(Окончание. Начало в № 32)
- В ранге вице-министра Вы курировали в свое время создание консорциума по разработке месторождения Карачаганак, который очень долго буксовал, пока в него не зашел российский “ЛУКОЙЛ”. Как известно, в свое время Карачаганакское месторождение изначально проектировалось с прицелом на Россию, на Оренбургский ГПЗ. Однако после распада Союза россияне из схемы выпали. Это было политическое решение?
- Не было никакого специального решения “не пускать россиян в проект”. Не было и не могло быть. Они как-то сами отстранились, у них в тот момент было полно своих забот, подобных нашим. Возможно, сохранилась некая обида на то, что Казахстан отстоял свое право на это месторождение, хотя Россия на него серьезно претендовала и хотела, чтобы Карачаганак был частью Оренбургского газоконденсатного комплекса.
В общем, когда в 1995 году сформировался альянс иностранных компаний, российские в него не вошли. Кстати, проект получил основное развитие уже на этом этапе, когда на проекте были только “Бритиш Газ” и “Аджип”. За два года они вложили в проект около 300 миллионов долларов. Ведь Казахстану месторождение досталось с серьезными экологическими проблемами, которые требовали решения, а денег у нас тогда не было.
Несколько позже к участию в проекте был приглашен “Газпром” с долей 15 процентов, однако после долгих колебаний председатель правления “Газпрома” Рем Вяхирев прислал официальное письмо с отказом от участия в консорциуме и предложением включить вместо “Газпрома” российскую компанию “ЛУКОЙЛ”. Это предложение было учтено.
Таким образом, спустя два года было подписано окончательное соглашение о разделе продукции, куда наряду с “ЛУКОЙЛом” вошел и “Шеврон”. Как видите, российская сторона “не выпала” из этого проекта. К тому моменту, кстати, было уже понятно, что решен вопрос по созданию нефтетранспортной системы Тенгиз - Новороссийск (КТК), а это была одна из главных проблем Карачаганака (да и Тенгиза тоже) для доставки углеводородов на внешние рынки. Вот после решения этой проблемы проект и перестал, как Вы говорите, “буксовать” и сдвинулся с мертвой точки.
Так что, уверяю Вас, даже если бы в проект не пришла ни одна российская компания, он все равно был бы реализован, и считать, что именно приход “ЛУКОЙЛа” позволил активно развить проект - это ошибочное мнение.
- Сегодня государство хочет получить долю в Карачаганаке. Как бы Вы оценили это решение?
- Вообще я сторонник государственного участия в крупных нефтегазовых проектах. Считаю, что Казахстан должен иметь возможность осуществлять контроль не только извне, но и принимать участие в управлении, в принятии решений изнутри. От этого, кстати, выигрывает не только государство, но и сам проект, все его участники, потому что все процессы ускоряются.
Представьте: вначале все акционеры, среди которых нет представителя Казахстана, обсуждают какие-то планы, дискутируют, наконец принимают решение, в том числе по финансированию, приносят это решение в полномочный орган, а там им говорят, что такое решение не слишком согласуется с интересами государства. Надо весь процесс начинать заново? Кому это хочется? И начинается “бодание теленка с дубом”. А был бы КМГ внутри проекта, об интересах государства было бы заявлено уже на самом начальном этапе, во время самого первого обсуждения. И в полномочный орган пришли бы с решением, которое если и вызывало бы возражения, то только в частностях, но никак не в принципиальных вопросах.
И еще. Казахстан ведь не собирается “реквизировать” долю. Речь идет о выкупе за деньги, причем по рыночной цене. При этом пакет не будет контрольным. То есть “статус-кво” сохранится, просто участники немного “подвинутся”, чтобы освободить место еще одному акционеру. Важно, конечно, на каких это произойдет условиях, но это, насколько я понимаю, и является предметом переговоров, которые сейчас идут.
