Сагымбай Козыбаев
Новоявленное
Определенные цифры в мусульманском мире тесно связаны с традициями ислама. Особо сакральное значение имеет число “семь”. Раз в семь дней мусульмане встречаются в мечети на пятничный намаз. Намаз в честь в Курбан-байрам состоит из семи сур. Мальчикам проводят обряд обрезания, когда они достигают семилетнего возраста. Поминки проводятся по истечении семи дней после погребения. В 644 году, через десять лет после смерти пророка Мухаммеда, были собраны воедино разрозненные суры Корана и распространены в семи экземплярах. И так далее.
Ну а казахи привнесли еще свое. Истоки благоговейного отношения к цифре семь надо искать в степных уложениях и законах. Они веками неукоснительно исполнялись. Так, по законам хана Тауке, известным как “Жеті жарғы” (“Семь уставов”), что более всего наказуемо?
Семь провинностей эти следующие. Организация восстания или смуты. Карается смертью. За предательство интересов народа полагается смерть. Умышленное убийство, за это смерть. Смерти подвергаются за развращение чужой жены. Конь - святое, его кража карается смертью. Есть лишь два послабления. При стычке за лишение глаза откупаются выданьем дочери. При четырех повреждениях других частей тела положен выкуп, причем в десятикратном размере.
Семь канонов появились непринужденно и по другим жизненным понятиям. Со временем они стали восприниматься как устойчивое мироощущение. Какими, к примеру, могут быть семь вариантов спешности, когда надо быть расторопным? А они таковы: расстилать гостю дастархан; извиниться, коль не прав; возвращение долга; женитьба и выданье замуж достигших положенного возраста; предание земле усопшего; обучение земледелию; сбор даров природы.
А что, по мнению казахских мудрецов, является истинным богатством? Их тоже семь: здоровье, далее мать или жена и дочь, скот, воля, дети, язык, сила. Или семь непозволительных недостатков? Они: лень, простодушие, трусость, нерешительность, ложь, сплетни, пустословие. Ну и так далее, все понятия расписаны по полкам.
Подобное конфуцианство естественно воспитывало величие народа. Но парадокс: современные казахи зачастую вновь изобретают колесо. Зачем? Оно ведь уже есть, успешно крутится, надо лишь следовать заветам. И неморочить людям голову новшествами.

Могила Гогена на острове Хива-Оа

В одной
из далеких стран
Целый день посвятили слонам - катались на них, охапками бананов кормили. Безобидные и вымуштрованные слоны играли в футбол, рисовали хоботом на холсте замысловатые цветы. Слонов было много. Но не увидели ни одной лошади. И ни одной собаки, тут было понятно: съели.
Уже дома при разговоре с Бельгером как-то зашла речь о лошадях. Герольд Карлович так навскидку назвал десятки их определений. Целая наука.
Чему удивляться? Там в далекой стране со слонами ведь то же самое. Обслуга знала родословную каждого, повадки, возраст, желания, для хозяев слоны были сутью жизни.
Просвещенному уму все же легче. Как же отличать и называть коней, разбираться хотя бы минимально в них? И вот что выяснилось. Впервые носящую в чреве жеребенка кобылу называют “бедеу”. Впервые пущенный в стойло кобылиц жеребец именуется “сәуірік”. Лишенного достоинства коня величают “азбан”. Увы, переводу не подлежит.
Интересуюсь у Бельгера возрастными отличиями. Годовалый жеребенок именуется “жабағы”. Двухлетний - тай, трехлетний - құнан, четырехлетний - д˜нен, пятилетний (зрелый жеребец - сәуірік, а если кобылица - байтал). И так далее - қысырақ, ақта ат, құлық...
Лишь сведущие коневоды естественно все знают. У Валиханова есть упоминание о современнике Азыне, богатом сарыаркинце, у которого было 16 тысяч лошадей. И все они именовались и строились ранжирно. 16 тысяч - это, кстати, не предел, было и поболее.
А мечта все же одна: где-нибудь и у нас для потехи туристам научить бы коней играть в футбол. Хотя в этом очевидно нет нужды, каждому ведь свое. Слону - слоновье, лошади - лошадиное...

Бревна на плече
“От старого мира остались папиросы “Ира”. Есть такая агитка у Маяковского. Сегодня я бы добавил: от былого еще остались коммунистические субботники. Хорошая традиция - всем миром наводить блеск.
Конечно, бревна на плече, как Ильич, мы не таскаем. Больше с коллегами на чистом воздухе в ясную погоду общаемся. Но вождя понимаю, он четырнадцать лет прожил в эмиграции, в ухоженной и чистой Европе, мечтал о таком же в новой, создаваемой им, еще не понятной, загадочной стране.
Субботник - понятие совковое. Он нужен для того, чтобы время от времени разгребать накопившийся хлам, который сами же и создаем.
Помню игру. Затеял ее со своим соотечественником, будучи когда-то месяца два в тогдашней ГДР. Заключили пари: кто больше найдет сора в виде огрызков бумаги, окурков, заржавевшего гвоздя. Какое там? Вокруг такая идеальная чистота, даже железнодорожные насыпи по всей стране чуть ли не в декоративной зелени и цветах.
Для того мира наши субботники непонятка, алогизм. Но у нас есть и другие вещи, которые им непостижимы. К примеру, отдадим страждущему последнюю рубашку. А в чем их кайф? За неделю до свадьбы все еще расплачиваться за совместный глоток кофе по отдельности из собственного кошелька?
Увольте! Еще дорог свой менталитет с допотопными веником и тяпкой в ясный день.

