Мурат Уали
Начало
Отраслевая инженерная задача по копированию американской атомной бомбы в Советском Союзе превратилась в государственный атомный мегапроект. В рамках этого мегапроекта было создано новое ядерное оружие, а для его испытаний в Казахстане был построен Семипалатинский ядерный полигон

“Дайте ему звание
академика”
Пассивная фаза советского атомного проекта началась в 1940-41 годах с поступления по линии разведупра - военной разведки и по линии внешней разведки НКВД сведений о начавшихся в Германии, Англии и США работах по использованию урана в военных целях. Отзывы советских академиков Иоффе, Капицы, Вернадского, к которым обратились за консультацией руководители разведки, были противоречивы. Затем началась война, и “урановой проблеме” не придавали особого значения, но накапливали сведения для порядка. На всякий случай академик Иоффе выделил одного из своих учеников для более подробного изучения поступающих из-за границы документов. Им был Игорь Курчатов. В начале 1943 года Курчатова назначили начальником лаборатории № 2 при Академии наук, и он регулярно, как на работу, приходил в здание на Лубянке, где ему выделили отдельную комнату, и знакомился с содержимым папок под грифом “Совершенно секретно”. Если ему было что-то непонятно, он обращался к Берии с просьбой “дать указания разведывательным органам выяснить вопрос подробнее”.

Взрыв 29 августа 1949 года

Однажды на обсуждении урановой проблемы в Государственном комитете обороны (ГКО) Сталин хотел назначить руководителем будущего проекта академика Иоффе. Но Иоффе предусмотрительно отказался и предложил кандидатуру Курчатова. Сталин с удивлением произнес: “Я такого академика не знаю”. Иоффе ответил, что Курчатов пока лишь подающий большие надежды доктор наук. После некоторых колебаний Сталин согласился: “Хорошо, товарищ Иоффе. Но вы сначала дайте ему звание академика”. Курчатов ранее уже баллотировался в члены-корреспонденты, но не набрал голосов. Специально для него Иоффе, как вице-президент академии, выбил еще одно место академика. И вот 29 сентября 1943 года, минуя промежуточную стадию членкора, Курчатов был “избран” академиком. Новоиспеченный академик аккуратно читал поступающие от разведки документы и писал отчеты для Берии, а тот докладывал Сталину. ГКО выпускал строгие постановления об увеличении добычи урана, но работа шла вяло. Все ресурсы отнимала война. Зато советская разведка действовала “в поте лица”. Поток разведывательной информации не оскудевал. Главным источником этого потока был английский физик Клаус Фукс, но о нем чуть позже. По словам генерала КГБ Павла Судоплатова, всего агентура НКВД и военной разведки и их источники информации в Англии и США добыли 690 секретных научных документов и закрытых публикаций по урановой проблеме.
Однако очень скоро ситуация изменилась. На Потсдамской конференции президент США Гарри Трумэн проинформировал Сталина о новой необычной бомбе колоссальной разрушительной силы, которой отныне располагает Америка. Генералиссимус остался внешне совершенно спокойным и бесстрастным. Однако после беседы с президентом США Сталин позвонил Берии в Москву и приказал: “Скажи Курчатову, чтобы он поторопился со своей “штучкой”, и спроси, что ему необходимо для этого”. А после испытаний американцами атомных бомб над Хиросимой и Нагасаки Сталин осознал беззащитность СССР перед новым необычным оружием. Срочно постановлением ГКО от 20 августа 1945 года был организован Специальный комитет с чрезвычайными полномочиями под руководством Берии. Атомный проект перешел в свою активную фазу. Как рабочий орган Спецкомитета было создано Первое главное управление (ПГУ) для создания урановой промышленности и строительства нового испытательного полигона. В поселке Саров Горьковской области приступили к строительству атомного центра под названием КБ-11 (п/я Арзамас-16) для конструирования и сборки атомной бомбы. А лаборатория № 2 приступила к созданию “уранового котла” для получения плутония. Из побежденной Германии были вывезены около двухсот специалистов-атомщиков, в том числе 33 доктора наук и два Нобелевских лауреата. Были также вывезены имевшиеся в Германии запасы урана. Сталин дал указание сделать точную копию американской бомбы. Один в один. Никаких отклонений, никакой инициативы. Слишком высока ставка.
Таким образом, советские физики послевоенных лет, как хорошие инженеры, качественно копировали чужое из своих материалов и создавали атомные бомбы (и баллистические ракеты) по добытым разведкой чертежам.

