Умит Тажикенова
На сцене Государственного республиканского корейского театра музыкальной комедии прошла премьера драмы Д.Исабекова “Наследники”, написанной им в восьмидесятые годы прошлого века

Поводом для появления на свет этой пьесы послужило случайно прочитанное в одной из московских газет того времени объявление о том, что “...продается дом с... больной старушкой”.
Сам факт появления подобного предложения глубоко потряс автора. Берясь за пьесу, он уже видел как будто воочию ту “больную старушку” - она представлялась ему в исполнении Сабиры Майкановой, артистки удивительного, многостороннего дарования. На протяжении многих лет она была единственной исполнительницей этой роли, не дублировавшейся никем больше.
Пьеса ставилась во многих театрах Казахстана, а в 1992 году - и на сцене башкирского театра. Прошло около тридцати лет, и пьеса заговорила еще на одном, корейском языке, зажила в другой языковой среде и, следовательно, расширила и продлила пространство своего “проживания”.
“Классическим называется то произведение, которое выдержало суд веков, которое представляет собой продукт поколений, достигших наибольшего соответствия художественного оформления с художественным замыслом...” - писал А.В.Луначарский в статье “Классики на сцене”. Кто знает, может, и эта пьеса выдержит испытание временем, когда-нибудь будет называться классикой казахской сцены. А пока тема, поднятая автором, оказалась актуальной и сегодня, и не только как пример отображения той действительности в прошлом: в наше время - время переоценки ценностей она показала свою жизненность - сюжет дает возможность проявить актерам свое мастерство, выявляет их отношение к своим героям.
Людям, живущим в разные литературные эпохи, свойственно по-разному прочитывать один и тот же текст. В исполнении корейских артистов казахская пьеса обрела новую интонацию, присущую корейскому языку, очень гармонично и свежо зазвучавшую и придавшую некоторую “перчинку”.
Старое содержание, оставаясь прежним по своей сути, обрело новую внешнюю форму - изящную, оригинальную, яркую: видоизменилась оболочка. Маленькие детали, манера поведения, своеобразная реакция, даже легкий акцент придают некий шарм. Поэтому у всех находящихся в зале было глубокое уважение к коллективу театра, показавшего это действо, к их труду, благоговение к театру, сумевшему прожить эти трудные семьдесят пять лет, видевшему трудности, лишения, но выжившему, несмотря ни на что. 
Главную героиню блестяще сыграла заслуженный работник культуры Галина Ким. Лицо ее лучится, светится добротой. Здесь, может быть, проявляется черта национального характера - держать лицо, держать улыбку - от стремления не выставлять напоказ свое внутреннее состояние, от нежелания обременять окружающих своими заботами-тяготами. Кажущаяся мягкость, уступчивость, за которой просматривается твердость духа, передана через кротость.
Последняя сцена - это апогей ее артистического мастерства, когда ей удается полностью завладеть вниманием всего зала, вызвать сочувствие к своей героине, которая ищет опоры, спасения от мира корысти и алчности у совсем чужого молодого парнишки, чувствуя в нем добрую чистую душу.
Разве не у чужих по крови людей обретается порой понимание и сочувствие-сострадание?!
Другой образ - это образ Сызгановой. Она тороплива, порывиста, действует нахрапом, желая ускорить преследуемую цель, движения резкие, нервические.

