Марк Лотвин
Есть факт общеизвестный: президенту Сирии Башару Асаду было предложено в 2009 году подписать договор о строительстве газопровода с катарских северных месторождений через Сирию, Саудовскую Аравию, Иорданию, Турцию и далее в Европу. Но Асад отказался. Почему? По этому поводу споры продолжаются до сих пор, но факт этот остался фактом историческим

Пустить Катар в Европу
Так же, как и последствия этого отказа, которые не заставили себя очень долго ждать. В марте 2011 года в Сирии начались массовые акции протеста против Асада. Протестующие были неплохо организованы и всячески провоцировали силы правопорядка. В конце концов, у кого-то из полицейских и военнослужащих, которые сдерживали толпы противников президента, не выдержали нервы - и прозвучали выстрелы.
Продолжение этого известно - началась гражданская война. Причем началась очень быстро, так как выяснилось, что оппоненты Асада моментально получили оружие и деньги в огромных количествах и быстро сформировали боеспособные подразделения. А деньги саудитов, катарцев и турок при попустительстве Запада потекли в карманы лидеров этих соединений. Так родился, в конце концов, “Исламский халифат”.
Катар имеет подтвержденные запасы природного газа в 25 триллионов кубометров, что при нынешних темпах добычи хватит на 160 лет.
О намерениях выхода Катара на европейский рынок с трубопроводным газом говорят предположения многих аналитиков, связывающих события в Сирии с желанием Катара и его влиятельных союзников проложить газопровод к Средиземному морю в обход Ирана. Последний в силу политических причин является главным ограничителем катарской газовой экспансии. Поэтому Катар заинтересован в обходной трубе, проходящей по сирийской земле.
В случае падения Асада Катар получит возможность подвести газовую трубу к Средиземному морю, а там провести ее и в Европу. Таким образом, исход войны в Сирии может просто изменить развитие европейского газового рынка. Именно поэтому стороны конфликта поддерживают две конкурирующие державы, которые рассчитывают проложить свой газопровод в ЕС через сирийскую территорию, - Иран и Катар. Так что судьба и “Газпрома”, и доходов российского бюджета во многом решается в битвах за Алеппо и Дамаск.
Идущая вот уже скоро шестой год гражданская война в Сирии чаще всего обсуждается через призму прав человека, а когда речь заходит о геополитическом измерении, обычно говорят о борьбе крупных региональных игроков за влияние на Ближнем Востоке.
Мол, алавитский режим президента Башара Асада является союзником шиитского Ирана и надежным оплотом Тегерана в Восточном Средиземноморье. Соответственно, большинство тех экспертов, кто не верит в исключительно альтруистические мотивы стран Запада и арабских нефтяных монархий в их стремлении помочь Армии освобождения Сирии, рассматривают конфликт как ключевой эпизод в готовящейся операции против Ирана.
При этом достоянием общественности не становится, пожалуй, главная тема, которую без лишнего шума давно обсуждают участвующие в решении сирийского кризиса дипломаты и военные из разных стран: энергополитическое измерение конфликта в Сирии. Эта тема постоянно остается за кадром. Между тем вооруженный конфликт в стране во многом эхо борьбы, которую начали крупнейшие игроки мирового газового рынка. Главный приз в этой борьбе, повторяем, - доступ на крупнейший и самый щедрый газовый рынок Европы.

“Фукусима”, “Газпром”,
“зеленая” экономика - и где здесь связь?
Напомним еще, что к началу “арабской весны” - в 2010 году - Евросоюз подошел в тяжелом экономическом состоянии. Кризис суверенных долгов, затянувшаяся экономическая рецессия и стабильно высокие цены на энергоносители поставили перед Брюсселем вопрос о том, каким образом выстраивать долгосрочную энергетическую политику.
К середине 2000-х ЕС взял установку на сокращение выбросов углекислого газа и переход на низкоуглеродную энергетику к 2020 году. К этому времени Брюссель рассчитывал увеличить долю возобновляемых источников энергии в своем энергобалансе до 20 процентов, причем от этой амбициозной цели Европу не заставил отказаться даже кризис. Дальнейшие события, однако, внесли в эти планы существенные коррективы.