“Гуси” тогда и теперь

Кто отец советской
атомной бомбы?
Вполне очевидно, что создание атомного, а затем ядерного оружия кроме научных исследований - комплекс инженерно-технологических процессов. Он требует огромных финансовых и материальных затрат, усилий огромного количества людей. При всей его сложности в нормальных условиях это отраслевая программа. Но в СССР с растерзанной войной экономикой, в условиях разрухи, дефицита жилья и продуктов питания и потребления такой сложный проект потребовал концентрации усилий всей промышленности. Вся страна под прессом НКВД - ПГУ работала на “оборонку”, а каждый работник работал так, чтобы не заработать срок. Атомный проект вместо отраслевой программы превратился в мегапроект, во всенародное дело государственной важности. Позже советская пропаганда назвала Игоря Курчатова “отцом советской атомной бомбы”. Но руководство таким мегапроектом не под силу одному человеку. Кто же еще может претендовать на “отцовство”?
Лаврентий Берия, маршал Советского Союза, председатель Спецкомитета, куратор всей оборонной промышленности СССР. Борис Ванников, заместитель Берии, начальник ПГУ, кризисный менеджер новых “урановых” предприятий и заводов. Юлий Харитон, научный руководитель КБ-11, главный конструктор атомных и термоядерных бомб. Клаус Фукс, доктор наук, английский физик - советский шпион.
О Клаусе Фуксе следует сказать особо. Это он был главным источником в потоке информации об атомных секретах Англии и США. Это его отчеты и доклады изучал Курчатов в комнате на Лубянке. К началу войны Англия была одним из лидеров в исследованиях процессов разделения изотопов урана во многом благодаря немецким ученым, бежавшим туда с приходом к власти Гитлера. Один из них - Фукс - родился в Германии и в студенческие годы учебы в Гетингенском университете увлекался коммунизмом. В Англии он стал известным физиком и работал в секретной группе Tube alloy по применению урана в военных целях. Под влиянием коммунистических и антифашистских идей решил, что, предоставив информацию Советскому Союзу об атомных секретах и объединив усилия союзников (СССР, США, Англия), можно обогнать немцев в создании атомной бомбы. Фукс сам предложил снабжать Советский Союз информацией об английском атомном проекте и стал первым агентом-физиком советской разведки с псевдонимом Отто. Справедливости ради следует упомянуть, что хотя он и был ключевой фигурой, но не был одинок. Его коллегами по физике и по шпионажу были англичанин Алан Мэй, итальянец, ученик Энрико Ферми, Бруно Понтекорво, американец Теодор Холл, австриец Энгельберд Брода, возможно, были и другие. В 1943 году в составе группы английских физиков Фукс был приглашен в США для работы в “Манхэттенском проекте” (американский атомный проект). Фукс, как антифашист и сильный физик-теоретик, пользовался доверием Оппенгеймера - руководителя “Манхэттенского проекта”, и по его указанию получил доступ к материалам, к которым не имел формально никакого отношения. Все эти материалы наряду с результатами своих исследований он передавал советским курьерам. После возвращения в Англию Фукс до 1948 года продолжал снабжать Советский Союз исключительно важной информацией о своих идеях и идеях Эдварда Теллера по созданию термоядерной бомбы. Следует подчеркнуть, что Фукс был не просто передатчиком чужой информации, он был автором научных работ по урану, составлял аналитические обзоры, давал рекомендации, отвечал на вопросы Курчатова и других советских физиков. Как это ни парадоксально, именно Фукс гораздо более Курчатова подходит на роль научного руководителя советского атомного проекта. Но после ареста Фукса в Англии в 1950 году Советский Союз сделал вид, что не знает такого человека. Никакой помощи, никакого признания, никаких наград. Его просто списали “в расход” и забыли. Фукс получил 15 лет тюрьмы.
Другому претенденту на “отцовство” повезло еще меньше. В 1953 году председатель Спецкомитета Берия был арестован и расстрелян как враг народа. Ванников оказался пособником врага народа. Харитон был строго засекречен. Таким образом, для советской пропаганды Игорь Курчатов оказался единственным претендентом на “отцовство”.

