Андрей Губенко
Редкая алюминиевая птица долетит до середины Или. Но эта - долетела.
...Сплавляясь по реке Или, мы приближаемся к паромной переправе - на высоте нескольких метров поток пересекает толстый металлический трос. Вдруг к звукам сонного летнего полдня (хлопанье паруса да журчание бурунов под лыжами катамарана) примешивается тарахтение мотора. Оказывается, маленький прогулочный самолет, заметив наше судно с высоты, спланировал к самой воде и теперь обгоняет нас, будто по соседней полосе автобана. Остроумно. Хотя летчик, конечно, жжет!
В этот момент особенно остро чувствуешь, насколько за последнее время выросла армия потребителей активного загородного отдыха. Оба берега Или от Капшагая до Балхаша ощетинились сплошными (не пристанешь!) стоянками автолюбителей, наблюдающими сейчас к тому же за конкуренцией иных видов передвижных средств. Еще чуть-чуть, и на реке будут пробки...
Все в этом мире, однако, держится “на соплях”, и, соответственно, со времен Потопа не придумано лучшего транспорта, чем ковчег. То есть наш формат общения с природой и, в частности, рекой оптимальный. Словно подтверждая это, пилот, увлекшись маневром, лишь в последний миг замечает трос и, резко взмыв вверх, на свое счастье ударяется о него не лоб в лоб, а вскользь, брюхом. Оборвав трос, он торопливо улетает к аэродрому зализывать раны. Отдыхающие на берегу, которых по удивительной случайности не накрыло железной плетью, принимаются шумно обмывать чудесное спасение.
Ну а мы, скрывшиеся за поворотом, нащупываем парусом ветер и продолжаем путь

Миссия
Каждые летние выходные тысячи алматинцев выезжают на Или порыбачить, а то и просто клево отдохнуть. С купанием в тугих струях реки-полукровки (не совсем горной, но и не вполне равнинной), с загаром под хлестким здешним солнцем, с диким пикником под аперитив и аппетитный вольный воздух...
В общем, как принято говорить, на лоне природы.
Река, однако, девушка с характером, так что разовьем метафору. А точнее, с самого начала отметим ее неуместность. Лоно - не для оных. Все эти платонические прибрежные ритуалы - всего лишь флирт с ландшафтом; как бы выразились писатели позапрошлого века - просто чтоб поволочиться.
Для настоящего же психосоматического единения с рекой - чтоб познать ее - надо войти в воду. И не просто войти, а глубоко - так, чтоб потерять под ногами твердую землю.
Потерять, разумеется, не навсегда и не за просто так. А найти взамен что-то иное.
Вот в поисках-то этого иного (как Колумб когда-то - иного пути в Индию) мы поднимаем грот, натягиваем стаксель и выруливаем на быстрину.
На паруснике-катамаране наша команда отправляется в миссию по Или. Cтартовав от капшагайской плотины, перегородившей узкий каньон в урочище Кербулак, финишировать мы намерены на широких разливах Баканаса. На преодоление пути мы позаимствовали у будущего четверо суток. Но уже сейчас я предвкушаю, как по итогам экспедиции мы составим ее карты.
Карты те будут не обычные, а, как в старину, волшебные, с чудесами и драконами, со Сциллами и Харибдами. Вода на них осветлит свои покровы, обнажив отшлифованные черепа у коряг и водоворотов, а на тучных подводных пастбищах близ затерянных островов покажут усатые головы сомы и золотые бока - сазаны. Встречные и попутные ветры в лавровых венках и крылатых сандалиях будут интриговать друг против друга, как античные боги. В местах, удобных для стоянок, во тьме запылают костры такого яркого, ясного цвета, что станет видим сразу весь прожитый день и даже край утра дня завтрашнего... И засуетится пестрое вечернее небо, погасит свет, включит проектор и под похрапывание ночной степи закрутит классические сюжеты с немеркнущими звездами в главных ролях.
Примерно такие карты. Или, по крайней мере, таковых будет заслуживать наша компания-кампания. Вот это, я понимаю (и завершаю метафору), - отдохнуть на лоне!..
А еще мы планируем ударно порыбачить.