Прежде всего из-за кризиса многие страны ЕС сократили субсидии новых проектов в области возобновляемой энергетики (солнечной, ветряной). Еще одной “зеленой” альтернативой углеводородам должна была стать атомная энергетика, которая бурно развивалась в 2000-х. В Германии правоцентристская коалиция даже включила сооружение новых реакторов в свою “зеленую” политику. Тогда же после долгого перерыва (тянулся фактически все 1990-е) продолжилось возведение новых реакторов в Финляндии и Франции.
Одновременно о намерении построить АЭС на своей территории объявили Италия и целый ряд стран Восточной Европы, прежде всего Польша. Причем ставка на ренессанс атомной энергетики была связана во многом с потребностью в повышении конкурентоспособности европейских экономик. Дело в том, что использование атомных станций позволяет существенно снизить (по оценкам Организации экономического сотрудничества и развития) себестоимость электроэнергии.
Однако после “Фукусимы” (март 2011 года) количество сторонников атомной энергетики в Европе резко поубавилось. Правительство Германии приняло решение о поэтапном закрытии до 2022 года всех действующих реакторов. На референдуме в Италии население выступило за отказ от использования атомной энергетики, а Испания и Швейцария ввели мораторий на строительство новых реакторов. Даже во Франции в период выборов активно обсуждался вопрос закрытия наиболее старых и, соответственно, наименее надежных реакторов.
Доля электроэнергии, производимой на атомных станциях в Европе, будет неуклонно снижаться. Станции же постепенно закрываются “из-за возраста”: с 1989 года погашено более 30 реакторов, а в планах до 2025-го предусмотрена остановка еще одной трети из ныне действующих 144 реакторов.
В итоге, выбирая из всех существующих энергоносителей, Европа решила делать ставку именно на природный газ - как самый экологически безопасный из всех углеводородов. В перспективе доля газа в европейском энергобалансе (на начало 2010-го она составляла 18,8 процента) будет неуклонно расти.
А учитывая ограниченные возможности наращивания добычи на месторождениях в Северном море, рост потребления будет удовлетворяться за счет газового импорта.
Но и здесь единую Европу поджидают риски, прежде всего ценовые. Если цены на нефть и уголь фактически определяются биржевыми котировками, то газовые являются во многом предметом договорных соглашений между продавцом и покупателем.
В этом плане Брюссель не устраивает цена долгосрочных контрактов на газ, устанавливаемых “Газпромом” и норвежской Statoil. Средняя цена в Европе для индексируемого в привязке к нефти газа составляет порядка 12 долларов за один миллион британских тепловых единиц, в то время как в США - 2,5 доллара. При этом в случае с газовым рынком ЕС речь идет о системе, в которой 90 процентов газа поставляется по трубопроводам. А из приходящихся на сжиженный природный газ (СПГ) 10 процентов только четверть продается на бирже в газовых хабах.

Главная “вина” Башара Асада
В итоге Брюссель сделал приоритетными два направления своей газовой политики. Первое из них - давление на существующих поставщиков с целью снизить цены и больше учитывать спотовую цену на газ в долгосрочных контрактах (а не цены на нефть, как принято сейчас). Именно в рамках этой новой ситуации в сентябре 2012 года началось “антимонопольное расследование” ЕС в отношении “Газпрома”.
Второе направление - диверсификация источников поставок. ЕС рассчитывал на строительство газопровода “Набукко” с проектной мощностью 30 миллиардов кубометров газа в год. Реализация этого проекта, с одной стороны, давала дополнительные гарантии энергобезопасности на случай перебоев с поставками из других источников (как это было зимой - 2008/09), а с другой - увеличивала конкуренцию среди поставщиков.
Однако проект так и не получил развития из-за отсутствия необходимой сырьевой базы. В этой связи показательно, что на случай закрытия “Набукко” уже инициирован альтернативный проект Трансадриатического газопровода. Этот газопровод рассчитан на прокачку только 10 миллиардов кубометров азербайджанского газа c месторождения Шах-Дениз II, которое должно было стать базой и для “Набукко”.