Слуги
ненасытности
Есть конкретное русское слово “ненасытность”. В контексте “прожорливый” в казахском языке можно найти целый ряд синонимов. Мне больше импонируют такие слова - “тойымсыз”, “ашқарақ”.
Так вот казахские мудрецы, веками думая, вынесли окончательный вердикт бесхитростному вопросу: что (или кто) без чего ненасытно?
Оказывается, земля ненасытна своей утробой, огонь - дровами, человек - мыслями, богач - скотом (то бишь сегодня - деньгами), ученый - знаниями, волк - овцой, уши - слухом, глаза - видением, баба - мужиком, жизнь - житьем, земля - водой, мертвый - памятью, у живущего ненасытность в суете и делах, а язык ненасытен словами.
Сосчитал - вердиктов четырнадцать. Не больше, не меньше. Почему? Остается загадкой.
Но безоговорочно соглашаюсь. А что до количества - так ведь мудрецы еще не вывелись.

Амир Молдабеков

Устаз
Помните “максимогорьковское”: “Над седой равниной моря...” Этот образ - “седая равнина” - как нельзя кстати подходит моему сослуживцу. Он царственен, у него густая белая шевелюра, словно морская пена. А реющая в небесах гордая птица буревестник - его постоянный спутник во множественном числе, то есть его питомцы, счет которым идет на сотни.
У царского облика и царское имя - Амир Молдабеков. Амир (Әмір) - производное от эмира, в мусульманском мире - военачальника, князя, главы государства, амолда - мулла, высокий религиозный сан. Все хотя бы чуть наслышаны о Тамерлане, особой национальной гордости узбеков сегодня.
Так вот у нас свой эмир. С утра общая кафедра, где работаем совместно уже три десятка лет, наполняется запахом цветов и шумными юбилейными поздравлениями - вот и к моему коллеге незаметно исподволь подкралась жизненная цифра семьдесят. В национальном университете имени аль-Фараби чтят преемственность, и опыт ветеранов был всегда на особом счету. И это очень правильно.
Амир Молдабеков - наставник будущих журналистов, а точнее - телевизионщиков. С покойным мэтром, своим учителем Маратом Карибаевичем Барманкуловым, он стоял у истоков создания первой в стране кафедры телевидения. Помнится, в начале 90-х годов, автор этих строк - тогда декан факультета журналистики - с единомышленниками создавали и сопутствующее к кафедре - профессиональную телестудию. Амир Молдабеков и стал первым, кто в разваленной общей стране, искал буквально все, до элементарного гвоздя, чтобы своими же руками создать телевизионную студию. Слава Богу, она, оснащенная первоклассно, и сегодня действует. Все видные в стране тележурналисты получили первые навыки в ней. Имена их всем известны - Арманжан Байтасов, Ерлан Бекхожин, Светлана Федорова, Нурлан Нургазин, Андрей Тараков, Бибигуль Жексенбай...
Студенты - народ всезнающий и дотошный, они верят лишь тому преподавателю, кто личным примером показывает образец мастерства. У газетчиков - это публикации и книги учителя, у талантливого телевизионщика Амира Молдабекова - это десятки документальных фильмов и телесюжетов. А ведь в них надо привнести краски души персонажей, отснять в качестве оператора видеоряды, оправить достойно их текстом и звуком, срежиссировать, смонтировать - каких только компонентов ни требует манящий свет голубого экрана.
Слова признания на дороге не валяются, они у нас теплые и искренние. Тем более, когда их заслуживает подлинный мастер, гуру телевидения!

Французская Полинезия

Французское
Читаю древнерусские летописи и абсолютно не поражаюсь тогдашней боязни высказываться прямо. “О характере недомогания говорить трудно”. О ком это? Об Иване Грозном, о желании подчеркнуть натуральную его смерть.
А свел Грозного в могилу сифилис, французская болезнь. По всей Руси и Лапландии собрал он сотни волхвов - чародеев и волшебников, гадателей и знахарей, поселив их в отдельный дворец. Не помогло. Вскоре у Грозного начали гнить внутренности. С весны 1584 года он не выходил больше из своих покоев в московском Кремле. Потемнел разумом. Даже провозгласил себя ни с того ни с сего немцем по происхождению.
Карамзин, который у сегодняшних историков оказался не в чести из-за своей объективности, пишет, что астрологи предсказали царю неминуемую смерть через несколько дней, и дата эта была определена - 18 марта. За день до этого дня Грозный принял теплую ванну, ему чуть полегчало, и он велел объявить казнь астрологам, сжечь живьем волхвов на кострах. Но в назначенный день Грозный умер. Удобный момент был на руку царедворцам Бельскому и Годунову, скорее всего под занавес ими был использован банальный яд.
В России сегодня дан старт грозномании, стали воздвигать памятники недостойному царю. Украина в отместку сооружает бюсты Бандере. История вновь кругами чертит метки, и кто знает - не начнется ли со временем обратный отчет.
Французская болезнь косила не одного самодержца и простых смертных, в основном европейцев. Мне во всей этой какафонии жалко лишь гениального Гогена, непризнанного при жизни, но ставшего классиком после смерти.
Во французской Полинезии на острове Хива-Оа (Маркизский архипелаг, еще четыре часа перелета с Таити, где первоначально обосновался Поль Гоген. - С.К.) его могила. Несколько лет назад мой друг, также поклонник постимпрессионизма Гогена, пытался уговорить совершить совместный вояж на этот остров в Тихом океане. Немыслимая поездка - 7-8 пересадок, вероятный маршрут - Алматы - Бангкок - Сингапур - Джакарта - Дели - Сидней - Сува - Папеэте (Таити) - Атуона. Не говорю уже о том, как это накладно денежно. Так вот другу удалось совершить это турне, он единственный казах, побывавший там. На могиле Гогена он оставил по моей просьбе визитку с символической надписью “От чтящего француза казаха”.