Андрей Губенко
Лесное кладбище - так можно назвать это место. Но покоятся здесь останки не людей, а деревьев.
...Возвышался в типичной лесостепи Северного Казахстана островок прекрасного леса. Причем прекрасного - в буквальном смысле. Красным лесом традиция издавна именовала сосновый бор - и не только из-за ярких стволов, но также из-за его продуктивности: обилия грибов, ягод, дичи. Однако ценнее всех боровых сокровищ, конечно, сами деревья, а точнее, их прямые и высоченные мачтовые стволы - когда-то их рубили для судостроительных верфей, и с тех пор самые отборные сосновые леса носят название мачтовых. Этот термин используют и сейчас, подчеркивая высочайшее качество первосортной древесины.
Вот из-за нее-то и отшумела роща. Участок привлек внимание лесных браконьеров - и бор стал полем брани. За считанные дни они, как термиты, извели столетний лес со света. “Погостили” - и от него остался лишь погост. Изломанные, угловатые пни разной высоты - будто могильные камни. И обнаженная земля, как на архиерейских похоронах, вся забросана хвойными ветвями...
Это место имеет конкретный адрес - Лебяжинский район Павлодарской области, примерно в полуторастах километрах на юго-восток от Павлодара, вдоль проселочной дороги между деревенькой Корт и селом Шалдай. Впрочем, таких лесных некрополей в казахстанском Прииртышье - сотни. И тот, который посетила бригада “НП”, ничем от остальных не отличается. Разве лишь тем, что расположен уж совсем рядом, в нескольких верстах, от человеческих селений.
От упомянутых Шалдая и Корта. В первом из которых, кстати, находится штаб-квартира ГЛПР (Государственного лесного природного резервата) “Ертыс Орманы”, а почти все население составляют семьи инспекторов, обязанных охранять заповедный ленточный бор. А во втором как раз и живут - и опять-таки семьями - лесные браконьеры.
Как видим, разнонаправленность - и даже взаимоисключаемость - интересов не мешает тем и другим существовать в непосредственной близости друг от друга. А может, даже помогает.
На чем и стоит этот мир

Сокровища красного леса
Главная достопримечательность Прииртышья - знаменитые ленточные боры. Памятник природы, без всякого преувеличения, планетарного масштаба - на фотографиях из космоса они смотрятся весьма впечатляюще, протянувшись узкими и длинными (в сотни километров) бороздами в степном междуречье Оби и Иртыша. Всего их пять, но лишь два из них переваливают казахстанско-российскую границу и достигают Иртыша: один, помельче - совсем рядом с Семипалатинском, другой, помассивнее, так называемый Иртышский (куда мы и приехали) - в Павлодарской области.
По одной из версий, ленточные боры выросли после того, как древний ледник, сползая с северо-востока, пропахал несколькими языками безлесную степь, принеся в себе и древесные семена, и подходящую песчаную почву. И великая сибирская река с тех пор облачилась в не менее величественную мантию...
Щедра к человеку эта земля. В середине апреля Иртыш разливается, а когда вода сходит, увлажненная пойма позволяет выращивать богатые урожаи, старицы и озера дают прибежище многотысячным колониям перелетных птиц. Река богата рыбой: лещ, карп, язь, щука, окунь. По-прежнему водится стерлядь, сохранился и русский осетр (и местные патриоты утверждают, что он вкуснее каспийского собрата, ссылаясь на то, что к царскому столу осетров везли именно из Иртыша).
А, например, Иртышский бор (или как его еще величают - Шалдайский, по имени села Шалдай) славится местной популяцией белки - телеуткой. Она здесь весьма многочисленна, обладает красивой голубоватой шкуркой, и в советское время на нее шла даже промысловая охота, а мех отправляли в Италию, где его активно внедряли в дамские наряды знаменитые тамошние портные.
И вот вся эта богатейшая природная кладовая в последние годы едва не оказалась полностью разграбленной. Дичь перестреляли, рыбу вычерпали. Обмельчал и сам Иртыш, русло которого уже десятки лет не чистили. И если раньше на реке было развито судоходство, а из Павлодара в Омск бегали “ракеты”, то теперь тут ничего, кроме браконьерской лодки, не увидишь.
