Алексей Гостев

Формула Померанцева: “Режиссер - мой враг”

В канун своего дня рождения легендарный “наш милый доктор” рассказал о том, почему они с постановщиком спектакля едва не разорвали друг друга во время репетиций

Спектакль “Визиты к мистеру Грину” дал народному артисту РК, лауреату Государственной премии Юрию Померанцеву второе творческое дыхание. В свои девяносто с хвостиком корифей отечественного театра два, а то и три раза в месяц выходит на малую сцену “русской драмы” в образе одинокого старика, отказавшегося от родной дочери в силу своих ортодоксальных убеждений. Трогательный сюжет пьесы, блистательное мастерство исполнителя вызвали отклик в сердцах зрителей - даже спустя два года после премьеры в кассах практически невозможно купить билеты на постановку. Аншлаг!

- Юрий Борисович, вы никогда не пели в общем хоре, всегда имели собственное мнение, яростно отстаивали свою точку зрения... Это черта характера, свойство натуры?
- Знаете, я анализирую и прихожу к выводу, что это может быть комплексом самоучки. Так сложилась жизнь. Когда я окончил 10 классов, началась война. А когда после тяжелого ранения приехал в Алма-Ату, никаких высших учебных заведений, выпускающих артистов, здесь не было. И мне пришлось самому карабкаться, выбиваться в люди. Возможно, в этом корни моего упрямства. “Во всем мне хочется дойти до самой сути”.
- Спектакль “Визиты к мистеру Грину” вы репетировали два с половиной года. И, по рассказам очевидцев, скандалы у вас с режиссером были такие бурные, что доходило едва ли не до кровопролития. В чем же был камень преткновения? Не сошлись характерами?
- Тут надо издалека начать. В свое время наш театр очень часто ездил на гастроли в Москву. Много десятилетий назад мы играли в филиале МХАТ на улице Москвина, в помещении бывшего театра Корша (теперь там располагается Театр наций. - Авт.). Я вспоминаю, как однажды мы закончили спектакль. Медленно раздевался, разгримировывался. Выходя из гримуборной, вдруг увидел на сцене, которая к тому моменту была уже свободна, молодых людей, что-то увлеченно обсуждающих. Заинтересованный, я притаился где-то на втором или третьем ярусе. Мне тогда открылась необычайная картина. Ведь, как обычно, происходят первые репетиции в театре: режиссер старается изложить свое видение материала, актеры задают вопросы - словом, идет такая планомерная аналитическая работа. Я же увидел не спокойное обсуждение, а сшибку мнений, конфликты, возникающие по поводу той или иной сцены. Такие нервы тратились, люди пренебрегали элементарными правилами вежливости ради познания истины. Меня тогда это потрясло... И только через несколько лет я понял, что вся эта ночная сходка происходила в студии, которая через некоторое время стала называться театром “Современник”. Оказывается, на сцене буйствовали и Ефремов, и Евстигнеев, и Кваша, и Волчек, и Гафт...
К чему такая долгая преамбула? К сожалению, я не мог раньше, до того, как мы приступили к работе над “Мистером Грином”, эту методу использовать, поскольку не имел собственной студии, да и в принципе не считаю себя режиссером.