Кстати, сейчас, наверное, мало кто помнит, что в момент подписания контракта одновременно был подписан протокол с участниками сделки, что республика в течение одного года будет иметь право стать обладателем 10-процентной доли в проекте, если казахстанской стороной будут предприняты меры, позволяющие адекватно увеличивать стоимость проекта в целом.
К сожалению, тогда не удалось хорошо разведать нижележащие девонские отложения, также мы не могли в течение года решить такие важные для проекта и глобальные по масштабам вопросы, как, например, строительство КТК или строительство собственного газоперерабатывающего завода с самостоятельной экспортной газотранспортной системой и т.п. Но учитывая, что республика все же сделала такой вклад в проект, инвесторам имеет смысл еще раз задуматься о полезности тесного партнерства с казахстанской стороной.
- При Союзе в Казахстане существовала ГХК “Казахгаз”. Нацкомпания “КазТрансГаз”, у истоков которой Вы стояли, создавалась на ее базе?
- Нет, к моменту создания “КазТрансГаза” никакой базы “Казахгаза” уже не было. Вся газотранспортная система находилась в руках бельгийской компании “Трактебель”, у которой мы и должны были забрать все это хозяйство. Принять, укрепить - то есть реконструировать, модернизировать... и сохранить.
У истоков компании стоял Тимур Аскарович Кулибаев, работавший тогда президентом “КазТрансОйла”. Несмотря на молодость, ему на опыте нефтепроводной практики удалось своевременно увидеть и показать экономическую значимость и геостратегическую важность газотранспортных систем для нашей страны. Поэтому данная идея нашла поддержку у главы государства, который внимательно следил за ходом процесса возврата газотранспортной системы в лоно государства и, насколько мне известно, иногда на своем уровне непосредственно включался в процесс, что сразу ощущалось по тому, как намного легче становилось выходить из очередного переговорного тупика.
“КазТрансГаз” была создана на первых порах из пяти человек - кроме меня были Данияр Берлибаев, Айдархан Кусаинов, Роза Жумина и еще водитель. И вот мы провели длительные и трудные переговоры с “Трактебелем” о “цивилизованном отъеме” наших газопроводов. В итоге договорились выкупить всю систему за 100 миллионов долларов, таким образом уменьшив в два раза первоначальные “аппетиты” тогдашних владельцев газовых активов.
Договорная сумма получилась адекватной, только еще надо было найти деньги. Сейчас это кажется смешным, но в то время для республики это было большой цифрой и нам пришлось собирать эту сумму по всей Европе. Помню, мы тогда мечтали, что когда-нибудь “КазТрансГаз” вырастет и превратится в крупную компанию с годовым оборотом в 200-250 миллионов долларов... Могли ли мы тогда предположить, что государственная компания “КазТрансГаз” станет “ворочать” намного большими суммами! Это могли видеть только те, кто закладывал эту идею.
Работа в “КазТрансГазе” - это очень интересный период моей жизни. Нам удалось сохранить и модернизировать магистральные газопроводы, наладить работу газопроводных хозяйств в городах и населенных пунктах, мы добились справедливых цен на транзит газа по нашей системе, начали эксплуатацию месторождения Амангельды, выстроили современную систему дистрибуции газа частным потребителям, приучили население платить за потребляемое топливо...
- Имея богатейшие запасы газа, мы сегодня находимся в странной ситуации. С одной стороны, весь юг Казахстана обеспечивается импортным узбекским газом. В то же время добываемый нами газ на корню скупается российским “Газпромом” и после трех-, а то и пятикратной накрутки цены экспортируется в Европу. Как изменить такое положение дел?
- Изменить очень сложно. И вовсе не потому, что нет желания. Просто так сложилось исторически: основной газ добывается на западе, а основные потребители газа расположены на юге Казахстана. Так была выстроена советская экономика, ведь Казахстан был частью большого СССР, которому было выгоднее и разумнее подпитывать Южный Казахстан газом из огромных запасов Узбекистана и Туркмении, нежели налаживать замкнутую, самодостаточную систему газоснабжения в каждой отдельно взятой республике.