Стремительно редеют и ленточные боры. Когда-то, в XIX веке, они подступали вплотную к Иртышу. Но справедливости ради скажем: начали скукоживаться еще при царе - и от злого умысла, и по небрежности. (Особенно прославилась жена лесничего, по-тогдашнему кондуктора, затеявшая большую стирку: огонь из-под чанов и перекинулся на деревья - тогда сгорел громадный массив от Шалдая до самой поймы.) На многих участках бывшего сплошного леса остались лишь крохотные островки в степном море. Но это было только начало “большой рубки”.
За период с 1995 по 2002 год - во время самого оголтелого браконьерства - по материалам космической съемки, в двух прииртышских борах Казахстана погибли 165 тысяч гектаров леса, что составляет треть (34 процента) их площади! С созданием здесь в 2003 году лесных резерватов масштабы воровства, конечно, поуменьшились, но не на порядок. В 2006 году, например, только Шалдайский бор похудел на 23 тысячи гектаров. Такими темпами недавно образованные ГЛПР скоро можно будет упразднять - за ненадобностью. Реликтовые ленточные боры исчезнут.
...Лебяжинский район Павлодарской области свое название получил от бесчисленных когда-то стай лебедей, гнездящихся на здешних озерах. Эти аристократичные и романтичные птицы (создающие любовную пару, как известно, один раз и на всю жизнь - а живут они почти человеческий век, до 60 лет) и сегодня встречаются тут, в чем мы убедились, преодолев многокилометровый путь из Павлодара на юго-восток. Встречаются, конечно, не в прежних количествах - браконьеры.
- И зачем их стреляют? - спрашиваю у нашего гида, егеря Алексея.
- Вкусные очень. Как гуси, только мясо нежнее, и весят они до 12 килограммов, - рассказывает егерь. - Да вот вам случай. Пару дней назад слышу стрельбу, подъезжаю к нескольким группам охотников, проверяю, законно ли ведется охота. Те честно отчитываются по всем тушкам гусей и уток, но ни одна из компаний не берет на себя трех убитых лебедей, лежащих на воде. Дело в том, что лебеди по старинке значатся в Красной книге. Хотя численность их теперь приличная, и, например, в России, до границы с которой всего несколько десятков километров, охота на кликуна возобновлена, а лицензия стоит тысячу рублей (пять тысяч тенге).
Символичным мне показался случай из егерской практики. Вся казахстанская природа - это охраняемое государством народное добро - напоминает сейчас “ничей” трофей, который плохо лежит.

Покушение на вещную жизнь
У всякого животного есть день рождения, у всякого растения - день смерти. День жатвы. Когда склоняется колос, или выспевает плод, или даже распускается цветок. И именно теперь, тотчас он должен быть сорван.
Такой день - один в году - есть и у каждого дерева. И лесорубы по призванию могут его вычислить. То ли жизненные соки от корней к кроне бегут в это время как-то особенно резво, то ли состав эликсира становится необыкновенным, но только с деревом происходит мгновенная метаморфоза. Сделанные из такой древесины вещи чрезвычайно прочны и долговечны, и могут прослужить не один век. Срубленное в свой срок дерево, можно сказать, обретает иную, вещную жизнь...
Не сказать, что это старинное знание современниками безвозвратно утеряно - оно, скорее, просто не востребовано. Не исключено, что кто-то из старожилов браконьерской деревни Корт, что мы сейчас проезжаем, и владеет секретными приметами, по которым, мониторя лес изо дня в день, и можно определить момент, когда простое дерево превращается в золотое. Но здешним обитателям это профессиональное откровение ни к чему - тут практикуются другие методики конвертации деревянной валюты в обычную, американскую.
