|
Зитта Султанбаева
8 сентября - день рождения поэта Нуйлопа Нуписа. Он прожил на свете 18 лет. Но оставил после себя произведения необычайной силы и таланта. Его жизнь и смерть окутаны тайной. Он родился в Алма-Ате в 1971 году. В 1987-м поступил в сценарную киностудию при “Казахфильме”. В 1998-м - во ВГИК. В 1990 году его не стало. В 2000 году в свет вышла книга его стихов: “C...тихо...творения!”, которая с каждым новым читателем дает ему новую жизнь
Было такое чувство, что он свалился с луны. Вокруг шеи - длинный черный шарф. Отросшие за сорок дней сессии волнистые локоны волос. Лицо освещала длинная, почти до ушей, буратинья улыбка. Глаза сияли счастьем.
Первый раз из Москвы он вернулся победителем, написав “Измаила”. Отец рассказывал, что студенты и мастера заочного сценарного отделения после читки устроили ему овацию. Потрясенные Нуркиной курсовой, они, выходя из ВГИКовской аудитории, пожимали руку отцу, который, волнуясь, поджидал сына за дверью. Он чувствовал себя в Москве чужим, хотя это ощущение преследовало его всюду и всегда. Тон его разговоров был мрачным, все неинтересно, бездарно - и Москва, и группа, и мастера. Холодно, склизко, грязно.
Он вспоминал, закатываясь смехом, что отвечал однокурсникам, когда они спрашивали о его болезни. Он говорил, что она, то есть болезнь, есть следствие вырождения очень древнего джунгарского рода, изучением которой занимался сам Лотман. И что нас, наследников этого рода, в Алма-Ате осталось только трое. Это наш отец, я - сестра Нурки, и, естественно, он - принц Нупис.
Приближалась очередная сессия, а он влюбился и не хотел ехать в Москву. Но, кроме сессии, в этот город нас толкало направление на кафедру неврологии к академику Бадаляну в поисках какого-то лечения, поскольку болезнь на месте не стояла, и это было роковым толчком к тому, что мы оказались глухи к его пронзительному предчувствию. Мы были похожи на мотыльков, летящих на яркий, но обманчивый свет...
Пустота и холод в склепе./Флейта ветра - бутылек./Я разбужен на рассвете./Я сегодня мотылек.
Следующая его поездка стоила ему жизни. Он снова влюбился, на этот раз в Люсю. Он просто не мог жить без этого состояния влюбленности. Оба они были самыми талантливыми на курсе. Он написал новеллу “Ключ”, в ней уже чувствовался финал, какая-то такая интонация, которой никто не услышал. Произошел конфликт, он написал Ежову стихотворение, которое хотел публично зачитать, но Люся воспротивилась. Одно наслаивалось на другое, и все это трудно вместить в слова. Он говорил, что он гений, что он посланник Божий и призван биться на земле за добро. К тому времени, когда его скрутила болезнь, все разъехались по домам, в том числе и Люся, испуганная его неистовствующим состоянием. У него начались признаки интоксикации, какие-то страшные боли, которых раньше никогда не было. А я ждала его в клинике, не зная о происходящем...
Когда мы приехали за ним в морг, когда натянули на него черную рубашку и брюки, не надев на шею лишь оберег, который был уничтожен по его просьбе отцом, когда помогавшие папе Даур, Ермек, Боря и Тимур вытащили его под хмурое московское небо, к которому было обращено его лицо, передернутое ироничной усмешкой... Когда после молчания попытались закрыть крышку гроба, то дух его, бунтуя, проявил себя вновь. Крышка не закрывалась, ведь ноги его в коленях совсем не разгибались. И хотя все же крышку они закрыли, я поняла, что теперь он никогда не умрет.
...Мне снится сон, который я вижу наяву. Будто он жив, жив, жив и, иногда слетая с черного неба, садится на тонкий краешек балконного перила, мерцая синими звездами, запутавшимися в его волосах, молча рассказывает мне о том, чего я не знаю.
16 сентября в магазине “Камертон” (ул. Т.Озала, выше пр.Абая) пройдет вечер, посвященный памяти поэтов Н.Султанбаева и И.Полуяхтова. |