- Но вы же ставили несколько спектаклей!
- Да, но они были актерскими по сути. Я просто советовал своим коллегам - что, как, зачем и почему. Видите ли, проработав, что называется, 100 лет в театре, я точно понимаю, что режиссер - это особая профессия. Это только кажется, что любому актеру подвластно осуществить постановку. Режиссер - аналитик, он должен учитывать все точки зрения. Актер себя не видит и не слышит, это всем известно. И наше актерское счастье состоит во встрече с настоящим режиссером. Такими в моей жизни были Наталья Ильинична Сац, Яков Соломонович Штейн, Юрий Петрович Киселев, у которого я год проработал в саратовском ТЮЗе...
- А что вы, Юрий Борисович, вкладываете в определение “настоящий режиссер”?
- Это очень сложный вопрос. В разные годы мое отношение к профессиональным критериям, по которым можно было бы судить о состоятельности того или иного человека, конечно, менялось. Наталья Ильинична Сац была властным режиссером, она огромное значение уделяла форме. А когда она пригласила в театр молодого фронтовика на постановку двух спектаклей - “Снежная королева” и “Осада Лейдена”, я обратил внимание, что у него совсем другая школа. Он больше ориентировался на реализм, правду жизни. Я тогда, как и вся труппа, влюбился в этого режиссера, не подозревая, что в будущем он станет одним из лучших драматургов страны Виктором Сергеевичем Розовым. Впоследствии я сталкивался по работе с огромным количеством режиссеров, и все они вкупе помогли мне выработать свою, скажем так, продуктивную линию поведения во взаимодействии с режиссером.
- Дайте догадаюсь, все эти два с половиной года работы над “Визитами...” вы проверяли свою линию поведения на кротком и беззащитном Сергее Попове?
- Сейчас я скажу вам одну вещь, которую прежде никому никогда не говорил. Еще много-много лет назад я вывел формулу: режиссер - мой враг. Почему я сделал для себя такой вывод? Смотрите: приходит режиссер на репетицию, всецело подготовленный, на пять голов выше актеров. Я, актер, приходя на репетицию, ничегошеньки не знаю. И вот этот вооруженный до зубов “интервент” начинает вторгаться в мое душевное состояние - незащищенное, ничем не подкрепленное. Я стал задумываться: как же с этим бороться? Мне было наплевать на авторитет Сулимова (извините за грубость, это фразеология), который, если оглядываться назад, все-таки является самой крупной фигурой на небосклоне нашего театра. А как я в свое время доводил Мара Владимировича до белого каления!
- Припомните, Юрий Борисович, какой-нибудь эпизод.
- Ставился у нас спектакль “Большевики” по Шатрову. И вот на одной из застольных репетиций я вцепился в Сулимова, он уже начал краснеть-бледнеть, и даже наш маститый Диордиев, народный артист, сделал мне замечание: “Юрий Борисович, вы же срываете репетицию”. А что мне оставалось, если я не понимал, что мне делать?! У меня есть настольная книга - два томика Анатолия Эфроса. В его воспоминаниях я обнаружил один исторический факт, который меня чрезвычайно воодушевил. Оказывается, они с Ефремовым после репетиций еще долго оставались один на один и часами спорили до хрипоты, отстаивая свою точку зрения на тот или иной вопрос. Разорвать друг друга были готовы! Я прямо до потолка подпрыгнул - выходит, я не один такой!