Ситуация стала немного проще после начала “сланцевой революции” в США, благодаря которой значительные объемы СПГ были переориентированы с американского рынка на европейский. Однако Брюссель не оставил надежды получить новые источники трубопроводного газа. И “арабская весна” предоставила такую возможность. Правда, для этого должно было исчезнуть одно важное препятствие - режим Башара Асада в Сирии.

Тени “газового альянса”
В 2000-е годы Катар, занимающий третье место в мире по разведанным запасам газа и имеющий крупнейшее на планете неразработанное месторождение “Северное Поле” (в Иране, который тоже имеет выход к этому месторождению, оно называется “Южный Парс”), сделал ставку на наращивание поставок СПГ. Заводы по сжижению газа росли в маленьком государстве как грибы после дождя.
Танкерные поставки СПГ делают Катар более независимым с точки зрения диверсификации рынков сбыта. Однако, учитывая географическое положение страны, источники ее дохода во многом зависят от безопасности в регионе Персидского залива. В случае конфликта между Ираном и Западом Тегеран грозился перекрыть Ормузский пролив, через который идут все газовые танкеры Qatargas. В связи с этим Катар старался развивать трубопроводы в обход пролива - похожую тактику избрала и Саудовская Аравия, активно строящая обходные нефтепроводы.
Так был построен газопровод в ОАЭ и Омане, который при необходимости может быть доведен до Оманского залива. Однако эта труба не позволит Катару компенсировать потери в случае закрытия Ормузского пролива, если это захочет сделать Иран. Так что примерно с 2008 года катарское руководство начало изучать другой проект - строительство наземного газопровода в Европу.
Ресурсной базой новой трубы могло бы стать как раз месторождение “Северное Поле”, причем ее прокладка позволила бы укрепить права эмирата на освоение месторождения. В ситуации, когда Тегеран под давлением санкций в то время вынужден был приостановить развитие своей части месторождения, Катар стал опережать соперника.
И вот в результате происходящих на Ближнем Востоке изменений перспектива строительства газопровода из Персидского залива к побережью Средиземного моря стала гораздо менее фантастической. В этом случае для Катара нужно было согласие всего трех стран - Саудовской Аравии, Иордании и Сирии.
Убедить Саудовскую Аравию согласиться на строительство газопровода через свою территорию вполне возможно, даже несмотря на ее территориальные претензии к Катару. И Запад уже играет в этом процессе важную роль.
Дело в том, что королевство как никогда заинтересовано во внешних гарантиях своей стабильности. Социальная ситуация в стране крайне напряженная, несмотря на большие вложения в соцпрограммы. Большинство саудовского населения составляет молодежь, значительная часть которой нигде не занята и не имеет каких-либо перспектив роста.
Кроме того, продолжается конфликт с местным шиитским населением в нефтяной Восточной провинции. Усиливаются противоречия внутри правящего семейства - на 8 тысяч принцев просто не хватает хороших должностей и бизнесов. Ранее Эр-Рияд целиком полагался на союз с Вашингтоном, но сейчас политика США вызывает у Саудовской Аравии серьезное беспокойство.
Дело в том, что администрация Обамы не только не стремится вывести войска из горячих точек, но и активно демонстрирует свое нежелание напрямую вмешиваться в новые конфликты. В свете этого для Эр-Рияда стало очевидно, что вероятность военной акции в отношении Ирана со стороны США низка. А уж сегодня это и вовсе маловероятно.
Кроме того, саудовский режим крайне негативно оценил “предательство” Вашингтона в отношении бывшего президента Египта Хосни Мубарака. Одновременно США не выразили прямой поддержки саудовской интервенции в Бахрейне. Так что у саудовского режима нет уверенности в том, что Вашингтон поддержит его в случае серьезного кризиса.

Пустят трубу - наступит мир
На фоне охлаждения отношений с Вашингтоном Эр-Рияд стремится как можно крепче дружить с Европой. Показательно, что на сегодняшний день ЕС вышел на первое место (3,3 миллиарда евро) в качестве поставщика продукции ВПК для Саудовской Аравии. Европа, в свою очередь, тоже проявляет готовность к сближению с саудовским режимом.