Хунвейбины в америке
Вышеприведенное сравнение с Колумбом оправдано еще и тем, что река Или - в каком-то смысле Америка, Новый Свет эмигрантов. Конкретней - в смысле ихтиофауны. Рыбы-аборигены здесь практически истреблены более агрессивными и прожорливыми рыбами-колонизаторами.
Какой рыбак теперь знает такие виды, как, например, гольян семиреченский и гольян балхашский, губач пятнистый и голец Северцова, которые когда-то первобытными скопищами паслись в здешних пасторальных водах?! Впрочем, в большинстве своем те “индейцы” не представляли ни промыслового, ни спортивного интереса (за двумя, пожалуй, исключениями - илийской маринки и балхашского окуня; не зря эти семиреченские “краснокожие” стали нынче “краснокнижными”).
Так что, хотя об утраченном эндемизме можно всплакнуть, в целом великое переселение рыбьих народов пошло реке, скорее, на пользу. Если в конце XIX века в Или обитало всего 12 видов рыб, то сейчас - 33. А если считать еще и линя, запущенного в 1948 году, но после образования Капшагайского водохранилища таинственно “слинявшего” из уловов, - 34. Да и виды, которые приплыли на смену гольянам и гольцам, заставляют рыбацкое сердце биться в разы резвее.
А произошла метаморфоза благодаря масштабным акклиматизационным работам, которые велись в крае в 30-70-е годы XX века. В реку тогда заселили множество промысловых пород. Однако судьба их ждала разная.
Северо-каспийская вобла (Rutilus caspicus), привнесенная в Или из Урала, прилично размножилась (правда, в процессе морфологически слегка уклонилась от исходной формы). Так что численность ее, как выражаются специалисты, даже превысила оптимальный рубеж. Судак (Stizostedion lucioperca), жерех (Aspius aspius) и сом (Silurus glanis) прижились настолько хорошо, что вытеснили аутентичных местных плотоядных - упомянутых илийскую маринку и балхашского окуня. Судак и вовсе расплодился до такой чудовищной степени, что саморегулирующаяся природа поразила его специальной рыбьей чумой.
А вот сазан (Cyprinus carpio), несмотря на свою легендарную всеядность и плодовитость, освоился на новом месте далеко не так удачно. И вообще, выражаясь метафорично, сазан здесь так и не стал карпом. (Общеизвестно, что именно карп является самым распространенным рыбацким трофеем в западной рыбацкой традиции. Но то в цивилизованной Европе (откуда и само латинское имя carpio), где искусственно разводимая прудовая форма почти подменила исходную, естественную; в своенравных же реках Евразии этот вид вообще попадается реже, а главное, наряду с завезенным из Германии в Российскую империю культурным карпом, округлым и домашним, как свинья, тут водится еще и дикий, настоящий, с тюркскими корнями, сазан. Длинный и горбатый, необузданной силы, со свирепой разбойничьей рожей - горбыль. Не “свинья”, одним словом, но “кабан”. И даже “вепрь”.)
В Или были акклиматизированы и селекционная, и изначальная формы - и карп, и сазан, однако ни тот ни другой так и не смогли здесь реализовать свой шикарный воспроизводственный потенциал. Причина - гидрологические условия полугорной, полупустынной реки, питающейся лишь талой водой ледников. А значит, максимального уровня Или достигает не в мае, когда у карпа нерест, но в июле. И, следовательно, заливные луга поймы, где он предпочитает метать икру, для здешнего сазана недоступны.
Однако нет худа без добра. Благодаря своей избранности (редкости и силе, тренируемой быстрым местным течением) вольный илийский горбыль считается трофеем совсем иного порядка, чем его одомашненный заурядный собрат из стран старинной рыбацкой цивилизации.
Еще большую ценность представляют собой два “краснокнижных” вида, интродуцированных в Или из Сырдарьи, - шип (Acipenser nudiventris) и тупоносый аральский усач (Barbus brachycephalus).
Что касается первого, экзотично уже само то обстоятельство, откуда его привезли. Хотя и объяснимо. В древности, как считают ученые, Арал составлял с Каспием одно целое; Каспийское же море славится крупнейшими запасами (90 процентов от мировых) реликтовых осетровых рыб.
