Андрей Губенко
Люди возвращались домой с загородного пикника, и по дороге машина нечаянно сбила сову с добычей - слепышом.
Дело, казалось бы, заурядное, и многие на их месте наверняка бы даже не остановились. Но не таковы были наши герои. Оба трупа, так уж вышло, были почти не повреждены и... доставлены знакомому таксидермисту - по-русски то есть чучельнику.
Через какое-то время они выглядели почти как живые: слепыш - как до встречи с совой, а сова - как до встречи с автомобилем. Мастер сделал из них драматичную композицию, а хозяин машины украсил ею свою гостиную - на память о дорожном происшествии.
Он не был чрезмерно сентиментален, этот господин, равно как нет причин подозревать его и в гипертрофированной экологической сознательности. Просто он был трофейный охотник с многолетними привычкой и коллекцией: так что ж добру пропадать?!

(Окончание. Начало в №14 от 10 апреля 2009 года)

Мастера звериного стиля
Таксидермист, который не дал сгинуть без следа сове со слепышом, сам и рассказал мне эту историю. Александр Редреев, с которым я познакомился в горном лагере в Джунгарском Алатау, такой же непременный участник команды профессионалов, обслуживающих интурохоту, как проводник или повар. Ведь убить зверя - лишь полдела. Вслед за чем из него необходимо изъять трофей - ради которого, собственно, все и затевалось. Посему, как только мои новые собутыльники-хорваты приволокли в лагерь тушу тэка, Александр покинул наше застолье, вооружившись спичками и ножом.
От разных животных - разные и трофеи: от волков и медведей, например, череп, от кабана - клыки, а от маралов, тэков и архаров, конечно же, рога. Минимум, который требуется от таксидермиста, - аккуратно забрать нужное, для чего отрезанная голова несколько часов варится в большом котле. Но зачастую охотник не ограничивается лишь знаменательными костями, а желает заполучить бюст или даже восстановить зверя целиком, и тогда таксидермист, периодически подбрасывая в костер дрова, снимает с добычи шкуру. А по особому желанию заказчика сохраняет еще и аутентичные (хотя обычно их в чучелах заменяют искусственными) когти, копыта, зубы, уши, глаза...
Работа казахстанских таксидермистов, сопровождающих интурохотников, обычно исчерпывается “полем”, первичной обработкой. “Полуфабрикаты” эти иностранцы затем упаковывают в чехлы и в таком виде вывозят из Казахстана; художественную же часть доверяют европейским и американским мастерам. По двум причинам. Во-первых, полагая, что их профессиональный уровень выше. С этим, конечно, их отечественные коллеги могут поспорить; с чем, однако, не поспоришь, так это с тем, что в Европе этот рынок развитее (о традициях и говорить не приходится). У нас же, как и в России, даже собственно ремеслу, такому, как таксидермия, профессионально не учат, а все, кто есть, - самородки.
А во-вторых, транспортируя готовое чучело через границу, придется пожертвовать немалым налом в пользу наших бдительных таможенников, в противном случае его вывезти не удастся - как бесценное произведение искусства... Тогда как чтобы вывезти “сырье” - пресловутые рога и копыта, - достаточно купленной у государства охотничьей лицензии.

На тропе таксидермиста: этот гордый череп переживет реинкарнацию

Морда лица
Но, кстати, вопрос, чем считать таксидермию: ремеслом или искусством - вообще-то выходит далеко за пределы меркантильных интересов таможенных офицеров. Свои сторонники есть у обеих точек зрения, однако самой интересной выглядит теория, согласно которой чучело является не поделкой или шедевром, а - ни больше ни меньше - другой, “загробной” жизнью зверя.
И тогда таксидермисты - не художники или поденщики, но демиурги, создающие качественно новую реальность.
Я, между прочим, нисколько не преувеличиваю: про иное, возращенное взамен отнятого, бытие толкуют и трофейные охотники, аргументируя, что не убей они того же тэка, сгинул бы он бесславно в анонимном природном кишечнике, сожранный либо хищниками, либо червями, - и мокрого места бы не осталось. А так в мохнатой скульптуре (которая если и не вечна, то долговечна) сохранилась и толика плоти, и облик, и память, и красота.
Еще красноречивее сами таксидермисты, утверждающие (вслед за философами), что в той, прежней жизни животные были рабами родовой стихии - не личностями, а всего лишь мордатыми особями своего вида, практически лишенными индивидуальности. Эту неповторимую индивидуальность, это, в каком-то смысле, лицо (если угодно, морду лица) им дала смерть, а точнее, последовавшая за ней анимация - “воскрешение” в виде скульптурных композиций, где мастером увековечена какая-то выразительная сценка из жизни зверя, подсмотренная охотником во время их кульминационной встречи. А не случись она, эта встреча, и момент сгинул бы в темном чреве времени так же бесславно, как спустя несколько лет и сам герой эпизода...
Конечно, аргументация эта выглядит уязвимой - не меньше, во всяком случае, чем верования древних египтян, пытавшихся обеспечить бессмертие своим обожаемым фараонам, мумифицируя их тела. С другой стороны, все эти кожа да кости являются естественным архивом генетической информации, и вероятность того, что когда-нибудь ее можно будет прочитать и интерпретировать (воплотить, например), не то чтобы совсем нулевая...
Как бы там ни было, главным критерием мастерства таксидермиста как раз и считается умение “оживить” животное, представить его в той позе и ситуации, которые не только бы иллюстрировали его видовую бихевиаристику, но и являли самоценный, сугубо индивидуальный характер. Поступок.
  Как это удалось Александру, например, в скульптуре камышового кота, окрысившегося над тушкой фазана. Сюжет, как это нередко и происходит, подсказала сама жизнь, а точнее, клиент, поведавший о необычных обстоятельствах, при которых были добыты трофеи. Он подстрелил фазана, тот упал в густые тугайные заросли, а когда стрелок отыскал наконец добычу, ее уже пытался присвоить другой - хвостатый - охотник. Но не успел.