Клаус Фукс

На диком бреге
Иртыша
В начале 1947 года на левом берегу Иртыша в 140 километрах западнее города Семипалатинска начали строить объект под названием “Горная сейсмическая станция АН СССР”. Для строительства объекта была отчуждена территория в 18 500 квадратных километров. На самом берегу Иртыша, на месте казахского поселка Молдары, из которого выселили жителей, строился жилой поселок для персонала объекта и административно-хозяйственный комплекс. Сначала за строительство отвечало ПГУ, и на объекте трудились подопечные ГУЛАГа. После окончания нулевого цикла строительства, в августе 1947 года, стройку передали Министерству Вооруженных сил СССР, и строящийся объект получил новое название - “Учебный полигон № 2” МВС СССР для натурных испытаний атомных зарядов. В 1948 году зеков заменили военные стройбаты, а бараки и землянки будущего поселка стали называться пункт М. Перевалочной базой для строителей, специалистов и грузов, прибывавших со всех концов Союза, служила ж/д станция Жанасемей на левом берегу Иртыша в пяти километрах от Семипалатинска. Это была маленькая станция вдали от людских глаз, под особым контролем военных, к тому же рядом был аэродром. Обычно грузы из Жанасемея доставлялись на полигон автотранспортом по пыльной грунтовой дороге вдоль Иртыша. Автобусов тогда еще не было, и люди, как и грузы, более ста километров тряслись в кузове американских “Студебеккеров”, полученных по ленд-лизу. Лишь иногда, если повезет, вместе с особо ценным грузом специалисты отправлялись на полигон на военных транспортных самолетах. У пункта М были и другие названия. Между собой строители называли его Берег, в почтовых отправлениях - Семипалатинск-21. После строительства в 1959 году железнодорожной ветки от Жанасемея по ней стал ходить пассажирский поезд, и пункт М стал называться станция “Конечная”. В 1974 году разросшийся жилой поселок получил название город Курчатов.
Место для проведения испытаний атомных зарядов было выбрано на расстоянии 50 километров от пункта М. Это была равнина диаметром 16 километров, окруженная холмами и названная опытным полем, или пункт П. В середине поля на площадке П-1 построили стальную вышку высотой 37 метров с кабиной на самом верху для размещения бомбы. В целях конспирации бомбе присвоили название “Ракетный двигатель специальный” (изделие РДС-1). Вокруг вышки на разных расстояниях построили 15 железобетонных приборных мачт высотой 20 метров для контроля параметров взрыва. Их называли “гусями”, и их остатки до сих пор стоят на опытном поле, создавая характерный зловещий пейзаж. И вот 29 августа 1949 года в 7 часов утра наступило время “Ч”. За несколько минут до взрыва председатель госкомиссии Берия сказал Курчатову: “Если ничего не выйдет - я тебе голову откручу”. Потом надел черные очки и уселся за столик с правительственным телефонным аппаратом. Вдруг наверху вышки возник огненный шар, и все залило ярким светом. Затем шар превратился в гигантский черный “гриб”. Потом шляпка его оторвалась от серой ноги и свернулась в уродливое облако. Приблизительно через 40 секунд после взрыва пришла ударная волна, и по степи покатилось протяжное рокочущее эхо, похожее на звук нескольких эскадрилий реактивных самолетов. “Вышло!” - воскликнул Курчатов, и все ученые вместе с членами госкомиссии устроили бурную овацию. Берия от радости бросился обнимать Курчатова и Харитона, но потом, опомнившись, принял серьезный вид и позвонил в Кремль... В последующие годы на площадке П-1 были взорваны еще несколько изделий РДС-1 различной мощности. Новые образцы, как их стали называть, “Ракетные двигатели Сталина”, стали мощнее, компактнее, изящнее по сравнению с первым.
Следующим этапом мегапроекта стало конструирование и испытания термоядерных зарядов. При этом вначале тоже пытались повторить идеи американского физика Эдварда Теллера. Но молодой сотрудник КБ-11 Андрей Сахаров был полон своих свежих идей. Тем временем на площадке П-1 опытного поля возвели новую стальную вышку для изделия РДС-6с. Вокруг места взрыва построили здания из кирпича и бетона, разместили военную технику, автотранспорт, вагоны, цистерны с горючим, ящики с продовольствием, диких и домашних животных, а также повсюду стояли, сидели, лежали набитые сеном и опилками манекены в солдатском, офицерском и даже генеральском обмундировании. Двенадцатого августа 1953 года на полигоне была испытана первая почти водородная бомба. Бомбу “недоСахарили”, и доля термоядерной реакции при взрыве оказалась незначительной. После этого Сахаров выдвинул идею “радиационной имплозии/сжатия излучением” для получения правильной термоядерной реакции. И вот 22 ноября 1955 года было проведено испытание уже полноценного термоядерного изделия РДС-37. К этому времени вышки строить прекратили, и бомбы стали сбрасывать с самолета. В этот раз самолет Ту-16 сбросил бомбу над опытным полем, которую подорвали на заданной высоте около 1500 метров. Термоядерный взрыв оказался в сотни раз сильнее атомного. Это был первый в мире взрыв чистого термоядерного заряда в виде авиационной бомбы. Таким образом, советские ученые “переСахарили Теллера”.
Всего на опытном поле было проведено 116 воздушных и наземных взрывов. В результате радиоактивные облака гуляли по всему Восточному Казахстану, вызывая болезни людей, рождение мутантов, заражение выращиваемой пшеницы и падеж скота. Родина моего отца и деда - горы Абралы - попала в зону полигона. И лишь после нескольких лет взрывов, в 1955 году, казахские районы, оказавшиеся на территории полигона, в том числе Абралинский, были ликвидированы, а жители расселены. Дед с семьей приехал в Алма-Ату к старшему сыну (моему отцу). Он никогда ничего не рассказывал о соседстве с полигоном. Только недавно я стал понимать, как мне повезло, что отец в 1947 году уехал на учебу в Алма-Ату...
Последнее испытание в атмосфере над опытным полем состоялось 24 декабря 1962 года, после чего испытательные площадки этого поля не эксплуатировались.
10 октября 1963 в Москве между СССР, США и Великобританией был подписан Международный договор о запрещении ядерных испытаний в трех средах (в воздухе, космосе и под водой). После вступления договора в силу на Семипалатинском полигоне стали проводиться только подземные взрывы.

