Светлана Фельде
Однажды писатель Евгений Клюев, сказки которого в Королевстве Дания сравнивают с андерсеновскими, написал роман. Он назывался “Книга теней” и был опубликован в журнале “Постскриптум”. “Книгу теней” выдвинули на Букеровскую премию.
Евгений Клюев окончил филфак Тверского госуниверситета и аспирантуру факультета журналистики МГУ, занимался журналистской и преподавательской работой, выпустил несколько художественных книг и учебников по лингвистике. Пять лет был деканом факультета журналистики Университета Российской академии образования (УРАО), который благополучно существует до сих пор и в который раз в год он приезжает читать лекции.
В Дании Евгений Клюев живет с 2000 года. Он выучил датский и свободно владеет им, правда, с небольшим немецким акцентом (первый иностранный - немецкий), из-за чего многие признают в нем немца, но никак не русского.
Евгений Клюев, один из самых неординарных сегодняшних русскоязычных писателей, автор нашумевших романов, живущий в Дании, - герой этого интервью

- Ваша книга “Между двух стульев” - пожалуй, самая известная книга. Интересна она уже тем, что ее никогда не хватает, поэтому она постоянно переиздается. Кажется, ну все уже, напечатали издатели нужное количество “стульев”, можно не беспокоиться - ан нет. Снова и снова появляются те, кому не хватило книг, причем всякий раз это новые люди. Книга эта повествует о злоключениях молодого человека по имени Петропавел, прямо из своей комнаты отправляющегося гулять по Чаще всего. В Чаще всего, как в Зазеркалье, все совсем не так, как в жизни, - чего только одна Смежная Королева стоит, но именно там, пообщавшись с дюжиной удивительных существ и узнав всю правду о знакомых с детства сказках, главному герою предстоит понять то, что он не в силах осознать в реальности. Когда Вы почувствовали себя... знаменитым?
- Видимо, я не помню: чувство это, скорее всего, не было ни острым, ни мгновенным... если вообще было. Потому что обо всем таком я время от времени читаю в газетах и журналах или слышу от моих друзей и знакомых, но и тогда мне кажется, что это не обо мне.
- Евгений Васильевич, расскажите, если можно, о причинах Вашей эмиграции в Данию.
- У меня не было эмиграции как осознанной стратегии, а стало быть, и причин для эмиграции не было. У меня был и остается интерес к другим странам... и в Данию я приехал просто в гости. Вообще говоря, я ведь так и не считаю себя эмигрантом и очень не уверен в том, что когда-нибудь мне понадобится эта характеристика. Для себя я решил, что нахожусь в долгом путешествии.
- Есть выражение: “Мы не эмиграция, мы - русские, выехавшие за границу”. Ваш комментарий?
- Создание антонимичности на пустом месте: “русский” и “эмигрант” - понятия не противопоставленные. Эмигранты - то есть люди, уехавшие и уезжающие из России по убеждению и с конкретной целью: поменять ее на другую страну, составляют среди русских ничуть не меньший процент, чем среди представителей других национальностей.
Но есть и люди, чей отъезд никак не связан ни с убеждениями, ни с обозначенной только что целью: это в основном поколение тех, кто воспользовался предоставленной 90 годами свободой перемещения и отправился по свету - либо побродить по разным странам, либо в ответ на предложение интересной работы, либо зачем-нибудь еще... Тогда отъезд в другую страну не воспринимался уже как “эмиграция”, поскольку не предполагал “прощания навсегда”.

Если вам - случайно, вдруг - еще незнакомо имя Евгения Клюева, то вот коротко на тему, что о нем говорят и пишут: “Познакомиться с по-настоящему интересным человеком в несовершенном нашем мире, переполненном тенями и отражениями, практически невозможно - таких людей слишком мало, и они, как правило, не спешат открывать общественные приемные во всех городах мира. Хорошо, что у нас остается в запасе старинный, дедовский еще, патентованный способ прикоснуться к мыслям и чувствам таких уникумов - их книги. Книги Евгения Клюева не похожи одна на другую по форме и содержанию, единственное, что их объединяет, - это уютная атмосфера, располагающая к доверительному общению, но при этом не допускающая фамильярности. Автор - вот он, перед нами, говорит спокойно, чуть насмешливо, попивает кофе, трубку покуривает, покачивает ногой в такт словам. И при этом не заглядывает в глаза, не пытается пальцами залезть к читателю прямо в душу. Благодаря такой сдержанной, чуть отстраненной, позиции автор снискал уважение и любовь людей, привыкших мыслить самостоятельно, без оглядки на авторитеты”.