Чтобы решить эту проблему, нам надо протянуть газопровод с запада страны на юг. А страна наша, слава богу, немаленькая и построить магистральный газопровод для переброски газа из одного региона в другой за тысячи километров - это не шланг в огороде перебросить. Это настолько дорогостоящий проект, что мы лишь недавно начали к нему подступаться.
Самая сложная и затратная часть сделана - построен газопровод из Туркменистана в Китай. Помимо вопросов экспорта газа, он помогает решить и проблему чисто казахстанскую - обеспеченности газом южных регионов. Осталось “всего ничего” - соорудить ветку Бейнеу - Бозой - Шымкент, и проблема будет окончательно решена. Но если основной участок - экспортный газопровод - был построен только на иностранные инвестиции, то здесь нужно вложить и государственные средства, причем не только в прокладку трубы, но и в газификацию прилегающих районов. Проект готов, его реализация вот-вот начнется, а завершен он будет предположительно в 2012 году.
Не могу оставить без внимания другую часть вопроса - по поводу скупки нашего газа “на корню”. Вы же понимаете, что у казахстанского газа есть только два пути - на экспорт и на внутренний рынок. И мы двигались одновременно по этим двум направлениям: наряду с развитием экспортных газопроводов большое внимание уделялось требованиям по утилизации газа, развитию системы внутренних газопроводов, газификации населенных пунктов - это второй путь. Делалось это, конечно, в основном в западной части Казахстана, ближе к месторождениям, так как способа доставить газ с запада на юг у нас пока нет.
Но наша экономика не может потребить весь газ, добываемый в стране, значит, все равно его надо экспортировать, продавать, получать хоть какие-то деньги по сравнению с нулем, который мы получаем при его сжигании. Однако наши экспортные возможности ограничены тем, что мы самостоятельного выхода на внешний рынок не имеем, а можем пользоваться только газопроводной системой России. А по российским законам, владельцем и оператором любого газа, выходящего на экспорт, является только “Газпром”. По какой цене они у нас будут этот газ забирать и в каком объеме - предмет постоянных переговоров. И в ходе этих переговоров нам постоянно удавалось добиваться для себя улучшения условий.
Насчет “трех-, пятикратных накруток” я абсолютно не согласен. Да, мы не получаем западной экспортной цены, но мы не так далеки от нее. Тем более, в прошлом году, когда из-за кризиса сократился объем потребления газа западными странами и “Газпром” был вынужден сократить свою добычу, он не сократил прием газа от Карачаганака. Специалисты понимают, что это дорогого стоит, поскольку сокращение приема газа тут же приведет к сокращению добычи жидких углеводородов. А это основной доход с месторождений и поступления в бюджет республики.
Такие партнерские отношения сложились благодаря важнейшему достижению - созданию СП “КазРосГаз” между “КазМунайГазом” и “Газпромом”, благодаря которому Казахстан получил доступ к прибыли, получаемой от продажи карачаганакского газа на мировом рынке. Еще кардинальнее ситуация изменится после начала реализации фазы 3 на Карачаганакском проекте, и Казахстан очень внимательно обсуждает этот проект.
- Неожиданным ли для Вас было назначение президентом нацкомпании “КазМунайГаз”?
- Да, неожиданным. В том смысле, что я не ожидал и не думал об этом. Хотя, конечно, такой вариант прогнозировался разными “аналитиками”, да и просто любителями погадать на кофейной гуще. Но, знаете, я так много разных назначений получал, порой совершенно непредсказуемых, а еще больше должностей мне “пророчили”, так что научился относиться к этому спокойно: работаю на своем месте, никуда не рвусь. Тем более, “КазМунайГаз” возглавлял Ляззат Киинов - профессионал высокого уровня, очень много сделавший для нефтяной отрасли страны и становления компании. Так что назначение нового президента компании было действительно неожиданным. Но так решило правительство...

С главой государства во время посещения Карачаганакского месторождения

- Пять лет Вы отработали президентом НК “КазМунайГаз”. Значение нацкомпании для экономики страны столь велико, что каждый ее первый руководитель - это уже фигура республиканского масштаба. Что из сделанного в те годы Вы записали бы себе в актив? Что не удалось реализовать?