Охотник
за солнечным
зайчиком
Этюд этот я увидел, конечно, не в горах, а много позже, в алматинской студии Редреева. Как и другие композиции, дожидающиеся своих заказчиков. Чучела эти периодически забирают, но взамен них мастер со своими помощниками делает новые. В студии тесно, проектов много, причем здешний клиент - исключительно отечественный. Что важно.
В отличие от иностранцев, использующих казахстанских таксидермистов “на подхвате”, наши охотники заказывают полновесную, квалифицированную работу. В основном, правда, фигуры волка. (При том, что главные мировые тренды - крупные копытные и реже кошачьи.) “Менталитет, - объясняет феномен Александр. - Волк ведь тотем у казахов. Но мне это даже нравится: с хищником работать интереснее - он умнее и пластика его выразительнее”.
Помимо всего прочего за художественный труд и платят больше, чем за голые кости. Так, композиция со стоящим волком оценивается от полутора тысяч долларов, с более же сложной и необычной позой цена может достигать и трех, и пяти тысяч. Разница обусловлена объемом работы: это ведь раньше чучела набивали соломой или опилками, а сейчас звериный манекен (на который и натягивают шкуру) ваяют из стандартных покупных пенополиуретановых блоков - чем артистичнее, нетрафаретнее анимация, тем, соответственно, больше с нею придется повозиться.
Конечно, даже самые изысканные отечественные шедевры несопоставимы по цене с европейскими образцами: у иных именитых тевтонских таксидермистов скульптуры стоят 200-250 тысяч евро. Феррари. (Аналогичную сумму, впрочем, могут запросить и в Москве; но по соотношению цена - качество, разумеется, не удалому городу-герою тягаться с усидчивыми бюргерами.) Однако поскольку толстые зарубежные кошельки для наших левшей, по гамбургскому счету, закрыты, то они, когда-то начинавшие “походными таксидермистами” на интурохотах, теперь все больше ориентируются на внутренний рынок. Тем паче что и доморощенный трофейный охотник за последнее десятилетие превратился в определенную финансовую силу.
Но то - сейчас. Во время же оно (которое и является героем нашего повествования) Александр еще не был маститым мастером, авторитетным автором сотен скульптур, а скорее, сам являлся одним из персонажей стихийного, бессознательного охотничьего перфоманса. Он - с ножом и у костра. Хорваты, завалившие тэка, с карабинами в одной руке и стаканами коньяка - в другой. Я - невесть как затесавшийся в эту компанию. Степанченко, которому оставалось еще пять лет жить...
Про перфоманс - это, конечно, метафора. Но только пока. Думаю, что охватывающая нас при взгляде на старые фотографии ностальгия когда-нибудь непременно воплотится в пластические формы. Что развившаяся от простейших чучел таксидермия сделает еще один эволюционный шаг вперед, и в композициях будущего наряду с увековеченными жертвами появятся и обессмертившие их охотники.

Андрей Губенко, Александр Редреев и “прирученные” волки

Кстати, мой проводник по Джунгарии, тот самый Степанченко - первейший кандидат на эту таксидермическую инсталляцию нового типа. Скользя вниз на “уазике” по грязи ночного серпантина (лавируя меж нависшими ветвями диких яблонь, придавленных первым осенним снегом) и рассказывая о предмете своей жизни, он назвал себя охотником... за солнечным зайчиком. Напомнив мне знаменитый номер из классики советского цирка: в кромешной темноте Олег Попов пытается ухватить луч света, комично гоняясь за ним по манежу. Но все тщетно. А затем он додумывается его приласкать. И тот доверчиво прячется в шляпу великого клоуна.
Солнечный зайчик - чем не трофей для матерого охотника? И чем это не сюжет для амбициозного создателя, работающего в зверином стиле?

Фото Талгата Галимова, скульптуры Александра Редреева