- Что такое, по-Вашему, русский менталитет?
- Я стараюсь не пользоваться категорией “менталитет” вообще, поскольку не очень хорошо представляю себе ее смысловые границы. Если Вы спрашиваете меня о том, что отличает русского от нерусского, то я, наверное, скажу так: то же, что отличает, например, француза от китайца или туркмена от гренландца, - исторический опыт. Иными словами, некий специфический объем исторической памяти.
В памяти русского человека заложены, скажем, принятие христианства, татаро-монгольское иго, последующие войны и революции... - все то, через что не выпало счастья/несчастья пройти каждому народу и что, в конце концов, сформировало особый - в данном случае русский - способ приспособления к действительности.
Что касается отличий, то я бы назвал их весьма и весьма тонкими градациями одних и тех же признаков “человеческой расы”, описание которых требует невероятной осторожности, поскольку тут уж приходится держать в руках просто аптекарские весы. Среднестатистический русский (а есть ли такой?) на этих весах окажется чуть более эмоциональным по сравнению с датчанином или немцем, с одной стороны, но зато чуть менее честным - с другой. Но, к счастью, я не аптекарь.
- Есть ли для Вас такое понятие, как “литература эмиграции”? Или она просто есть или ее нет... Вне зависимости от переселения...
- Этим понятием я не пользуюсь: может быть, потому, что однажды слишком буквально понял прустовское “с писателем следует быть знакомым только по его произведениям”. Когда я читаю книгу, мне обычно не требуется никаких сведений извне, в частности, безразлично и то, где живет писатель: в Вологде или в Санкт-Петербурге, в Канаде или в России - на качестве книги, как таковой, это не может сказываться.
Другое дело, что есть писатели, превращающие собственную эмиграцию в главную тему своего творчества... тогда мне этого обычно многовато: все равно как читать романы о сапожном мастерстве, написанные сапожником.
- У какого писателя больше шансов остаться в литературе? Имею в виду, что есть ведь прецеденты, когда в литературе прошлых веков сверхпопулярные, но неглубокие писатели быстро исчезали, хотя в свое время ярко светились...
- Я, видимо, не возьмусь рассуждать о механизмах писательской популярности - ни среди современников, ни среди потомков. И не возьмусь прежде всего потому, что так же мало доверяю вкусу первых, как и вкусу последних: быть потомком не означает для меня непременно иметь более совершенный литературный вкус. Поэтому я, кстати, не уверен и в том, что “остается в литературе” всегда самое лучшее, иначе, например, не было бы такого понятия, как “неведомый шедевр”.
Но в любом случае я полагаю, что тем, кто пишет, задумываться о подобных вещах ни к чему - как ни к чему и радоваться собственной популярности или сокрушаться по поводу отсутствия таковой. Первое означало бы для меня попасть в рабство к собственному “успеху”, второе - в рабство к собственной “непризнанности”... ну и - отныне не столько писать, сколько соответствовать отведенной тебе роли.
Что касается меня самого, то мне вполне и вполне хватает время от времени возникающего у читателей интереса к написанному мной, а вот “останется” ли оно в литературе... видите ли, я даже не знаю, хочу ли я, чтобы осталось. Когда дзэнские монахи навсегда сметают маленькими метелочками только что выложенный ими ковер из цветного песка, дабы показать бренность всего существующего, - это ведь тоже позиция.
- Утверждается, что на писателя нельзя выучить...
- Выучить, по-моему, можно на кого угодно - и в каждой стране существует что-нибудь вроде литературных курсов. Другое дело, что никакой диплом сам по себе не гарантирует высокого уровня владения соответствующими профессиональными качествами. В этом смысле плохой врач и плохой писатель - одинаково унылые явления. Впрочем... первое, опаснее второго - хотя бы потому, что встреча между плохим врачом и плохим писателем явно не имеет перспектив закончиться в пользу второго.
- Каковы Ваши литературные приоритеты?
- В зависимости от того, что понимать под приоритетами. Если это те имена, на которые я ориентируюсь, то, наверное, их нет. Я никогда не ставил перед собой задачи “писать как N”, да оно и невозможно. Если же Вы имеете в виду писателей, чьи книги я предпочитаю книгам других, то это те писатели, которых я время от времени перечитываю - по третьему, четвертому, пятому разу. Их не так много: Лесков, Платонов, Булгаков, Бабель... - просто чтобы обозначить направление моих литературных пристрастий. Иными словами, писатели, сама языковая фактура книг которых дает мне возможность “забыть” о том, что передо мной уже читанный-перечитанный текст. И тут уж я иду по тексту совсем медленно, испытывая радость от встречи с каждым речевым оборотом, который я проглядел при последнем прочтении.
- Сегодня как статус писателя, так и статус творческого человека вообще упал до нищенского уровня, зато статус чиновника (включая денежное вознаграждение за службу) вознесен до уровня феодала. Как Вы считаете, в чем причина этого?
- Я не уверен, что сегодняшнее положение дел так уж сильно отличается от вчерашнего и позавчерашнего. Социальный статус человека всегда был и остается прямой производной от его экономической состоятельности: социум не любит нищих. Но так ли уж часто в человеческой истории художник имел высокий социальный статус? Крайне редко, в то время как чиновники - всегда. Необходимое условие для получения высокого социального статуса - быть выразителем господствующей политической доктрины, что, кстати, обычно влечет за собой материальное поощрение: только в эту сторону данный механизм и работает. Но в этой стороне от художника в художнике, как правило, остается уже не так много. В том-то, как все мы хорошо помним, и была трагедия так называемых придворных поэтов, писателей, музыкантов, живописцев... но речь у нас, как я понимаю, не о них.
- Простите за нескромный вопрос: чем Вы зарабатываете на жизнь?
- К счастью, не литературой (этого я не делал никогда), а как Вы бы, наверное, определили это - “чиновничеством”: я отвечаю за все административные аспекты обучения иностранцев датскому языку при муниципалитете Баллерупа, место моей работы - Лингвистический центр.

Специально для “НП”, из Дании