|
Сагымбай Козыбаев
Бата Фараби
Каждый, кто был студентом, с особым чувством вспоминает, спустя время, те годы. Самые теплые, самые нежные, самые беззаботные. Эх, молодость бесбашенная. Қайран жиырмаекі, где он, этот возраст?!
Дом, где получил образование - это храм. Храм науки, знаний, уголок сердца, где вовек прописаны любимые преподы и свое братство - однокашники (нравится мне звучание по-казахски - ботқалас, от слова “ботқа” - “каша”). Храм - родник, колодец, не принято их осквернять. Храм - обитель первых святых чувств: любви, дружбы на все времена, творческого озарения. Храм - это твой на всю жизнь универ.
Закончил я в свое время старейший университет России, ныне Санкт- Петербургский, но работаю всю сознательную жизнь в фарабиевском храме, в обиходе в силу складности называемом КазГУ. Нынче в вузе началась подготовка к 85-летию рождения, я пришел в него в год его 40-летия молодым, неопытным преподавателем, со страхом, сам боясь первых своих непутевых лекций. Носил университет до времен независимости имя пролетарского трибуна Сергея Кирова, посетившего мимолетно в 1934 году столицу тогдашней автономной республики.
Ныне вуз носит имя человека, жившего на стыке двух веков - IX-X. Далекий предок, известный миру как аль-Фараби, носил положенные несколько имен - Абу Наср ибн Мухаммед. Ученый-энциклопедист, один из главных представителей восточного аристотелизма (отсюда и прозвище Второй учитель), то есть после Аристотеля (384-322 до н.э.), которого Фараби комментировал. Родился он в Отраре, жил в Багдаде, Алеппо, Дамаске. Основные сочинения: “Геммы мудрости”, многочисленные трактаты, в том числе о классификации наук, о взглядах жителей добродетельного города. Слова-то, термины какие - “геммы”, “трактаты”, “добродетель”, и это сказано в IX веке.
Каждый раз, вступая в сень храма Фараби на фоне белоснежных высоких гор, остро ощущаю особый трепет сердца, особое волнение. Знаю: ты обитатель его, ты согрет его теплом, тебя ждет младое племя. В доме этом и обласкают, коль достоин, поругают, если заслужил. Но ты мил, ты частица этого божественного храма, член загадочного сообщества коллег, своебразного масонства единомышленников.
И пока дойдешь до заветной лекционной аудитории, потеряешь счет приветствиям.
Завораживают традиционные поклоны японцев. Особое, мысленное поклонение и наше - человеку, которому через год с гаком исполнится 1150 лет. Взирая гордо с пьедестала на фоне белых святых гор, он будто благословляет (зінің батасымен) спешащих в университет за знаниями потомков - и юных, и седовласых.
Где-то
за Выборгом
Спустя годы оказался в Питере - месте былой учебы. Выходной день решили вместе с университетской однокашницей провести у залива за Выборгом, поближе к финской границе. Когда-то, помнится, здесь было безлюдно, лишь морской бриз и вековые сосны так и остались неизменными.
А по берегу бродило немало мусульман. Самопальные палатки. Женщины и дети в хиджабах и парандже. Не ожидали столько беженцев. Ждут легального и нелегального перехода в Скандинавию, где им предстоит безбедное существование (даже на пособие) и толерантность.
Возвращаюсь мыслями в отчие края. Ее черные, как смоль, луноподобные глаза завораживали каждого. Все четыре года студенческой жизни ходила в хиджабе. И не всегда в черном, расцветки одеяния часто менялись, больше это походило на веяние моды. Выглядело красиво и стильно. Ее подруги, раскрепощенные донельзя, повыходили замуж, некоторые успели и развестись. “Скоро выйдешь замуж?” На этот деликатный вопрос она отвечала прямо: “Он будет первым, кто увидит мое лицо, волосы, открытое тело, и единственным на всю жизнь”.
И дождалась бородатого чувака в коротких штанах. А затем потерялась. По слухам, глотает свинцовую пыль где-то в далеких землях.
...Лезем с приятельницей в холодные воды Финского залива. Хиджабистки смотрят на нас недоуменно и косо, дескать, тронулись. И с презрением - со славянкой кафир.
Вот такие дела с хиджабами. Здесь, вдали от родных краев, где идет война, на их обладателей ноль внимания: привыкли. У нас одеяние это нынче как бы выводится, негласно запрещается. Проблема зачастую политизирована.
“Толерантность” - это понятие каждый волен трактовать по-своему. В свободной стране все должно быть свободно. Возможно, в меру, конечно. Права и воспитание - звенья одной цепи. Важно искать и в этом гармонию.
Колокольня
Бельгера
Никто о казахской сути не написал как он - тепло, благожелательно, но и переживательно, и оттого порой острокритично, бичуя то в казахе, чего не должно быть ему присуще. Немец по рождению, выбравший себе родиной казахскую степь. Речь о Герольде Карловиче Бельгере, нашедшем последний приют, по завещанию своему, на национальном погосте “Кенсай”.