- С большим удовольствием записал бы в свой актив все достижения, а все упущения и ошибки свалил на других. (Смеется.) Если серьезно, работала целая команда, и все успехи - это успехи большого коллектива. За эти пять лет “КазМунайГаз” стал нефтегазовой компанией, признанной во всем мире, которая на равных разговаривает с транснациональными корпорациями. Мы начали возвращение государству активов в отрасли - “Петроказахстан”, “Каражанбас”, “Казгермунай”, “Мангистаумунайгаз”, Кашаган, все нефтеперерабатывающие заводы перешли под контроль государства, удачно осуществили IPO АО “Разведка Добыча КазМунайГаз” на Лондонской бирже, начали выстраивать систему розничной торговли нефтепродуктами, которая позволяет рыночными механизмами влиять на ценовую конъюнктуру рынка.
Далеко продвинулись в области морской нефтеразведки и добычи, осуществили грандиозные проекты строительства нефте- и газопроводов в Китай, КМГ вышла на европейский рынок после приобретения Rompetrol... Была выстроена современная структура корпоративного управления, прозрачная и отвечающая требованиям времени.
Компания генерирует около одной десятой части госбюджета. Я всегда напоминал об этом своим коллегам и предупреждал, что эту “большую лодку” - КМГ, плавающую в “озере”, которое всего лишь в 10 раз больше его размеров, нельзя сильно раскачивать, так как можно “раскачать” все озеро и выплеснуть его из берегов.
Сейчас компания настолько окрепла, что ее уже можно отправлять в самостоятельное плавание в мировом рынке, не боясь, что съедят акулы мирового капитализма: неслучайно президент отделил функции полномочного органа, подчеркнув, что КМГ должен стать коммерческой компанией, генерирующей прибыль во благо государства.
Что не удалось реализовать? Многого. Но зачем жалеть о том, что не сделано? Не все сразу. В компании хорошая команда и хорошие руководители. Они сделают то, что не удалось в период моего пребывания “за рулем”. Я предпочитаю смотреть вперед, тем более что сегодня у меня есть прекрасная возможность заниматься важными проектами, в том числе проектами “КазМунайГаза”, и приносить пользу моей стране.
- Вы работали в КМГ с тремя премьер-министрами: Тасмагамбетовым, Ахметовым и Масимовым. С кем работалось легче всего?
- Если не ограничиваться КМГ, то я работал в общей сложности с пятью премьер-министрами и скажу Вам так: с премьерами работать вообще нелегко, вне зависимости от конкретной личности. Если глава государства ставит перед ними задачи на грани возможного, разве могут они транслировать “вниз” задания попроще? Все должны подтягиваться под планку, обозначенную президентом, а это, поверьте, ох как непросто!
- Какова стратегия приобретения КМГ активов за рубежом? Помнится, в свое время Нурланом Балгимбаевым был приобретен завод в Херсоне. Потом эта покупка была признана неудачной. Проходит пару лет, и КМГ покупает завод в Румынии. Зачем?
- Стратегия простая: нам нужно все, что приводит к увеличению прибыли. Можно исходить из простых рассуждений. Если кто-то на Западе покупает нашу нефть по мировым ценам, перерабатывает на своих заводах, продает на рынке нефтепродукты и получает маржу, то почему мы не можем стать этим “кто-то” и получить эту маржу? Компания, как обычно, получит прибыль от экспорта нефти, но еще будет добавлена дополнительная цепочка производства, увеличивающая прибыль. Это выгодно КМГ и государству.
С этой точки зрения Херсон был, наверное, правильной идеей в теории. На практике оказалось несколько иначе: завод старый, без ремонта, с долгами перед бюджетом, большого “выхлопа” он не дал и не сулил в ближайшем будущем. Тем более, как Вы знаете, Украина всегда испытывала экономические и другие потрясения, что не могло не сказаться на успешном развитии проекта. Поэтому этот актив пришлось продать.