Вид с говорящим именем “шип”, как известно, назван так из-за спинных “жучков”; однако таковые отличают все породы осетровых, прозвище же “шип” волжские рыбаки присваивали только “дворняжкам” - помесям различных видов осетровых. Так вот, в многообразных водах Каспийского и Азовского бассейнов шип существует наряду с чистопородными белугами и севрюгами, осетром и стерлядью. Тогда как в скудном бассейне Аральского моря после геологической катастрофы, изолировавшей его, все оказавшиеся тут осетровые виды, вероятно, деградировали в один. Вот этого-то повидавшего виды шипа и акклиматизировали в Или.
Что же касается второго переселенца, то из-за удручающего состояния гидросети Амударьи и Сырдарьи илийское стадо аральского усача того и гляди станет основным резерватом генофонда вида. И сменит тогда усач эпитет аральский на илийский... Впрочем, усач и маринка - близкие родственники, относящиеся к одному роду Barbus, отчего анонсированный сценарий выглядит подобно тому, как в средневековых монархиях опустевший трон после бездетного короля занимал его провинциальный и брутальный кузен. (Взамен Барбароссы - какой-нибудь Барбуда!)
И, к слову, хотя другое название усачей - марена - у нас непопулярно, фривольное “маринка” - не что иное, как вульгарная переделка незнакомого иностранного термина.
Наконец, Или “колонизировали” три специфических дальневосточных вида - белый и пестрый толстолобик, а также белый амур (Ctenopharyngodon idella). В Семиречье они были акклиматизированы после того, как... совершили трудовой подвиг на Каракумском канале, который в середине XX века начали копать от Амударьи до Ашхабада.
Факт, в принципе, известный, но напомню. Вскоре после строительства канал чрезвычайно зарос - так, что стало невозможным его хозяйственное использование (вода в жаркой пустыне вызвала буйный рост биомассы, из-за чего течение замедлилось в три раза). Какими только методами не сражались со взбесившейся флорой! Запустить в искусственную реку амура и толстолобика было уже не первой мерой отчаявшихся смотрителей, но именно она дала эффект. По наблюдению ихтиологов, в родном Амуре одноименный вид с большим энтузиазмом пожирает камыш, тогда как толстолобик - водоросли поменьше и планктон. Не изменили они своим гастрономическим пристрастиям и на новом месте - и в два счета очистили Каракумский канал!
А если учесть еще и промысловые достоинства героев проекта, то неудивительно, что они стали знамениты на весь Советский Союз (в 1972 году на “Туркментелефильме” об этом даже сняли документальный фильм) и интродуцированы повсюду, где только возможно. Так они попали и в Или (потребность в их “услугах” могла возникнуть из-за двух поливных каналов, забирающих воду из реки, - Бакбахтинского и Баканасского).
За компанию с амуром и толстолобиком в Семиречье обосновалась и целая колония сорных дальневосточных рыб: амурский чебачок, китайский лжепескарь, корейская востробрюшка... Вместе с восточной гамбузией все эти виды, не имеющие даже второстепенной рыболовной ценности (то есть и в качестве наживки), вызывают у рыбака только досаду. Словесным воплощением которой можно считать брезгливое собирательное имя, услышанное мной на рыбалке еще от деда, принципиального коммуниста-ленинца - хунвейбины...
Для любительской ловли, впрочем, толстолобик ненамного интереснее “китайцев” - в силу того, что питается в основном планктоном и, следовательно, на крючок не попадается (а белый толстолобик отличается к тому же уникальной способностью избегать сетей). Зато амур снискал великую славу, поспособствовавшую даже появлению особой рыбацкой субкультуры, - так называемых амурятников. Безупречна и его кулинарная репутация - и вершиной загородной, пикниковой кухни заслуженно считается коктал именно из пудового белого амура.
Нас, правда, сегодня вечером ждет другая трапеза - парочка сомов, которых мы взяли на лягушат минувшей ночью, устроив стоянку на заросшем тростником острове. Но до ужина как нам, так и им, посаженным на кукан и привязанным к корме, еще надо добраться.
(Окончание в следующем номере)
Фото Талгата Галимова и Павла Михеева