Ботагоз Сейдахметова
На прошлой неделе я вернулась из поездки в иранскую столицу Тегеран. Одновременно из другого иранского города вернулся мой приятель политолог Александр Князев. Для него это не первая деловая поездка в Исламскую Республику Иран, так что у него давно сложилось свое представление об этой стране. Между тем наши впечатления об Иране и иранцах оказались настолько разными, что было ощущение, что мы побывали в разных странах

На самом деле это имеет простое и логичное объяснение, на мой взгляд. Наша журналистская группа была на международной выставке прессы, и иранская сторона была нацелена на то, чтобы объяснить иностранным журналистам основы исламской идеологии и исламской демократии. Журналисты, как известно, идеальная почва для пропаганды идей любого толка. А если ко всему прочему хорошо накормить нашего брата, то потом лучшего проводника “великих идей” не найти. Но, это, конечно, шутка.
Между тем иранские демократы для наглядности использовали зловещий образ Запада и западных СМИ, которые выдают миру искаженный образ Исламской Республики Иран. Нам практически на всех официальных встречах в Тегеране и Куме (двух городах, которые за десять дней мы сумели посетить) внушали, что мы как иностранные журналисты обязаны противостоять западному влиянию. Кроме того, всем журналистам во время выставки было выдано предупреждение о том, что покидать территорию выставки без согласования с организаторами категорически запрещено.
Иные особо рьяные представители иранской стороны так увлеклись миссией контроля передвижения иностранных журналистов, что мы себя ощущали буквально под колпаком спецслужб. Во всяком случае, некий параноидальный страх они нам успели внушить. Ситуацию сглаживала гостеприимность простых иранцев - посетителей выставки, которые искренне интересовались новыми для них странами и другой культурой.
Повальный контроль иностранцев я невольно сравнивала с таким же отношением к иностранцам, особенно журналистам или дипломатам во времена моего любимого Советского Союза.
Что же касается иранской командировки профессора Князева, он провел ее в городе Мешхеде на Международной конференции на темуе: “Пересмотр отношений между Ираном и Центральной Азией после распада СССР и их перспективы”.
В своем иранском докладе доктор политических наук Александр Князев говорит о том, что “политические силы, пришедшие к власти в ИРИ в 2005 году, синтезировали в своей внешней политике сразу несколько парадигм предшествующего периода: достижение статуса региональной державы, максимум прагматизма в экономике, последовательная интеграция в мировую экономику”. При этом он уточняет, что “применительно к странам Центральной Азии эти стратегии реализуются теперь уже с учетом неоднозначного имеющегося опыта постсоветского времени”.
Что касается Казахстана, то, по мнению Александра Князева, иранское экспертное сообщество и политический истеблишмент, оценивая региональное позиционирование Казахстана и степень его взаимодействия с Россией, склонны видеть в Астане оптимального кандидата на роль регионального лидера. “Более того, они полагают, что Иран мог бы, повысив уровень двусторонних отношений, повлиять на этот процесс. Сближение Казахстана с Россией (в частности, создание Таможенного союза) оценивается иранцами исключительно в позитивных характеристиках”, - говорит Князев.
Между тем иранское аналитическое сообщество испытывает определенную настороженность по поводу активных отношений Казахстана со странами Запада, в первую очередь с США. “Однако при этом присутствует понимание необходимости данных отношений с точки зрения национальных интересов самого Казахстана”, - подчеркивает Александр Князев.
Тем временем одним из ключевых тематических направлений мешхедской конференции были отношения Ирана со странами Центральной Азии в области политики и безопасности, включая возможности сотрудничества между Ираном и странами Центральной Азии в сфере безопасности (терроризм, наркотики, незаконные перемещения и миграция).
Город Мешхед, по словам Князева, является центром по сотрудничеству и взаимодействию со странами Центральной Азии и Афганистаном.
По мнению профессора Князева, в общественном сознании стран нашего региона существует масса стереотипов в представлениях об Иране.
От себя добавлю, что порою эти стереотипы об Иране противоречивые. С одной стороны, нам уже не первый десяток лет внушают образ “мирового изгоя”. А с другой - генетическая память о великой Персии для многих позволяет видеть в Иране “ведущую региональную державу”.
Что касается политики Ирана в регионе, то тут срабатывают два других стереотипа: “экспорт исламской революции” и эдакий особый realpolitique.
По наблюдениям Князева, применительно к странам Центральной Азии эти утверждения на поверку оказываются безосновательными. “Постсоветская история стран Центральной Азии знает множество примеров влияния на религиозную сферу со стороны целого ряда других государств - Турции, Пакистана, Саудовской Аравии, Кувейта, но никак не Ирана с его шиитской доктриной в регионе преобладающего распространения суннитского мазхаба, - говорится в его мешхедском докладе. - В целом, в 1990-х годах иранское влияние ограничилось некоторой экспансией на местные рынки иранских товаров. Другим успехом иранской политики в регионе можно считать создание сети культурных центров, вовлекших в сферу своего влияния определенный круг деятелей культуры и часть населения”.
Он считает, что, кроме того, характер иранской политики в нашем регионе предопределен противостоянием с США и обоснованием американцев в регионе в конце 2001-го - начале 2002 года. В наибольшей степени это относится к региону Каспийского бассейна.
Он считает, что знаковым событием на этом направлении региональной политики ИРИ стал второй саммит Прикаспийских государств в октябре 2007 года, где лидеры России, Ирана, Казахстана, Туркмении и Азербайджана так и не смогли урегулировать спор вокруг правового статуса Каспийского моря, но, тем не менее, “приняли итоговую декларацию, в которой были зафиксированы важнейшие договоренности”. В частности, Прикаспийские страны взяли на себя обязательство не предоставлять другим странам свою территорию для начала военной агрессии против одного из них - другими словами, в случае военной операции США против Ирана.
“До определенного времени Иран рассматривал переговорный процесс по Каспию и сам вопрос о его правовом статусе как политические инструменты для сдерживания экономической экспансии со стороны нефтяных компаний, рвущихся к каспийскому шельфу, - говорится в докладе Князева. - Его собственные нефтяные ресурсы (одни из крупнейших в мире) лежат в Персидском заливе, а не на Каспии - этого положения не изменил бы даже самый выгодный для Ирана статус Каспийского моря. Для Ирана саммит стал в первую очередь способом продемонстрировать США, что говорить о какой-то международной изоляции Ирана не приходится.
Другие участники мешхедской конференции говорили о необходимости выявления недостатков во внешней политике Ирана в сфере политики, экономики и культуры в Центральной Азии. Судя по рассказам Князева, темами многих выступлений участников и дискуссий в ходе конференции опять же было культурно-цивилизационное влияние Ирана для разрешения кризиса идентичности в странах Центральной Азии.
Кроме того, были затронуты темы влияния политических отношений между Ираном и странами Центральной Азии на внутрирегиональную миграцию, деятельность культурных представительств Ирана в странах Центральной Азии, состояние изучения персидского языка и литературы в странах региона, научно-образовательное и технологическое сотрудничество, сотрудничество в области СМИ и экологии. “Отдельной темой было воздействие ислама как культурного фактора во взаимоотношениях Ирана со странами Центральной Азии”, - рассказывает профессор Князев.