Но мы старались быть последовательными в этом вопросе и долго искали способ стать владельцами завода в Европе, желательно с налаженными каналами поставок нефтепродуктов на мировом рынке. КМГ участвовал в тендере на Unipetrol, потом была долгая эпопея за “Мажейкию нафта”, в которой мы, к сожалению, проиграли... А затем возникло предложение по Rompetrol. Этот проект был привлекателен тем, что мы получили два завода - перерабатывающий (с выходом 95-98 процентов легких фракций) и нефтехимический, прекрасную возможность выхода в Черное море и очень большую сбытовую сеть в 5 странах Европы.
Переговоры были долгими, прежде всего, по цене, и мы, я считаю, по тому времени не переплатили. Так что все логично. В сочетании с выходом казахстанской нефти на Черное море по КТК и через порт Батуми мы впервые осуществили поручение главы государства о прокладке пути в Европу. Это, на мой взгляд, было еще одним аргументом, почему мы претендовали на председательство в ОБСЕ.
Конечно, в настоящее время мировой кризис сказывается на деятельности промышленности в Европе, и сейчас все европейские нефтеперерабатывающие и нефтехимические заводы испытывают не лучшие времена. Но стратегия нашего государства направлена на долгосрочную перспективу, и мы должны думать о планах развития в посткризисное время. Об этом было сказано еще в прошлогоднем Послании нашего президента, когда кризис был в самом разгаре. Это впечатлило всех казахстанцев и придало новую энергию, плоды которой мы видим в сегодняшних успехах.
- После КМГ Вы возглавляли крупнейшее добывающее предприятие “Мангистаумунайгаз”, проданное китайскому инвестору. По последним официальным данным, сегодня китайская доля в общем объеме добычи в Казахстане приближается к 25 процентам. Вас, как профессионального нефтяника, как гражданина, это не пугает?
- Именно как профессионального нефтяника не пугает. Во-первых, китайские компании сегодня добывают не более 22 процентов нефти в Казахстане, а КМГ - 28 процентов. Во-вторых, месторождения, которые достались китайским компаниям, в основном прошли пик добычи, и потому их доля в общем объеме нефтедобычи в Казахстане будет не расти, а падать. В-третьих, китайцы приносят деньги, инвестиции, почему мы должны от них отказываться? В-четвертых, на этих месторождениях работают казахстанцы и практически во всех проектах присутствует “КазМунайГаз”, контролирующий интересы Казахстана.
Все почему-то говорят, что ММГ купили китайцы. Но ведь половина акций отошла КМГ! Наоборот, мы предотвратили 100-процентую покупку компании китайским капиталом. Давайте все-таки считать, что стакан наполовину полон, а не наполовину пуст.
Вопрос китайской экспансии в Казахстан сильно политизирован. Мне кажется, никакой опасности нет - на уровне законодательства этот вопрос давно отрегулирован таким образом, что получить решающее влияние в нефтегазовом секторе иностранным компаниям - неважно, из Китая ли, или из какой-то другой страны - уже не удастся.
- Чем сегодня занимаетесь Вы в Казахском институте нефти и газа? После таких масштабных участков деятельности, как КМГ, ММГ, не тесновато Вам? Не скучно?
- Скучно? Да что Вы! Некогда скучать! КИНГ участвует в реализации всех крупнейших проектов, которые сегодня только есть в отрасли: и строительство газопровода Бейнеу - Бозой - Шалкар - Самсоновка, и расширение КТК, и расширение нефтепровода на Китай, и проекты развития крупнейших месторождений, и проект по утилизации серы на Тенгизе, и морские проекты, и много-много других важных направлений. Мы сейчас находимся на передовой нефтегазовой отрасли Казахстана, и для успешной реализации поставленных перед нами задач мы собираем в один кулак все лучшие научные силы страны в этой сфере.
Так что работы - море, и скучать некогда: я опять оказался на стыке теории и практики. И это не может не радовать.
Интервью провел Олег Червинский