Дамира Балтабаева
Художник Юрий Зобак создает другую реальность. Он пишет нереальное и иррациональное так, как будто это объективная действительность. На его картинах предметы неподвластны законам гравитации, а время и пространство сплетаются в сложных причудливых узорах. Старинный парусник бороздит воздушные просторы, а гигантская рыба не смеет нырнуть в морские глубины, так как на ее спине расположился уютный домик.
Глядя на его работы, сложно поверить, что такого не бывает

Художник Юрий Зобак не любит, когда его называют сюрреалистом, но все, конечно, началось с Сальвадора Дали.
- На всем постсоветском пространстве до сих пор сильна традиционная изобразительная школа. Юрий, как получилось, что Вы стали сюрреалистом?
- В середине 70-х к нам приезжала выставка американской фотографии. Она развернулась, помнится, во Дворце спорта, и мы, студенты факультета изобразительного искусства, отправились посмотреть. Там я впервые увидел работу Сальвадора Дали...
У нас тогда об этом художнике сложно было что-то узнать, купить книгу о нем или посмотреть картины. Не то, что Дали был запрещен, - просто его не пропагандировали.
Я тогда был в невероятном восторге от увиденного. А главное, понял, что это мне близко и что я сам давно пытаюсь создавать что-то подобное. Я понял, что сам пытаюсь так видеть мир и так его изображать. После этого началось...
Я писал, что положено студентам, но иногда вырывалось иное. За что меня и стипендии лишали, и не раз обещали выгнать.
У нас сюрреализм не одобрялся, так как считался искусством загнивающего Запада. Люди не должны были верить во что-то, кроме нашей социалистической действительности. А я никак не мог понять этот соцреализм. Что это такое? В моем представлении это были изображения мордатых мужиков, огромных баб с лопатами. А если писать пейзаж, то юрты, бараны...
Я прошел этот период и начал писать для себя. Однако на первой же выставке молодых казахстанских художников, где я представил свой сюрреализм, мне сказали: “Нет, это не наше”.
“Увидели” меня, кажется, только в середине 90-х.
- Видела в социальных сетях Ваше фото в молодости, где Вы с трубкой, и прическа как у Дали...
- Ну что вы, я никогда не подражал Дали. Ни в жизни, ни в творчестве.
А относительно этого фото мне говорили, что я похож на Петра I (смеется). Мои работы - это скорее сказки. По правде говоря, в те ранние годы я еще не понимал, что рисует Сальвадор Дали. Откуда нам это было знать? Мне нравились скорее его цветовые и композиционные решения. А страшная психологическая фантасмагория его картин мне было чужда, ведь я оптимист по натуре.
- То есть в Ваших картинах никогда не было скрытых комплексов и страхов, каких-то вызовов, присущих этому направлению?
- В середине 90-х у меня был “темный” период. Все было такое мрачное, что меня даже называли черным художником. Я был в отчаянии, доходил до ручки. Никому ничего не нужно было. Я был в постоянной депрессии, и искусство мое было такое же темное.
Однажды мой друг, коллекционер искусства Юрий Калаиджиди, сказал мне: “Юра, тебе нужно выбрать - светлая или темная сторона. Но на темной тебя ничего хорошего не ждет”. И я выбрался на светлую.
- Так “позитив” продается лучше?
- Мы живем в такой стране, что нам без позитива никак.
Есть в моих работах и грустное, но в основном это ирония, сарказм.
 - Сюрреалистические работы в середине прошлого века производили совсем другой эффект на человека, чем сегодня, в век компьютерной графики. Как, по-Вашему, изменилось направление?
- Европа была объята войнами во времена зарождения и развития сюрреализма. Он не мог быть жизнерадостным по определению. В этих работах отражались страхи, боль, жуть. Конечно, по большей части европейский сюрреализм таким и остался, хотя и стал менее жестким.
То, что создает компьютерная графика, это, конечно, настоящее волшебство. Но за ним, как водится, нет особой смысловой нагрузки.
Есть, к слову, в сюрреализме что-то неизменное. Каноны, как в иконописи. Это изображение невозможного, нереального, но в очень реалистичной форме.
- Сложно представить, откуда берутся сюжеты Ваших произведений.
- Я много читаю. Очень люблю фэнтези.
А берется все из жизни. У меня столько сюжетов в голове, что им иногда тесно становится.
- Есть предметы или сюжеты, которые Вы особенно любите изображать и которые кочуют из картины в картину?
- Я часто рисую солнце и луну. Практически нет в моем творчестве работ, на которых бы не было окружностей. Чем больше шаров на полотне, тем больше положительных эмоций вложено в эту работу. Окружность, это для меня идеальная форма. Можно заметить, что в моих работах почти нет угловатостей. Есть какие-то ироничные грани, но в основном предметы плавно перетекают один в другой.
- Недавно у Вас был первый опыт иллюстрирования книги. Как Вы познакомились с поэтессой Кариной Сарсеновой и ее творчеством?
- Она произвела на меня впечатление при первой встрече. Меня познакомили с утонченной особой в шляпке и предложили проиллюстрировать ее стихи.
Я почитал стихотворения Карины, и, признаюсь, сразу смог все это наглядно представить, так как и сами стихи были как написанные словами картины.
Карина мне показалось существом не из этого мира. Я просто влюбился в ее образ и ее стихи.
- И в Ваших работах достаточно много ироничной любовной тематики.
- Тут дело даже не в любовной лирике, а в особом настроении.
Эта поэзия сама по себе сюрреалистическая, космическая, фантастическая, философская. Все это мне понятно и близко, и эти мысли, надо заметить, проникли в меня как родные.
Мне дали тридцать стихотворений, и я засел за них. Написал 30 работ на одном дыхании.
Это был уникальный опыт для меня, так как я никогда не иллюстрировал стихи. Мог написать образ из художественной литературы, из Сервантеса, к примеру, но каждый раз он был другой. Создавать серию работ по роману - это всегда было не мое. Не люблю штамповать одни и те же образы в разных позах.
Но стихи - это другое, каждый из них - отдельная жизнь, неповторимые чувства. Это оказалось очень занятно. К тому же Карина так любопытно придумала, что в каждую ее коллекционную книгу будет вкладываться оригинал моей работы. Получается, работа в одном экземпляре, и книга - единственная в своем роде.