Бозтаев, Колбин, Ильенко

Обратная сторона
мирного атома
До 1963 года на Семипалатинском ядерном полигоне проводились наземные и воздушные взрывы на относительно небольшой территории опытного поля. После 1963 года испытания ушли под землю. Их влияние на окружающую среду уменьшилось, но спектр взрывов и территория полигона существенно увеличились. Полигон расширился в сторону Семипалатинской области и стал занимать площадь 18 500 кв.км. Под разные типы подземных ядерных взрывов были задействованы разные площадки полигона.
Площадка А - урочище Актанбирлик. Проведение испытаний с неполным протеканием цепной реакции для научных целей.
Площадка Б - урочище Балапан. Взрывы в вертикальных скважинах для изучения воздействия на шахтные пусковые установки баллистических ракет.
Площадка Д - горы Дегелен. Взрывы в горизонтальных штольнях для уменьшения габаритов ядерных зарядов.
Площадка М - горы Мыржик. Взрывы в наклонных скважинах в промышленных целях.
Площадка С - низовья реки Сарыузень. Взрывы в вертикальных скважинах в военных и промышленных целях.
Площадка Т - урочище Телькем. Взрывы на небольшой глубине в промышленных целях создания плотин.
Конечно, основной целью испытаний было совершенствование следующего поколения ядерного оружия. Но, кроме того, стали проводиться испытания в так называемых “мирных целях”. С помощью ядерных взрывов предполагали создавать большие плотины и искусственные водоемы, тушить пожары нефтяных скважин, вскрывать полезные ископаемые, залегающие на большой глубине. Первое из таких испытаний провели в 1965 году на площадке Б, в месте слияния рек Шаган и Ащису. Мощнейшим взрывом было создано искусственное озеро диаметром 500 и глубиной 80 метров. Сейчас это голубое озеро Балапан - главная достопримечательность бывшего полигона. В нем водилась особо крупная рыба, а некоторые безрассудные смельчаки даже купались. По программе мирного использования атомной энергии предлагалось создать в Казахстане около 50 таких атомных озер. Серия мирных взрывов, проведенная в 1965-68 годах, сопровождалась особенно большими объемами выбросов радиоактивных веществ на поверхность. Каждый раз газовая фракция вырывалась в атмосферу и образовывала радиоактивные облака, которые уходили за территорию полигона. “Мирный атом” особенно сильно загрязнял соседние водоемы, колодцы, посевы и традиционные жайляу для скота.
Как раз в те годы брат моего отца Наукат работал главным ветеринаром в совхозе Бахтинский рядом с юго-западной границей полигона. Однажды, в 1965 (или 1966) году он исчез, перестав отвечать на звонки и письма. Отец и дед пытались разыскать его через карагандинских родственников, но безуспешно. Через полгода он объявился сам, но молчал, ссылаясь на подписку о неразглашении. Лишь в 1989 году, узнав о движении “Невада-Семипалатинск”, дядя Наукат рассказал мне историю своего исчезновения. Оказывается, на дальнем жайляу произошел загадочный падеж овец. Вскрытие животных ничего не дало - все органы были здоровы. Никто ничего не понимал. Через день приехали военные, в химкомплектах и противогазах, молча погрузили трупы животных в грузовики и уехали. Еще через несколько дней директора, парторга и главного ветеринара (моего дядю), имевших контакт с павшими овцами, вызвали в Караганду и без всяких объяснений отправили в военный госпиталь в Ленинграде. После трехмесячного курса лечения еще на три месяца их отправили в санаторий в Крыму. Теперь мне понятно, что отару вместе с чабаном накрыло радиоактивное облако от “мирного” ядерного взрыва на полигоне. Возможно, отара забрела на территорию полигона. Чабана похоронили, овец списали, совхоз расформировали. Директор и парторг через несколько лет умерли, а вот дядя как самый молодой и крепкий дожил до пенсии. Пенсия оказалась мизерной по сравнению с гигантской инфляцией тех, конца 1980-х, годов. А ведь тогда, после лечения, всем троим в обкоме партии предложили на выбор или приличную пожизненную пенсию, или трудоустройство в любой области Казахстана. Старшие товарищи-коммунисты из патриотических чувств отказались от пенсии и отсоветовали молодому и беспартийному... Рассказывая об этом со слезами на глазах, дядя повторял: “Какой я был дурак! Какой я был дурак!”.

“Невада - Семипалатинск”

