Ярослава Науменко
Два дня в Казахском экономическом университете имени Т.Рыскулова ведущие отечественные и зарубежные эксперты обсуждали развитие и перспективы современного экономического образования. В коротком перерыве между семинарами нам удалось побеседовать с гостем мероприятия Николаем Тойвоненом, проректором по развитию проектной деятельности Санкт-Петербургского государственного университета информационных технологий, механики и оптики. Под его руководством в нескольких крупных университетах было реализовано более 200 проектов при финансовой поддержке российских, зарубежных и международных фондов. Такой опыт особенно интересен в условиях, когда платежеспособность студентов падает, но зарабатывать деньги науке все равно надо

- Николай Рудольфович, многие до сих пор уверены, что наука, как и художник, должна быть “слегка голодной” для большей результативности. вы же учите вузы зарабатывать, причем отнюдь не только за счет взимания денег за обучение.
- Мы привыкли смотреть на образование как на часть культуры, а современная жизнь заставляет взглянуть на него как на часть бизнеса, причем даже не с точки зрения зарабатывания денег, а с той позиции, каким образом оно решает задачи бизнеса. Потому становится понятно, что система образования должна трансформироваться.
Например, одно из модных направлений в образе информационных технологий - речевые интерфейсы (проще говоря, вы садитесь за компьютер и начинаете надиктовывать свою статью, а всю остальную работу за вас делает компьютер: набирает текст, закрывает и открывает приложения и так далее). В Советском Союзе не было программ и учебных заведений, которые бы готовили людей, способных решать эти задачи. Получается, сейчас нужны новые образовательные программы, которые бы включали блоки лингвистических дисциплин и информационных технологий.
Современная экономика вообще отличается многообразием форм и направлений. Если потребитель что-то хочет, бизнес должен это обеспечить. И университет, не теряя фундаментальные задачи из области науки и культуры, должен нацеливаться на решение задач бизнеса. Мы, вузовские работники, должны научиться разговаривать с бизнесом. Университет сам становится субъектом экономической деятельности, а значит, надо продумывать все финансовые потоки, которые идут в университет и из него, чтобы вуз более успешно решал свои задачи.
- То есть не просто заманить больше платников и повысить зарплату всей администрации...
- Повышать зарплату - это тоже хорошо, но к этому надо иметь еще и определенные конкурентные преимущества. Если людям повышают заработную плату, то это либо ситуация, которая была у нас в 2006-2007 годах (когда чисто спекулятивно цена нефти выросла до 150 долларов за баррель), либо то, что у вуза есть конкурентные преимущества, которых нет у других организаций. И потому люди приходят и готовы платить большие деньги. Вот показательный пример. Программа Executive MBA в высшей школе менеджмента одного из крупных петербургских университетов стоит 25 тысяч евро. Такая же программа в соседних вузах - не больше 7 тысяч евро... Но при этом в первый университет выстаивается очередь из желающих учиться, а в другие вузы нет. Парадокс, правда? Просто люди уже понимают, что готовы платить больше за знания, а не за “корочки”.
- Что нужно в первую очередь для трансформации образования, чтобы оно стало более эффективным?
- Все реформы начинаются изнутри, и они невозможны без финансовых вливаний. Я тот “волшебник”, который находит деньги. Я учу, как это можно сделать. В июле прошлого года я имел удовольствие читать спецкурс по коммерциализации научной деятельности для представителей казахстанских университетов. Это было очень интересно, поскольку мы действительно обменивались опытом: как это организуют ваши университеты, как российские. Тем более что у меня большой опыт работы с британскими, финскими, шведскими университетами.
- И все-таки Россия раньше Казахстана начала коммерциализацию науки...
- Дело не в том, кто быстрее начал. Например, китайские университеты еще 20 лет назад были очень слабенькими, а сейчас это мощные организации. Потому что китайские руководители очень мудро поступили, обучив своих людей в лучших западных университетах, а потом пригласив их обратно, чтобы те трудились у себя на родине.
Во всех ведущих казахстанских университетах работают люди, которые получали образование в лучших российских и зарубежных университетах. Поколение 60-70-х училось в МГУ, ЛГУ, МГТУ имени Баумана, томских вузах. В этом смысле потенциал у Казахстана огромный. Другое дело, сейчас очень много молодежи, которая хочет получать высшее образование, отчего в стране возникает много университетов, где работают люди, не имеющие такой подготовки. В России та же ситуация.
- Как, по-Вашему, финансовый кризис скажется на уже начатых и пока еще планируемых проектах?
- Я бы сказал так: кризис - это плохо, но это некий вызов и стимул для развития, в том числе системы образования. Последние годы, когда цена углеводородов была высокая, наши правительства уделяли большое внимание развитию образования. У нас, в России, было начато много целевых федеральных программ, огромные деньги выделялись университетам на разработку и развитие инновационных образовательных программ. И это сейчас помогает. Есть программы, которые будут реализованы в 2009 году, и они не снимаются даже в связи с кризисом.
Знаете, такой парадокс, давно замеченный за рубежом: когда случается кризис, деньги в первую очередь инвестируются в образование. Почему? Потому что кризисную ситуацию могут выправить только знающие и компетентные люди. Поэтому я не думаю, что система образования пострадает очень сильно. Я думаю, она выдержит, но ждать, когда все само собой разрешится, тоже не стоит, надо шевелиться и, желательно, побыстрее.
- Сейчас в Казахстане остро встает вопрос об отчислении студентов, которые не смогут платить за свое образование. Их родители брали кредиты на обучение в банках, а сейчас практически везде кредитные линии остановлены. Как эту проблему решает Россия?
- Наши студенты не пострадают. Сейчас Министерство образования выступает с различными предложениями, чтобы решить проблему ребят, которые не смогут платить. В нашем вузе это также будет решаться. Мы понимаем, что нельзя выбрасывать ребят из системы образования. Если человек успевает, его из университета никогда не отчислят. Кроме того, вузы начнут искать другие способы привлечения средств. К тому же государство готово страховать взносы, сейчас обсуждается возможность гарантирования им возврата денег... Я не думаю, что кризис сильно скажется на численности наших студентов. Другое дело, что ребята в очередной раз поймут - все в этой жизни меняется и недостаточно просто отходить в университет и получить “корочку”.
Вообще, люди наших стран должны понять: кризис - это не самое страшное. Когда на Западе люди теряют работу, они “включают” дополнительные скорости для поиска себя. У них не случается тех кризисов личности, которые мы подчас наблюдаем у наших граждан. Надо понимать, что экономика развивается циклично, всегда будут кризисы и перепроизводство, “дутые” фишки. Поэтому к этому всегда надо быть готовым.

Пока большая часть казахстанских вузов являет собой “пиявок”, живущих исключительно за счет студенческих денег, мировые университеты даже в условиях кризиса умудряются привлекать приличные средства и без сдирания трех шкур с подопечных.
Например, Кембридж половину своего бюджета получает от государства, но остальные 500 миллионов фунтов стерлингов поступают из альтернативных источников. Так, кроме грантов на научные исследования для сферы бизнеса он имеет солидные пожертвования от крупных компаний и частных лиц, большинство которых - благодарные выпускники альма-матер. Отсюда мораль: чтобы меценаты не скупились на подарки, нужно гарантировать сегодняшним студентам не только эффективные знания, но и достойное обращение, после которого захочется раскошелиться на благо родного университета. А студентам, в свою очередь, объяснить, что за подобного рода сознательную добровольную помощь их в будущем ждет честь, слава и большой плюс к “карме имиджа”.