- Вернемся к спектаклю “Визиты к мистеру Грину”. Насколько я знаю, репетировать вы начали задолго до того, как Игорь Пискунов снял полнометражный фильм по этому материалу. Как вообще возник замысел спектакля?
- Режиссер Сережа Попов, очень симпатичный мне человек, дал почитать пьесу Джеффа Барона. Мне она очень понравилась. Как-то раз, после одного из спектаклей, ко мне подошел наш худрук Рубен Суренович Андриасян и сообщил, что тоже прочел пьесу. “И как?” - спросил я его с внутренним содроганием. “Однозначно хорошая”, - ответил Андриасян, и у меня сразу отлегло от сердца. Мы начали работать. Это был сложный путь, поскольку репертуар был утвержден на два года вперед, и наш спектакль на малой сцене был внеплановый. Но я был готов к трудностям, настолько меня захватил материал. И еще я благодарен Рубену Суреновичу по одной причине. Незадолго до этого я потерял жену. Я находился в сильном стрессе, страдал от одиночества. И Рубен Суренович оказал мне большую эмоциональную поддержку, предоставив возможность работать над спектаклем.
- Это правда, что репетиции проходили в вашей квартире?
- Истинная правда. Репетировали мы где угодно - в проходах за кулисами, в фойе театра, но в основном у меня дома. Сергей приходил сюда с моим партнером по спектаклю молодым актером Антоном Митневым, и мы втроем все придумывали. Впрочем, творческий процесс не останавливался даже когда они уходили.
- Домашняя работа - это то, что артист выполняет, даже будучи корифеем, мастером сцены?
- А меня к этому приучил Сулимов! Помню, он репетировал пьесу “Враги”, у меня там была блестящая роль генерала, но режиссер все время был недоволен. “Не то, Юрий Борисович, дома поищите”. С тех пор я свято верю в то, что артист обязан кое-что приносить режиссеру из домашних заготовок, а не приходить с девственным лицом, как чистый лист бумаги. Актер должен являться на репетицию, будучи готовым сразиться с режиссером за свое видение, пусть даже это спровоцирует конфликт. Только так!
- В театре Лермонтова ходят легенды о том, что у вас было 120 вариантов спектакля “Визиты к мистеру Грину”.
- Так и было! Скандалы, ругань, пыль до потолка... Бедный Антон по молодости робел, в этих схватках не участвовал, переводил испуганный взгляд с одного на другого (смеется). А наутро я звонил режиссеру со словами: “Сережа, ты прав, я неверно трактовал эту сцену”. И начиналось все сначала. Но я просто купался в этом процессе! Это была не работа, а настоящая жизнь.
- Спектакль “Визиты к мистеру Грину” уже почти два года идет на малой сцене с неизменным аншлагом. Чем еще помимо блистательной актерской игры и отличной драматургии вы объясняете успех постановки?
- Отвечу кратко: мы отбросили весь социальный подтекст, свойственный первоисточнику, и сосредоточили главное внимание на семейной драме. Почему нам показалось это важным? У каждого человека, приходящего в театр, есть те или иные семейные проблемы. Конфликты происходят в разных вариациях: муж - жена, брат - сестра, мать - сын... Такая белиберда сегодня творится! И все это мы наблюдаем в телепередаче у Малахова (смеется). И несмотря на то, что пьеса американская, каждый зритель краем уха улавливает то, что происходит у него за окном, в родном Алматы. Плюс, конечно, психологические прокладки. Мы искали не только правду, мы искали парадоксальное изображение этой правды. На ярких приспособлениях, переходах, контрастах. Короче говоря, не дважды два четыре, но пять!
- Многие, не разобравшись в теме, поспешили объявить спектакль гей-пропагандой...
- Вот это мне совсем неинтересно. Мы рассказали историю, семейную драму, причем обошлись без назидательности и морализаторства. И это большой плюс, я считаю.
- Вы с Сергеем Поповым, простите за вольное сравнение, конь и трепетная лань. Дело не только в разности темпераментов, наверняка элементарное почтение не позволяло ему проявлять твердость, спорить с учителем?
- Я большой эгоист, режиссер интересен мне лишь в том, что и как он сумел мне подсказать. Не кривя душой, признаюсь, что Сережа порой подсказывал мне очень тонкие вещи. Если бы представилась такая возможность, я бы уже завтра начал работать с Поповым над каким-нибудь новым спектаклем.
- А как бы вы охарактеризовали своего партнера по спектаклю Антона Митнева? Справляется напарник?
- Должен сказать, что я вообще очень требователен к партнерам. А тут мы с ним вдвоем выдерживаем натиск на протяжении двух часов. Это очень сложно! Антон получил такую роль, которая, как счастливый билет, редко выпадает актерам. Она так блестяще выписана, так психологически трудна и глубока, что трудно все время отвлекаться на другие работы. Но при всей своей невероятной загруженности в театре и вне его стен я считаю, этот артист справился со своей задачей. Думаю, наши многолетние совместные поиски истины не могли не отложиться в его душе (улыбается).
- Спектакль со временем меняется, трансформируется в ту или иную сторону?
- А как же! Чем я занимаюсь каждый раз, выходя на сцену? Мучительно думаю о том, не осталось ли какого-нибудь невыверенного миллиметра спектакля, быть может, в какую-то секунду я не по правде живу. А мне так хочется, чтобы каждое мгновение нашего пребывания на сцене было эмоционально и психологически оправдано! Поэтому спектакль все время в движении.
- Очень любопытный Фирс у вас получился в “Вишневом саде”, Юрий Борисович.
- Мне было интересно найти какой-то новый рисунок роли. Все привыкли к “мхатовской” манере изображения этого персонажа, и я ее отлично знал, поскольку смотрел этот спектакль во МХАТе. Видел Книппер-Чехову, видел Тарханова, играющего Фирса. Повторить это невозможно. Поэтому я следовал завету Станиславского: “Пускай плохо, но свое”.

- Не так давно вы стали лауреатом национальной интернет-премии “Народный любимец”, статуэтку вам вручал мажилисмен Серик Сейдуманов. Какие эмоции испытали вы в этот момент?
- Я испытал чувство благодарности по отношению к родному театру. Если у тебя нет своего театра - ты ни ролей не сыграешь, ни премий не получишь. Вот и все.