Паритет
или жизнь?
12 февраля 1989 года на полигоне прогремел очередной подземный ядерный взрыв, и произошел очередной выброс газов на поверхность земли. В этот раз облако радиоактивных газов накрыло поселок Чаган, где дислоцировалась 79-я дивизия стратегической авиации. Дозиметристы дивизии зафиксировали превышение радиационного фона в 200 раз. Командир дивизии генерал-майор Павел Бредихин информировал об этом Кешрима Бозтаева, в то время (1987-1991 гг.) первого секретаря Семипалатинского обкома Компартии Казахской ССР. Эта капля, по-видимому, переполнила чашу терпения секретаря обкома. Бозтаев, после согласования с председателем Совета Министров Казахской ССР Нурсултаном Назарбаевым, принял отчаянное решение написать Михаилу Горбачеву о ситуации на полигоне с требованием сокращения частоты взрывов и их переносе в другое место. Шифротелеграмма была отправлена 20 февраля 1989 года. Это был смелый и решительный поступок. Для представителей Военно-промышленного комплекса (ВПК) телеграмма прозвучала как гром среди ясного неба, как неслыханная дерзость какого-то партийного функционера. Министр обороны Дмитрий Язов сразу заявил, что Бозтаев “нагнетает обстановку, что полигон чистый, что не обнаружено ни одного случая заболевания, связанного с проведением подземных ядерных взрывов”. Эта наглая ложь возмутила партийное руководство Казахстана. Позиция Бозтаева стала жестче, и началась его борьба за прекращение ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне.
В апреле 1989 года оформилось движение “Невада - Семипалатинск” под руководством поэта Олжаса Сулейменова. Движение, получив поддержку местных партийно-советских органов и широких слоев интеллигенции, начало проводить многочисленные митинги в Москве, Алма-Ате, Караганде, Павлодаре, Семипалатинске, в соседних с полигоном аулах под лозунгами: “Верните нам чистую степь!”, “Ядерному полигону - нет!”. Теперь уже не секрет, что каждый митинг санкционировался КГБ и МВД. Ни один руководитель завода или фабрики, ни одно учебное заведение в те годы не привели бы на площадь своих рабочих или студентов без санкции партийных комитетов. Как утверждает Владимир Пигаваев - завотделом пропаганды и агитации Семипалатинского обкома, это он составлял сценарии “стихийных” митингов, а переодетые сотрудники компетентных органов следили за их соблюдением. Свою лепту в закрытие полигона внесло и общественное движение “Азат”, возникшее в июле 1990 года под руководством Михаила Исеналиева, Жумаша Кенебая, Амантая Асылбекова (впоследствии он стал широко известен, как Амантай кажи).
Борьба за закрытие полигона развернулась на всех фронтах, а Семипалатинский обком стал штабом антиполигонных сил. На уровне правительства первый секретарь обкома сражался с представителями союзного ВПК. Бозтаев продолжал отправлять шифротелеграммы Горбачеву и другим руководителям государства, делал доклады в ЦК, встречался с генералами, министрами и даже с засекреченным Главным конструктором ядерного оружия. Конечно, большинство генералов и ответственных чиновников вначале смотрели на него, как на Моську, которая лает на слона, не понимая значения