Это, думается, удачный сценический ход, добивающийся “осовременивания” образа: именно так действуют теперь подобные типажи, считая, что наступило время стервенения, оправдываемое наступлением рынка, вынуждающего бороться за выживание, и раскрывающее все - и добродетели, и пороки общества.
Тридцать лет назад эта героиня действовала бы, наверное, несколько иначе, более скрытно, завуалировано...
И артистки, сыгравшие эту роль, и тогда, и в последующие годы, невольно передали бы оттенки модели поведения того времени, проявляющиеся даже во взгляде, манере держать себя, и в других, едва уловимых поведенческих знаках.
Человек не представляет собой цельного единства, внутри него ютятся многоликие голоса-существа, составляющие его “я”. Как часто один из них поступает так, что все остальные “я” вынуждены нести этот груз, расплачиваясь за него, идут на компромиссы, на сделку с самим собой, со своей совестью. И в этом драма человеческого существования - это то, что называется “пендешiлiк” - человеческая слабость, червоточина духа.
В душе Сызгановой один из ее “я” ужасается подлости, которую они с мужем собираются сделать, кто-то основной из оставшихся “я” берет верх. А иначе и быть не может: настоящий театр должен возвеличить добро и бороться со злом.
Еще один герой, виртуальный, - это закадровые звуки голоса собаки. Но язык ее так красноречив, в нем слышны все нюансы ее, “собачьего”, мировосприятия. Проступают явно все чувства - от радости-повизгивания до рычания-негодования-ненависти. Чем не человеческое проявление чувств? Собака видится существом, наделенным человеческими эмоциями. Тут и до антропоморфизма недалеко.
Режиссер Олег Ли, заслуженный деятель Республику Казахстан, поставил пьесу по-новому, используя современные костюмы, аксессуары, предметы быта. И через одежду Сызганова, появляющегося перед Салихой (и перед зрителями) в неподобающем виде, режиссер хотел показать, что одежда является частью облика и характеризует внутреннюю нечистоплотность этого человека.
Одним из зрителей было высказано замечание о замедленности действия первой части спектакля. Думается, что эта кажущаяся замедленность является признаком так называемого психологического реализма, и она оправданна.
Три языка - язык оригинала, синхронный перевод на русский язык (кстати, очень лаконичный и точный) и корейский - язык действа на сцене, - это соприкосновение трех философий, трех мировоззрений-мировосприятий, вольно или невольно проявляющихся в действиях артистов, - все это взаимообогащает, помогает сближению, пониманию особенностей глубинных пластов культур.
Спектакль окончен. И зрители ощущают не одиночество, не озлобленность и тревогу перед огромным миром, нагнетающим страхи и кризиса экономического, и кризиса человеческих взаимоотношений. Театр существует для того, чтобы дать возможность людям приподняться над обыденностью, разбудить в них добрые чувства.

Это, думается, удачный сценический ход, добивающийся “осовременивания” образа: именно так действуют теперь подобные типажи, считая, что наступило время стервенения, оправдываемое наступлением рынка, вынуждающего бороться за выживание, и раскрывающее все - и добродетели, и пороки общества.
Тридцать лет назад эта героиня действовала бы, наверное, несколько иначе, более скрытно, завуалировано...
И артистки, сыгравшие эту роль, и тогда, и в последующие годы, невольно передали бы оттенки модели поведения того времени, проявляющиеся даже во взгляде, манере держать себя, и в других, едва уловимых поведенческих знаках.
Человек не представляет собой цельного единства, внутри него ютятся многоликие голоса-существа, составляющие его “я”. Как часто один из них поступает так, что все остальные “я” вынуждены нести этот груз, расплачиваясь за него, идут на компромиссы, на сделку с самим собой, со своей совестью. И в этом драма человеческого существования - это то, что называется “пендешiлiк” - человеческая слабость, червоточина духа.
В душе Сызгановой один из ее “я” ужасается подлости, которую они с мужем собираются сделать, кто-то основной из оставшихся “я” берет верх. А иначе и быть не может: настоящий театр должен возвеличить добро и бороться со злом.
Еще один герой, виртуальный, - это закадровые звуки голоса собаки. Но язык ее так красноречив, в нем слышны все нюансы ее, “собачьего”, мировосприятия. Проступают явно все чувства - от радости-повизгивания до рычания-негодования-ненависти. Чем не человеческое проявление чувств? Собака видится существом, наделенным человеческими эмоциями. Тут и до антропоморфизма недалеко.
Режиссер Олег Ли, заслуженный деятель Республику Казахстан, поставил пьесу по-новому, используя современные костюмы, аксессуары, предметы быта. И через одежду Сызганова, появляющегося перед Салихой (и перед зрителями) в неподобающем виде, режиссер хотел показать, что одежда является частью облика и характеризует внутреннюю нечистоплотность этого человека.
Одним из зрителей было высказано замечание о замедленности действия первой части спектакля. Думается, что эта кажущаяся замедленность является признаком так называемого психологического реализма, и она оправданна.
Три языка - язык оригинала, синхронный перевод на русский язык (кстати, очень лаконичный и точный) и корейский - язык действа на сцене, - это соприкосновение трех философий, трех мировоззрений-мировосприятий, вольно или невольно проявляющихся в действиях артистов, - все это взаимообогащает, помогает сближению, пониманию особенностей глубинных пластов культур.
Спектакль окончен. И зрители ощущают не одиночество, не озлобленность и тревогу перед огромным миром, нагнетающим страхи и кризиса экономического, и кризиса человеческих взаимоотношений. Театр существует для того, чтобы дать возможность людям приподняться над обыденностью, разбудить в них добрые чувства.