Ольга Шишанова
Три безумных ночи, или Женитьба Хомы Брута
Русский драматический театр имени Горького приоткрыл завесу над самым удивительным и необычным проектом нового, 111-го, театрального сезона - триллер “Панночка” Нины Садур по знаменитой повести Н. Гоголя “Вий”, премьера которого при полном аншлаге состоялась в Астане 11 числа 11 месяца 2011 года

Что есть чудо? И случается ли оно на земле? Подобные вопросы, казалось бы, достаточно странные, все же нередко приходят нам в голову. Происходит это практически каждый раз, когда мы сталкиваемся с тем, чего не можем просто понять и объяснить. Именно эти вопросы стали главными для героев спектакля “Панночка” в постановке популярного российского режиссера Леонида Чигина, известного столичному зрителю спектаклями “Утиная охота” А.Вампилова и “Прощай, овраг” К.Сергиенко и Л. и А.Чутко.
Режиссерское решение нынешнего спектакля оказалось непростым.
Вместо главной “страшилки” гоголевской повести - неописуемо ужасного Вия, зрителей ждала печальная и мудрая история о добре и зле, о смерти и жизни, а главное - о любви.
Чувство зрительской досады - ну как же без великого: “Поднимите мне веки!” - поразительным образом пошло спектаклю-триллеру исключительно во благо. Зритель не получил мистический гоголевский аттракцион, пронизанный украинским национальным колоритом, зато, кажется, выявил возможность наконец-то уверовать в чудо необъяснимого, неудержимо притягательного огня любви “мистической” и “колдовской”. Любви - как смерти. Любви - как спасения. Вот что думает по этому поводу сам Леонид Чигин.
- Леонид Александрович, почему Вы решили обратиться к этой вечной теме?
- У меня на это очень простой ответ. Театр существует для людей, которые живут в определенном временном пространстве. Я много работаю, ставлю спектакли - бытовые, символические. Без психологии в нашей профессии никак нельзя. Хотя я соглашусь и с тем утверждением, что человеку кроме психологического часто не хватает впечатлений другого жанра. Например, на одном из театральных фестивалей пермский коллектив “У моста” представил обыкновенный триллер, без всякой психологии. Что вы думаете - зрителю понравилось! Поэтому, конечно, можно долго и нудно ругать Голливуд, но нельзя не признать, что они четко ухватили специфику жанра. Кроме того, разнообразие интересов публики разное и по ощущениям. Таким образом, я хотел бы нынешней пьесой расширить жанры театрального представления.
Кстати, сама пьеса была написана в 70-е годы, что также наложило на ее сюжет свой отпечаток. Тем не менее в своей постановке я изменил концовку “Панночки”. У меня свое видение на этот счет. Для меня воплощение этой пьесы на сцене - не просто мистика или триллер, как стоит на афишах, а метафизическое, если хотите, восприятие.
- Получилось, что “Панночка” в Вашем прочтении приобрела “свою” историю?
- Да, в моем прочтении получилась история любви. Любовь - это то, что нас греет. Вот только я хотел показать разницу между, скажем так, любовью материальной и любовью мистической. Поэтому на сцене, хоть и получился любовный треугольник, но он отличен от того, который создала Нина Садур, автор пьесы, рассказывающая о себе и о своей жизни в стране, которую она называла банальной.
- Главная героиня спектакля - любовь?
- Вероятно, поскольку тема любви в пьесе проходит красной нитью через все повествование. Ведь истинный смысл любви, он мистический. Что есть любовь? Любовь - это Бог, это бессмертие. В спектакле есть одна хорошая меткая фраза “Он сгорел от любви”. Если все по-настоящему, то так оно и бывает...
- Это соответствует задумке автора пьесы?
- Нина Садур, по моему мнению, драматург сильный и своеобразный, это храбрая исследовательница темной стороны жизни, чьи открытия многих пугают и отталкивают.
Как и некоторые другие пьесы Садур - “Брат Чичиков”, “Памяти Печорина”, в данной пьесе происходит ее личное переосмысление волнующего сюжета классической русской литературы. Пьеса “Панночка” полна истинно гоголевской поэтической прелести, и персонажи говорят на совершенно гоголевском языке, где все соблюдено: и чудный колорит малороссийской речи, и тоскливо-мечтательный ее ритм. “Боже ж мой, Боже ж мой, что же это в мире делается? Как же человек без чуда жить теперь будет, если он один на всей земле и никакой ему истории не приключится? Ничто теперь ему не привидится, ни одна тайная красота не сверкнет в утреннем тумане, не поразит в самое сердце, и не пойдет он искать червонного клада под душную ночь Ивана Купалы?” - так говорит она устами казака средних лет Спирида в спектакле. Вот разве что смысловые акценты у нее расставлены совсем по-иному, не как у Гоголя.
- Над какой ролью пришлось работать больше всего?
- Над ролью Панночки. Обычно актеру или актрисе проще, когда их роль оказывается насыщена словами. У Панночки всего пара реплик Хоме и небольшой монолог в конце пьесы. Тем не менее мне очень понравилось работать с молодыми актрисами, коих в составе было две и которые недавно пришли в театр, закончив университет искусств, - они еще не испорчены звездностью, потому, надеюсь, образы Панночки и старухи-ведьмы получились убедительными.
Что касается Хомы Брута, то он очень легкий человек, открытый всему и не сильно воцерковленный. До встречи с Панночкой он жил по принципу “мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь”. То есть по выхолощенному смыслу истинного существования - где-то услышал, что-то вспомнил, что-то знает...
Вот спектакль и получился вневременный, где все говорят на общем диалекте смешения русского, украинского и еврейского языков. Этот процесс, по моему мнению, происходит в нашем обществе и сейчас, хотя вроде бы каждый стремится к все большей обособленности.