Он - автор пронзительных, небольших по объему книг о казахском - “Казахское слово”, “Казахская тетрадь”, “О, казахи мои!..”. Уже этим одним, пропев осанну степнякам, обессмертил свое имя.
Вольные строки Бельгера читаешь и перечитываешь. Короче и емче, а оттого и афористично (да и казахов, склонных по природе к велеречивости и многослойности слога, он и в этом учил) невозможно выразиться. Истинный писатель, чье сердце болит за все и пишет обо всем. Скромно добавляя, опасаясь субъективности, “со своей колокольни”.
А колокольня, как известно, башня с открытым ярусом для колоколов. Она - атрибут храма, стоящая рядом или включенная в его композицию. Одно без другого нецельно. Звук колокола чист, набатен. Как и у неравнодушного, тонко чувствующего пульс бытия писателя.
Колокольня Бельгера, она одна такая, а звон колоколов в ней - призыв к спасению душ и нравственности в людских сердцах.
* * *
К пятиабзацному своему опусу добавлю и пятиабзацное самостоятельное бельгеровское эссе, малоизвестное читателю. Назвал он его: “Казах-стихотворец”.
“Стихи захлестнули казахскую печать. Ничего против не имею. Казах-стихотворец. Душа его соткана из стихов. В рифмованных строках казах привык выражать себя. Плохо только то, что в подавляющем большинстве вся эта продукция к поэзии отношения не имеет. Но подписывают: акын, акын, акын. Страна чиновников и акынов.
Акын - это кто? Это лев! Арыстан! Мощный, грозный, внушительный. От его рыка степь дрожит.
А наши акыны тявкают, брешут, скулят, захлебываются, хозяину служат, хвостами виляют, чье-то добро истово охраняют. Какие же это львы?! Собаки шелудивые, трусливые, подворотние, на цепях сидящие, старую кость грызущие и по аулу бредущие, поджав хвост в репейниках.
Конечно, и собаки нужны. И волкодавы, и гончие, и болонки. Но они не львы, не акыны, которыми себя мнят и именуют.
Казахстану нужен трудовой человек, гражданин. Который дело знает и умеет. А у нас в упряжке акимы и акыны. Далеко ли ускачешь?..”.
К колокольному перезвону никакие бренчания и тренькания не пристают.
Пятое мая
С разрывом в один день былые журналистские профессиональные праздники - День печати и День радио (5 и 7 мая соответсвенно). В России последнюю дату решили оставить, поскольку связана с именем Александра Попова, изобретателя радио. К тому же радиожурналисты - это большая каста. В Казахстане дата эта исчезла, уступив дорогу Дню защитника Отечества.
5 мая 1912 года вышел первый номер ленинской “Правды”, газеты №1 в СССР, остававшейся неизменно под этим названием более семидесяти лет. Ленин, очевидно, приурочил ее выход ко дню рождения Карла Маркса.
В новой России логично поступили, отмечая с 1992 года профессиональный праздник работников прессы - 13 января. В честь начала издания первой российской печатной газеты “Ведомости”, выходившей во времена Петра I (1703).
Но и у нас была первая национальная газета. 10 мая, 148 лет назад, в Ташкенте вышел первый номер “Туркестан уалаятынын газети”. Конечно, она была органом царского времени, как и “Ведомости”, но объективно оставила должный след в просвещении казахского народа. В ней публиковался Алихан Бокейханов, появились и первые отечественные журналисты.
Логика, однако, у нас не сработала. Приписали газете ярый колониальный дух. Как исследователь истории журналистики, утверждаю, что это очень спорно. Газета была по содержанию просветительской, информационной. Решили, видимо, что у казахов не было своей давней газеты и быть не должно. Как в свое время запрещалось упоминать и более поздние - газету “қазақ” и журнал “Айқап”. Будто их тоже не было.
У нас теперь день всех СМИ отмечается как бы 28 июня. Отмечали, помнится, и в последнее воскресенье июня. Даже привязав к журналистам заодно и связистов.
Все это хорошо, но к идеологии, к ее высшему смыслу, важнейшему социальному институту в лице прессы, СМИ отношение должно быть в стране адекватным. И приподнятым, учитывая их роль в жизни общества. А дошло до того, что газету сегодня днем с огнем не сыщешь.
А пока по старинке коллеги не забывают поздравить с былым днем печати. Неудивительно: день 5 мая для журналистов был устойчивым целые десятилетия. И надежно закрепился в сознании.
Не боги мы
Вышла книга автора этих строк, очередная. Называется “Люди мы, не боги”. Она состоит из публикаций в “Новом поколении”, одной из престижно-интеллектуальных газет республики. Российская “Новая газета” занялась перепечаткой эссе из книги.
Спрашивают, почему такое название. Честно отвечаю: сам не знаю, в голову пришло - и все.
