Григорий Заславский, театральный обозреватель “РИА Новости”
“Надо провести санацию театра на Таганке”, - воскликнула одна моя хорошая знакомая. Не могу сказать, что ее предложение кажется мне избыточно радикальным. Ну а как еще?
Говорили же, что он вернется, можно предположить, что как раз этими ожиданиями (и ими в том числе) объяснялся аншлаг на последнем в этом сезоне спектакле на Таганке. Кстати, сыграли недавнюю премьеру - спектакль Любимова “Маска и душа”. Зал был переполнен, в таких случаях принято говорить: зрители висели на люстрах. Скажу честно: если бы Любимовым был я, то, конечно, прервал бы отпуск и прилетел в Москву из Венгрии или Италии (не знаю наверняка, где Любимов находится сейчас) и вошел бы в зал на финальных аплодисментах. Это были бы его аплодисменты. И его победа. Сейчас скажу, почему.
Театр часто называют семьей, хороший театр - хорошая семья, плохой сравнивают с плохими, несчастливыми. На Таганке дело дошло до развода. Если муж с женой разругались и развелись, но при этом муж оставляет жене трехкомнатную или пятикомнатную квартиру, а сам уезжает в неизвестном направлении и селится там у приятелей, муж выглядит жертвой, а жена - нет. Юрий Петрович Любимов оставил актерам театр, а сам ушел. Валерий Золотухин, который, как обычно, перед спектаклем продавал в фойе свои книжечки и тут же надписывал желающим, выглядел победителем, в белой рубашке, как говорится, при параде... А в чем, в чем его победа?
Актеры, жалуясь на своего теперь уже бывшего худрука, говорили - словами плохими нас называл. И Любимов, не давая поселиться сомнениям, тут же эти самые слова и повторял, не стеснялся.
Ругаться вообще плохо. Ну а когда Любимов терпел все, что творили его актеры, когда Золотухин, о чем он сам в своих же книжках и описал, выпивал, злоупотреблял, так сказать, Любимов же не увольнял актера, терпел... Память актерская, как девичья.
Все равно, когда слушаешь перед началом спектакля его обращение к публике, это знаменитое: “...Заранее благодарю вас! И умоля-я-ю вас, дорогие зрители, жвачку в кресла не вмазывайте!” - в этот момент ты невольно жалеешь его, а не их, которые следом выходят на сцену.
Спектакль сыграли, как обычно. Спектакль, можно признать это не кривя душой не лучший - у Любимова даже в последние годы были лучше. Сценография, в которой, как указано, кроме прочего, “отдельные предметы... предоставлены семьей Любимовых”. Зачем - непонятно. В театре, как известно, настоящие предметы часто проигрывают бутафории. Сцены из отдельных рассказов так и остаются отдельно, сами по себе, одни лучше, другие менее внятными и удачными... Сыграли - разошлись. Если бы не пьяный зритель, которого в какой-то момент супруга вывела из зала, да чей-то одинокий выкрик во время аплодисментов “Браво, Любимов!”, так и ничего исключительного, журналистам писать не о чем. Рядовой спектакль, конец сезона.
Что теперь? Первым делом надо изменить устав театра на Таганке. Известные процедуры, согласования и подписи, требуют некоторого времени. В театре многие рассчитывают, что директором назначат, как того и просит профсоюз Театра на Таганке, народного артиста Валерия Золотухина, ему же, думают в театре, доверят и временное, до сентября, исполнение обязанностей худрука.
Кто-то, возможно, помнит, что Любимов не забывал сделать Золотухину замечание, что тот ведет в фойе театра несанкционированную торговлю. Став директором, Золотухин поневоле обязан будет запретить самому себе эту несанкционированную торговлю в неположенном месте. Или же оборудовать место и сдать его... себе... в аренду. А иначе нельзя.
В семейных отношениях, когда супруги подают на развод, им сперва предлагают подумать. “Разводите, чего тут думать”, - чаще всего слышат в ответ. В истории Таганки, думается, самое страшное уже произошло, случилось давно: Любимову, с одной стороны, и актерам - с другой, стало неинтересно друг с другом. Любовь прошла - нормально. С нею ушло и любопытство, интерес друг к другу. Им уже не было интересно, что он там придумает, что предложит сыграть, ему - как они сыграют. Все. Театру - конец.
Трудовой конфликт остался. Все, что говорил Юрий Петрович про контракты, важно, контракты очень нужны в театре. Было бы о чем договариваться. Когда актриса рассказывает в интервью, что занята была в репертуаре мало, поэтому зарплата у нее на Таганке невысокая, 27 тысяч в месяц, я понимаю, что в этот момент думает о ней и вообще о театре врач, например. Плохо думает. Зарплаты на Таганке, получается, нормальные, не в деньгах дело - если, конечно, не думать о том, что денег всегда мало...
Если пытаться философствовать, так придется признать, что разлад начался тогда, в конце 80-х, когда Любимов вернулся, кстати, по личному приглашению актера Николая Губенко. Они не смогли ему простить лет, проведенных благополучно на Западе, что ему было легко, когда им - особенно трудно... Собственно говоря, именно это и не простили. И начали копить обиды... Воспользовавшись поэтическими строчками Ахматовой, можно сказать, что “он не был со своим народом там, где народ, к несчастью, был”. Актеры испытывали понятную зависть к его благополучию, в том числе материальному.
Что будет дальше? Ничего хорошего. Признаюсь, я не понимаю, как это возможно - написать письмо, в котором фактически просить их защитить от Любимова и продолжать играть его спектакли, то есть зарабатывать деньги, имена, совершенствовать свое профессиональное мастерство на том, что сделано его руками, его талантом.
Пытаюсь представить себе: назначают и вправду руководить театром Валерия Золотухина. Он в сложной, с этической точки зрения, ситуации: надо же поддерживать в идеальном состоянии спектакли, поставленные человеком, который сперва их обидел, потом они, обидевшись, отказались от него и обидели... Какая-то патовая ситуация.
Санация - может, самый верный выход? Но кто же решится на такое?
Можно сказать наверняка, чего не будет - лучше не будет. Новый театр построить на этом месте можно, а этот вернуть к жизни - по-моему, нет. Если бы я был Любимовым, повторяю, я бы вернулся. А если был бы врачом, поставил театру диагноз. Неутешительный. Полученные и отчасти нанесенные собственными руками травмы - из тех, про которые говорят: несовместимые с жизнью.