В Корте с десяток-другой домов - победнее и побогаче. Те, что побогаче, обнесены, как форты каких-нибудь североамериканских колонистов, высокими частоколами. Те, что победнее, - всего лишь “прозрачными” кривыми изгородями. Во дворах - ни сада, ни огорода, только наваленные поленницей бревна и трактора с грузовыми прицепами.
У “кулаков”, сообщают наши гиды, то же самое, только масштабы побольше. Но заглядывать за забор егерь Алексей не рекомендует - представители живущей, например, в этом дворе семьи N вооружены и агрессивны, и убили уже не одного любопытствующего инспектора.
Официально, правда, те сгорели в лесных пожарах, полыхающих в этих краях чуть ли не ежедневно. Но полицейская версия не должна вводить в заблуждение: все здесь (кроме мертвых, разумеется) в сговоре. Особенно жутко, однако, даже не предположение, что убийц “отмазывают” за какие-то баснословные, форс-мажорные суммы, а то, что дело, вероятнее всего, было замято без каких-либо детективных страстей, в рабочем порядке. Просто нашли труп в обгоревшем лесу, и никаких доказательств насильственной смерти нет (веревка, которой жертву привязали к дереву, уничтожена огнем). А поскольку никому они, доказательства, и не нужны, то река-жизнь продолжает бежать в прежнем русле, кормя от щедрот своих как одних, так и других. Как браконьеров, так и борцов с ними. В порядке взаимозачетов...
Но, конечно, главная “функция” пожаров - другая. Лес в Казахстане, как известно, редкость, под ним в стране - всего 4 процента территории, и почти вся она входит в состав особо охраняемых природных территорий, где промышленная рубка строго запрещена. Заповедны и ленточные боры Прииртышья, в границах которых были образованы ГЛПР “Ертыс Орманы” и “Семей Орманы”.
Закон, однако, не запрещает санитарную рубку горельника, чем и пользуются браконьеры. Они поджигают выбранный участок (для чего, как правило, привязывают к хвосту собаки емкость с бензином, и та носится по лесу как угорелая - варварские цели требуют не менее варварских средств), огонь пожирает верхушки сосен, деревья погибают, но стволы при этом сохраняются фактически нетронутыми. И вот - товар готов; надо лишь приехать и забрать его - разумеется, с официального разрешения лесных властей. Старые, в обхват, сосны спиливают, а с деревьями помоложе да потоньше, чтоб вышло побыстрее, обходятся без пилы и топора - просто валят их бульдозерами.
И остается на месте живого леса лесное кладбище - с разномастными пнями-памятниками и искореженной землей, окропленной обломанными сучьями. 
Формально видимость закона соблюдена настолько, что, казалось бы, для коррупции и почвы нет: документы на лесоматериалы имеются (санитарная рубка), так что вроде бы и делиться ни с кем не надо; маленькие люди делают свой маленький бизнес. Однако делиться, конечно же, приходится: ведь все эти “производственные” пожары происходят с попустительства как егерей, так и правоохранительных органов. Местной власти отлично известны и имена поджигателей, и их адреса. И при желании прекратить весь этот лесной разбой можно было бы в несколько часов.
Но, видимо, желания нет. Риторический вопрос: почему? Кто виноват? - как говорят запальчивые русские. Или: кому выгодно? - как формулировали более прагматичные древние римляне.

«Зеленые» было предложили лечить от браконьерства... трудом. Всемирный банк выделил грант в 70 миллионов долларов на восстановление ленточных боров Прииртышья (а для кучи – и саксаульников южного Казахстана). В рамках этого проекта планировалось выплачивать от 20 до 100 тысяч долларов тем, кто взялся бы высаживать на гарях молодые саженцы взамен уничтоженных, а затем в течении 4 лет приглядывать за ними. Спору нет, инициатива имела успех среди местных жителей... как дополнительный заработок. Чем худо? В придачу к уже полученной от продажи леса выручке получить еще и такой вот бонус. Тем более, что сосенки вырастут и еще послужат следующим поколениям... браконьеров. Да и могла ли эта гуманитарная помощь отвадить лесных воров от их прибыльного промысла? Браконьеры предпочитают арифметику других «зеленых»: куб «зеленки» (как называют здесь лес-кругляк) стоит нынче, в зависимости от диаметра, около 100 долларов за кубометр. Средний «урожай» с гектара соснового бора составляет порядка 100-150 кубометров. То есть гектар приносит десять-пятнадцать тысяч долларов. Каждый год вырубаются десятки тысяч гектаров. А значит, годовая нажива лесной браконьерской мафии исчисляется в сотни миллионов долларов.