Опыт подтверждает: очень резонно, когда подвержен одному изданию, оно тоже знает и ценит как постоянного автора. И тебе, и газете обоюдная польза. А когда откликов много, высоких звонков по поводу публикаций, не скрою, ты на небе седьмом. Газете это тоже пиар.
А относительно богов. Их, как известно, при жизни не бывает. Но к праведной, подобающей жизни, если это подразумевается как ступень к некоей божественности, надо стремиться. И не повторять былых ошибок, не изобретать уже бывшее. Жить просто столь же благочестиво, сколь и писать об этом.
А успех - дело преходящее, важно идти вперед.
Сказано
президентом
Сколько об этом “накорякал” ваш покорный слуга, уже надоело. О чем же? О профанации высшего образования. О бессчетном количестве вузов (на 18 миллионов 131 вуз, и это еще после былой оптимизации). Набралось с десяток публикаций.
Но не я один, говорили и писали другие, личности ранга Зиманова, к примеру. А толку-то?
Пока на днях не сказал сам глава государства. На презентации первых восемнадцати из ста всемирно-известных учебников, переведенных с оригинала на казахский. Всегласно прозвучало: сократить количество вузов.
Для меня ближе своя профессия: подготовка кадров прессы. Их пестуют в республике чуть ли не в 25-30 местах. А надо в трех-четырех. Вполне достаточно.
В свое время журналистов готовил один вуз - КазГУ. Каких кадров выпускал - пальчики оближешь! Они до сих пор составляют ядро отечественных СМИ.
Сейчас по всем гуманитарным направлениям переизбыток кадров. Трудоустроиться выпускники не могут. Надо менять в целом систему. Резать по живому, а что остается?
Сказано теперь президентом. Это вердикт. Боюсь, переведут дух и все как шло, так и будет.
Осиротелость
Тыңдалмаған сәз жетім,
Қиюсыз қалған бөз жетім...
Это в дастанах понятие “обездоленность” по-казахски. Пришло из глубин веков и отшлифовалось стихотворно. А переводов точных на русский или иной язык и в помине нет. А суть осиротелости в следующем, если попроще: это - невыслушанное слово; неношеная рубашка; земля без хозяина; страна без лидера; озеро без лебедей и гусей; человек, лишившийся глаз... и так далее.
Но высказать это надо в рифму. И нараспев. И чтобы в каждой строке чувствовалась боль.
Чего лишены
Сакральная казахская цифра “семь”. Чего миру не хватает? Ответ мудрецов: земле - границ, небу - подпорки, камню - корней, отчаявшемуся - Всевышнего, черепахе - должных ног, лебедю - молока, лошади - наездника.
А что нам, бренным? Ой, много чего не хватает. Человек ведь по природе ненасытен. Без двух парных семерок, означающих 77, точно не обойтись.
Карканье ворон
Хорошо, если живешь по режиму. По-солдатски рано встаешь. На клочке бумаги делаешь пометки: сделать то-то. И по последовательности осуществленное вычеркивать. Не всегда, увы, удается все претворить. Жизнь вносит поправки. Встречи, мероприятия, юбилейные даты, скорбные ситуации, лихорадка будней, да мало ли что.
Казахпайская природная лень никуда не делась, но откорректировать свой режим, в принципе, можно. Все наносное надо свести к минимуму и заняться более значимым.
Потеря ритма сбивает с панталыку. А тут сверху вроде сидит черный ворон, каркает и отчитывает твои годы. Есть среди отжитых и остающихся лет и фатальные. Ведется по 12-годичному циклу. Это опасный мушелный возраст - 13, 25, 37, 49, 61 и дальше.
Невольный страх, ну если не страх, опасение скорее, все-таки присутствует. Немало друзей, знакомых именно в мушел покидали этот суетный мир.
Есть какая-то фатальность. Чепуха все это, скажет кто-то. Возможно. Но человек лишь предполагает. Надо быть предельно осторожным, перешагнув мушел, отдышаться, не забыв сказать: “Бог миловал”.
А пока с солдатской рани мир начинается. И не до карканья ворон.
Чтиво
В мусульманском мире особо верующие ценят четыре книги. Они - “Тәурат” (книга Мусы), “Зәбур” - книга Дәуіта (Давида), “Інжіл” (“Библия”, книга Исы) и, конечно же, “Құран” - книга Мухаммеда.
Но ведь не все достаточно продвинуты религиозно. Многие воспитаны и проникнуты атеизмом, с этим ничего не поделаешь. Но с “Библией” знакомы, как правило, да и с жизнеописаниями святых. Они поучительны и полны мудрости.
А в общечеловеческом смысле для собственного развития надо добавить Гомера, Конфуция, Толстого и Достоевского. Не надо читать много книг - советовал председатель Мао. Прав ли кормчий?
Лично предпочитаю книги, вызывающие ответную мысль, таковых все же немало. Думаю, прав английский писатель Джозеф Конрад, утверждавший, что автор пишет только половину книги, другую половину - читатель. |