Сцена из спектакля

- Леонид Александрович, создавая образы казаков, Вы позволили себе небольшую, но весьма остроумную цитату, легко узнаваемую всеми, кому интересно творчество Андрея Тарковского...
- А, вы имеете в виду стерегущую Хому Брута троицу, которая пародийно копирует вернувшихся из Зоны героев фильма “Сталкер”? Надеюсь, образы получились не только комедийными, но и загадочными, как и подобает тем, кто понимает, что происходит “по ту сторону”, и в то же время держится от всего этого подальше.
- Пару слов о хореографии спектакля?
- Как мы все помним, у Гоголя, вернувшись с очередного ночного “дежурства” в церкви, Хома Брут пускается в неистовую пляску. У меня по сценарию он тоже пляшет, однако происходит это ранее, непосредственно в церкви на “свидании” с Панночкой. Причем мы с хореографом постарались, чтобы танец этот выглядел одновременно и своеобразной защитой от нечисти, и жалким, замешанным на ужасе, но все же вызовом.
- Почему в таком случае в спектакле так мало хореографических композиций?
- Я вообще считаю, что всяческие песни и пляски на сцене - это признак слабости режиссера. Когда режиссеру больше нечего показать зрителю, он подсовывает ему пляшущих актеров.
- Спектакль отличают необычные и емкие декорации...
- Когда я работаю с теми, кто оформляет действо спектакля, я никогда не давлю на них как режиссер. Я просто стараюсь донести до художника-оформителя свою мысль, свое видение, как это должно быть, и мы стараемся придти с ним к наиболее приемлемому решению.
- Удивительна часть декорации, символизирующая потолок...
- Да, с помощью этого интересного приема мы с художником-оформителем спектакля Канатом Максутовым даже получили два совершенно разных пространства, в которых перемещаются герои пьесы.
- Это пространства “здесь” и “там”?
- Или, по-другому, опять же возвращаясь к теме любви, - это метания Хомы между любовью к простой земной женщине и любовью к метафизической стороне, которую олицетворяет Панночка, которая вроде бы умерла, и в то же время она жива. Но жива “там”, за пределом. То есть я ставлю зрителя, как и героя пьесы Хому Брута, перед выбором: либо вы в это верите - чуда хочется всем, либо живете, как растение, по материальным законам бытия. Когда я приступал к воплощению пьесы на сцене, мне самому было интересно: что же я решу там, в финале спектакля? И, главное, что решит для себя зритель, посмотрев этот мой спектакль и побывав на трех свиданиях Хомы и Панночки?
- Что предпочитает Хома?
- Хома приобретает мир в душе. Пообщавшись с Панночкой, он разворачивается к реальному бытию на 180 градусов и становится совершенно другим, то есть он открывает мир для себя по-другому. Об остальном - умолчу, пусть сохранится тайна финальной сцены спектакля для того, чтобы каждый зритель увидел и осознал ее по-своему.

Астана