Модницы иранские

Но, со своей стороны, я уверена, что поиск идентичности постсоветских среднеазиатских народов через призму этого исламского государства - это довольно опасный и спорный момент. Уверена, что чисто исламская идеология не подходит для евразийского пространства, которое на протяжении, по крайней мере, последних ста лет, была под влиянием светских идей и западноевропейской культуры и ценностей. Я уже не говорю о казахских племенах, которые никогда не были привержены ценностям классического ислама, потому как сам образ жизни и огромная территория не позволяли этого. Скорее всего, мы были свободными номадами, язычниками или тенгринианцами. Казахская женщина никогда не прятала своего лица и наравне с мужчинами принимала участие в решении политических и экономических вопросов. Потому появление в последнее время молодых женщин в хиджабах вызывает у меня беспокойство. Выходит, на деле вакуум в сфере национальной идеи и идентичности тихо, но агрессивно занимают исламские идеологи. К чему может привести это? На мой взгляд, к потере именно казахской идентичности, которой все же ближе другие ценности. Может, нечто среднее или, если хотите, золотая середина между исламской культурой и западным менталитетом. Весьма и весьма выгодный микс. Я так думаю.
В своем докладе Князев делал акцент не только на обозначении тех или иных перспективных направлений сотрудничества, но и на ошибках и рисках, которые не позволили Ирану за двадцать лет в полной мере реализовать имеющиеся возможности взаимодействия. Он отметил существующие барьеры в отношениях Казахстана и Ирана, возможные стратегии их устранения. По его мнению, основным препятствием роста взаимоотношений применительно к обеим сторонам является “отсутствие политической воли и четко сформулированных экономических мотивов, что, в свою очередь, объясняется слабыми представлениями о возможностях друг друга”.
В последние годы “основные тактические установки иранской дипломатии в странах Центральной Азии были направлены на постепенное инсталлирование во все сферы, дающие возможность способствовать преодолению внешнеполитической и экономической изоляции Ирана”.
Вообще, в целом Князев оценивает иранскую центральноазиатскую политику как сбалансированную. В частности, он уверен, что у стран нашего региона и Ирана есть общие задачи в области региональной безопасности, прежде всего - возможности сотрудничества по борьбе с терроризмом, распространением наркотиков, нелегальной миграцией.