ядерного паритета с США. На него давили, угрожали, пытались убедить в необходимости паритета. Генералы доказывали, что США ушли далеко вперед в создании третьего поколения ядерного оружия, поэтому Советскому Союзу как воздух нужна своя нейтронная бомба. А чтобы довести ее до кондиции, нужны испытания. Но первый секретарь твердо стоял на своем. Полигон должен быть закрыт. Казахстан проживет и без нейтронной бомбы. Кешриму Бозтаеву было трудно, но время работало на него. Все чаще члены комиссий, приезжавших в Семипалатинскую область, видя детей-мутантов, нищету аулов, убожество местной медицины, голые полки магазинов, болезни и озлобленность населения, соглашались, что жизни людей важнее паритета. С другой стороны, падение цен на нефть обострило финансовые проблемы государства. Страна уже не могла удовлетворять аппетит слона ВПК, и он слабел “не по дням, а по часам”. В 1989 году вместо запланированных 18 взрывов прозвучало 11. Это был первый успех. А 19 октября 1989 года на территории Семипалатинского полигона прогремел последний ядерный взрыв. Советский атомный мегапроект впал в кому. Но тогда этого еще не знали.
На нижних уровнях борьбу вели общественные движения. Движение “Невада-Семипалатинск” объединяло русскоязычную творческую интеллигенцию. Авторитет Олжаса Сулейменова обеспечивал поддержку не только казахстанцев, но и всего “прогрессивного человечества”. Другое общественное движение “Азат”, объединив массы простого казахского народа, перехватило инициативу на внутреннем фронте. По призыву “Аттан! На полигон!” жигиты со всего Казахстана прикочевали под Семипалатинск, ставили юрты на границе с полигоном, разъезжали на конях по степи. По Курчатову поползли слухи о предстоящих набегах диких кочевников. Люди боялись выезжать за город и даже отпускать детей в школы или детские сады. Начальник полигона генерал Ильенко вынужден был поехать к Бозтаеву с просьбой, чтобы руководители “Азата” успокоили жителей Курчатова. Бозтаев пригласил оказавшихся в тот момент в Семипалатинске представителей движения Жумаша Кенебая и Амантая Асылбекова к себе в кабинет. По воспоминаниям Кенебая, когда прибыл генерал Ильенко и все расселись за большим столом, Бозтаев представил Амантая как ответственного работника ЦК. Тот встал и своим характерным зычным голосом гаркнул: “Генералу встать, когда разговаривает с представителем партии”. Ильенко вскочил и стоя изложил свою просьбу. Затем азатовцы поехали с генералом в Курчатов. Там в офицерском клубе уже собралась общественность города. “Ответственный работник ЦК” вышел на сцену и бесцеремонно заявил: “Если полигон не закроют, мы вас конями затопчем”... Полигон погрузился в волны паники и неопределенности: закроют - не закроют, затопчут - не затопчут. А гражданские специалисты стали покидать Курчатов.
 В таких условиях, когда низы не хотели, а верхи уже не могли, военным стало не до испытаний. События ускорил путч ГКЧП 19-21 августа 1991 года. Через неделю после краха ГКЧП, 29 августа 1991 года, в день первого взрыва атомной бомбы президент КазССР Назарбаев подписал указ “О закрытии Семипалатинского ядерного полигона”.