Так, Берлин впервые одобрил продажу танков “Леопард II” в Саудовскую Аравию, несмотря на “недемократичность режима” и возможность их использования для подавления протестов в том же Бахрейне или в Йемене.
Ситуация в Иордании с газопроводной точки зрения еще больше отвечает интересам Катара и ЕС. Король Абдалла II получает значительные субсидии от Катара, кроме того, Доха имеет серьезное влияние на иорданскую оппозицию в лице “Братьев-мусульман”. Так что, несмотря на нестабильность в стране, проект газопровода не пострадает даже в случае смены власти в Аммане. Единственным по-настоящему проблемным участком этого трубопровода остается Сирия, которой правит Башар Асад.
Эта страна важна не только для транспортировки газа из Катара, но и для возможности транзита египетского газа. Каир, безусловно, заинтересован в поставках газа в Европу по экономическим причинам: новой власти крайне необходимы источники доходов. Так что по сирийскому вопросу между Дохой и Каиром наметился стратегический союз - обе страны действуют сообща в рамках ООН, Лиги арабских государств и “Группы друзей Сирии”.
Неудивительно, что в этих условиях Катар стал одним из главных вдохновителей борьбы с сирийским режимом. Помимо активных и публичных дипломатических усилий Дохи катарское правительство, по неофициальным данным, оказывает существенную материальную помощь сирийской вооруженной оппозиции. Ведь в случае ее победы в гражданской войне падет последнее препятствие на пути газовой трубы из Катара на берег Средиземного моря. Похожей логикой во многом могут объясняться и действия стран ЕС.
Впрочем, у сирийского режима есть мощный союзник - Иран. И энергополитических соображений в действиях Тегерана по поддержке Дамаска ничуть не меньше, чем у Катара или ЕС.
Иранцы давно вынашивали свои планы на строительство газопровода к побережью дружественной Сирии. Долгое время реализации этих замыслов мешал суннитский режим Саддама Хусейна. Однако после того, как американская военная машина смела иракского диктатора, путь для иранского газа в Сирию оказался открыт - ведь к власти в Ираке пришло шиитское большинство, а влияние Тегерана на соседнюю страну резко возросло.
Строительство газопровода через Ирак в Сирию позволило бы Тегерану решить проблему вывода своего газа на мировые рынки. Дело в том, что по причине международных санкций, введенных из-за развития Ираном ядерной программы, западные инвесторы не рисковали вкладываться в углеводородные проекты на территории Исламской республики, а страны ЕС отказывались даже говорить о возможностях закупки там газа (хотя первоначально именно Иран считался потенциальным источником ресурсов для “Набукко”).
Сейчас же, после снятия санкций, вывод газа на берег Средиземного моря может решить эту проблему. Даже если западные энергетические компании откажутся покупать иранское сырье в конечной точке маршрута, Тегеран всегда сможет продать свой газ в Европу через вторые или третьи руки.
Эти аргументы (наряду с полезностью Сирии в качестве потенциальной угрозы для Израиля) заставляют Иран всячески поддерживать режим Башара Асада, отправляя ему деньги и добровольцев. Ведь в случае, если алавитский режим падет, с планами строительства газопровода можно будет распрощаться.
В раскладе вокруг Сирии одну из ключевых ролей, безусловно, играют США. Однако для Вашингтона большая игра вокруг Дамаска уже не совсем связана чисто с энергетикой. Да и вообще в случае с Сирией Белый дом занимает сегодня более противоречивую позицию, чем по Ливии и Египту. Таким образом, в борьбе вокруг Сирии симпатии США - на стороне катарцев и европейцев.
Однако если оппозиция так и не сумеет свергнуть режим Башара Асада, то ни о каком газопроводе из Катара в Турцию и Европу не может идти и речи. Но и безоговорочная победа Асада, например, Москве сейчас не очень нужна. В условиях продолжающейся гражданской войны об альтернативном иранском варианте трубы в Сирии тоже говорить не приходится.