Лесной кодекс и Закон джунглей
С одной стороны, причина лесного браконьерства, казалось бы, очевидна - шальные, легкие, быстрые деньги. Которые сначала, в кризисные 90-е, когда не стало другого заработка, помогли местным жителям выжить, а затем развратили, подсадили на сосновую “иглу” все население прилегающих к ленточным борам районов. Деревенька Корт - типична для Прииртышья. Так что бизнес этот - не маленький. И “курируют” его отнюдь не маленькие люди.
При всей уникальности ленточных боров и местной воровской специфике проблема браконьерских сообществ в стране универсальна - будь то анашовая мафия в Чуйской долине, икорная - на Каспии или лесная - в Прииртышье и Восточном Казахстане. Государство, бывшее когда-то, в СССР, единственным хозяином “лесов, полей и рек”, по известным причинам давно утратило этот гегемонский статус. Но в отличие от других сфер народного хозяйства здесь так и не последовало масштабной приватизации. В результате эта отрасль: лесное, охотничье, рыбное хозяйство - значительно отстала от общего развития экономики. Формально оставаясь собственником разнообразных угодий, их охранником и попечителем, государство фактически отвернулось от них, в результате реальную власть на местах захватили браконьерские, откровенно мафиозные сообщества. Причем, что важно, государственные структуры отнюдь не отказываются от “крышевания” этих преступных промыслов, так что госчиновники и вправду продолжают контролировать вопросы природопользования - вот только не в прежнем, социалистическом, а в самом что ни на есть современном, бандитском смысле.
Естественно, страдает от этого не только нравственность. Вернемся к ленточным борам: в советское время деревья разрешали рубить, и в то же время лес стоял. С образованием же на их территории резерватов, когда охрана, по идее, стала строже, лес в угрожающих масштабах горит и вырубается... На самом деле, ничего удивительного: прежде лесное хозяйство управлялось по науке, рачительно, теперь же, при формальном запрете, бизнес весь переместился в нелегальную, криминальную сферу, в связи с чем и ведется по-пиратски бездумно.
Не удивительно, что при таком положении вещей природа не успевает восстанавливаться, деградирует. Ведь хозяина-то настоящего, окучивающего, нет. Им - таким новым заботливым хозяином - мог бы стать частник. И его предпринимательский инстинкт быстро бы вернул все на круги своя. Чтобы не сомневаться в этом, достаточно ознакомиться с международной практикой (когда благодаря частным охотничьим хозяйствам плотность зверей в американских и европейских лесах немногим уступает плотности их расселения в вольготных цивилизованных зоопарках). Правда, появление частных владельцев, которые, организовав нормальное плановое хозяйство с восстановительными мероприятиями и глубокой переработкой древесины, со временем просто бы “съели” нынешние браконьерские артели и которым нет никакого резона объединяться в шайки с коррумпированными силовиками и чиновниками, идет вразрез с интересами этих последних.
Но главная проблема - даже не это, а тотальная втянутость местных жителей в лесное браконьерство. Ведь хотя долю в преступном бизнесе каждый имеет свою, от генеральской до шоферской, кормится-то от него вся округа... Как прикажете бороться с народом, со всем - поголовно - населением?! И кто выступит в роли этих героических борцов? Армия - как в случае с кокаиновыми картелями в Колумбии? Не то у нас, однако, государство. Да и в Колумбии, кажется, порядку не стало больше...
И здесь, как нам кажется, самое время перейти ко второму, не столь очевидному варианту ответа на извечный вопрос.

(Окончание в следующем номере)