Озеро Балапан

Современные
сюрпризы
полигона
После закрытия полигона начался раздел имущества между Россией и Казахстаном. Все остававшиеся бомбы, боеголовки ракет, особо ценные материалы и документы были вывезены в Россию. То, что осталось, стало достоянием созданного в 1992 году Национального ядерного центра Республики Казахстан (НЯЦ РК). Его деятельность сосредоточена на проблемах изучения и ликвидации последствий ядерных испытаний и возможностей введения некоторых территорий полигона в хозяйственный оборот. Например, недалеко от площадки Балапан было обнаружено месторождение угля. К нему подвели ветку железной дороги, перестроили площадку Б-2 в горняцкий поселок Каражыра, и сейчас там осуществляется промышленная добыча угля.
В целях демилитаризации полигона Министерство обороны США выделило Казахстану $150 миллионов на ликвидацию инфраструктуры испытаний образцов ядерного оружия. Такие испытания проводились главным образом на площадке Д горного массива Дегелен. Сотрудниками НЯЦ было исследовано и подготовлено к закрытию более 200 горизонтальных штолен, куда закладывались ядерные заряды. Гораздо раньше сотрудников института начали действовать казахские сталкеры. После закрытия полигона многие местные жители потеряли работу и оказались в нищете. А из штолен и скважин тянулись тысячи километров силовых кабелей с медными жилами. Если эти кабели порубить и обжечь на костре, то это - сотни тонн чистой меди. По словам бывшего директора Института радиационной безопасности (в составе НЯЦ) Мурата Ахметова сталкеры не боялись радиации. При добыче меди действовал “семейный подряд”: молодежь с факелами и топорами шла в штольню, а глава семейства снаружи готовил дрова и разводил костер. На попытки образумить сталкеры отвечали, что “от радиации, может быть, заболеешь, а может, и нет, а вот от голода умрешь точно”. Постепенно к 2012 году с помощью американских денег все входы в штольни были забетонированы. Но добытчики меди не сдаются. По непроверенным слухам, в последние годы у входа в штольню они выдалбливают пространство между бетонной пробкой и окружающей породой, закладывают туда газовый баллон и взрывают. Через образовавшийся лаз они снова совершают походы за медью.
В настоящее время территория Семипалатинского полигона хорошо исследована на поверхности, но никто не знает, что происходит под землей. Каково влияние подземных взрывов на подземные пласты? Куда уходят подземные воды? Ответ даст только время. А пока полигон - это “вещь в себе”. Периодически, особенно в районе площадки Актанбирлик, находят места, где радиометр зашкаливает, в озере Балапан и в реке Шаган обнаруживают радиоактивный тритий, в штольнях Дегелена натыкаются на окоченевшие трупы. А однажды на площадке Балапан, через 15 лет после проведенного ядерного взрыва, произошел самопроизвольный подземный взрыв метана.
В романе братьев Стругацких “Пикник на обочине” описана таинственная Зона, возникшая от пребывания внеземной цивилизации. Инопланетяне, покинув Зону, оставили землянам развалины и множество таинственных и необычных предметов-сюрпризов. Местные сорвиголовы - сталкеры выносили их из Зоны с риском для жизни... Безжалостная цивилизация советского ВПК, покидая полигон, забрала или уничтожила значительную часть документации, оставив после себя такую же таинственную Зону. На полигоне остались развалины и множество опасных радиактивных сюрпризов на поверхности и под землей. Для казахстанских ученых - сотрудников НЯЦ и казахских сталкеров - башибузуков таких сюрпризов может хватить на долгие годы.