Галя Галкина
Всеобщая любимица, народная артистка Казахской СССР и Советского Союза, лауреат Государственной премии СССР и Казахской ССР имени К. Байсеитовой, казахский соловей - обладательница великолепного колоратурного сопрано Бибигуль Ахметовна Тулегенова отмечает в эти дни прекрасный юбилей - 85-й день рождения. Ее неизменно смущает всеобщее внимание, она отрицает свою звездность: “Я обыкновенный человек!”. Говорит это искренне, с запальчивостью, без всякого лукавства. Слава, народное признание и любовь ничуть не испортили ее, не изменили характер человека скромного, открытого, теплого в отношении к людям: “Народ меня вывел, поднял, благодаря народной любви я стала тем, кто я есть”.
Ее детство и юность выпали на самые тяжелые годы репрессий, Великой Отечественной войны, нелегкий послевоенный период. Но она будто не замечала трудностей: “Тяжело было всем!”. Жизнь обладательницы уникального “золотого” сопрано была полна испытаний.
В этом интервью мы решили вспомнить детство Бибигуль Тулегеновой - самое начало ее судьбы, которая стала со временем легендарной

- Светлым мое детство было до семи лет, пока с нами был папа. Мы жили на границе Восточного Казахстана, папа был секретарем райкома партии. У нас, детей партийного работника, конечно, были мамки и няньки. Но в 1937 году моего отца репрессировали, и в тот день мое детство закончилось. Отца мы больше никогда не увидели. Моей маме в ту пору было 25 лет, на руках у нее осталось шестеро детей, седьмым мама была беременна. Мы остались у разбитого корыта - практически на улице. В Восточный Казахстан, Алтайский край, зима приходит быстро, в октябре там уже снег по колено лежит. Нам пришлось добираться до Семипалатинска, в котором жил единственный родственник моего папы - брат. В голод родители отца погибли, остались два брата-сироты.
Мы направились к моему дяде. Двигались каким-то пароходом, разместились в трюме, долго плыли. Я это плохо помню. У нас ничего с собой не было - в чем остались, в том и приехали. Но, когда прибыли на место, оказалось, что мой дядя умер, мы попали на его похороны... После всего пережитого моя бедная мама впала в тяжелую депрессию. Ее, жену врага народа, никуда не брали на работу. Как жить? Мы копали картошку, сажали ее, окучивали, поливали огороды. Потом пошли помогать людям - мама белила кому-то стены, мы мыли окна, полы. Мама стирала, а мы укладывали белье в тележку, на санки и шли к Иртышу, полоскали его в реке. Мне было восемь или девять лет, я помогала маме в ее работе. А что нам оставалось делать? Холодно было и голодно... Наверное, я, ребенок, не понимала, как трудно и сложно нам приходилось... Только сейчас я понимаю, насколько было тяжело. Но тогда я своим детским умом не соображала, какие тяжкие испытания выпали на нашу долю. Самая большая нагрузка ложилась на меня, огороды копать - Бибигуль, в очереди стоять - Бибигуль... Картошку сажать, собирать - тоже я. Везде приходилось бегать мне. Я носилась по всем делам как экспедитор. Деловая была... А в 13 лет пошла работать, потому что мама заболела бруцеллезом. Ну кто кроме меня мог пойти работать? Конечно, я! Устроилась в вечернюю школу. Так и шло все: вечером училась, днем работала.
Шел 1943 год, была война. Тяжелое время для всех. Некогда было сидеть. А тут умерла моя младшая сестренка семи лет, хоронить ее пришлось тоже мне. Представьте, тринадцатилетняя девочка должна заниматься похоронами сестры... Мы с соседкой пошли за город на кладбище. Соседка копает, потом садится на дно могилы и спрашивает меня: “Голову видно?”. Я отвечаю: “Видно!”. Мы даже не понимали, что покойника хороним. Потом я собрала траву, постелила в могилу, туда мы опустили девочку и закопали...
- Расскажите о Вашем папе. Вы же помните его?
- Мой отец был очень добрым человеком. Для меня он был добрым, не знаю, как для других. Помню, как случилась беда в одной семье, репрессировали их отца. У него было восемь или девять детей. Его жена со слезами пришла к моему папе. Она просила у него подводу, чтобы доехать с детьми до родственников. Папа дал поручение, чтобы женщине выдали сани и лошадь. Моя мама предостерегла его: “Зачем ты это делаешь? Потом и тебя постигнет та же участь!”. Мой папа возмутился: “Что со мной сделают? Я круглый сирота! Можно сказать, я с земли поднялся! У меня ничего нет!”. Но мама оказалась права, ровно через неделю папу забрали и обвинили в японском шпионаже. Мой бедный папа, наверное, даже не знал в то время, кто такие японцы.
- Он проводил время с детьми? Занимался с Вами чем-либо?
- Папа был спортивным, сильным. Любил борьбу, был очень уважаемым человеком в своей среде. Он хорошо плавал. Я тоже неплохо плавала, как и все, кто вырос на речке. Мы жили в Семипалатинске, мне было лет пять, папа тогда работал в горкоме, наверное, инструктором... Я хорошо помню, как он переплывал речку Семипалатинку, которая была притоком Иртыша - река глубокая и довольно широкая. Папа посадит меня на спину, скомандует: “Держись крепко!”. Я схвачу его за шею, и он со мной переплывает на другой берег. А мама вслед кудахчет, кричит от страха: “Ребенок утонет!”. Папа ее успокаивает: “Я сам ее и найду, достану из воды!”. Мы на другом берегу отдохнем с папой, я поиграю на песке, побалуюсь, потом он сажает меня на спину и так же возвращается к маме. Вот такая я была девочка... Папа меня любил и баловал. В то время в силу казахского менталитета не принято было, чтобы мужья помогали женам. Но папа помогал, он ночью ходил по воду на речку. Мы жили в Катон-Карагае, там текла бурная река Катонка, от ее неистового течения камни стучали. Но это я теперь понимаю. А тогда этот звук бурлящей воды с грохотом и шумом пугал меня. Папа любил купаться в этой бурной реке. Он выкупается ночью, потом наберет два ведра воды, еще и меня на шею посадит, так и идем домой - я на плечах у папы, в руках у него два полных ведра, он уверенно и быстро идет домой. Так, урывками, и остались воспоминания о папе... Помню еще, как папа повел меня первый раз в жизни на елку. Это тоже было в Катон-Карагае. Я теперь вполне современный человек. Но и тогда мы не особенно придерживались норм казахского менталитета, не были слишком набожными, в те годы мы были прогрессивной семьей. К тому же я выросла в русской среде. Родилась в городе, но жила в поселке при мясокомбинате, на котором работали восемь тысяч рабочих.
- Вы ведь были почти ребенком, когда пришлось работать?
- Да, мне было 13 лет. Утром с трудового поезда на работу шествует целая демонстрация рабочих, а вечером, после пяти, такая же колонна направляется домой с работы в город... Рабочий поселок - многонациональный, но все же больше всего там было русских и украинцев. Потом, когда началась война, в поселок поселили эвакуированных из всех республик Советского Союза, всех национальностей.
- Когда Вы узнали о своем голосе?
- Моему отцу люди говорили: “Вашей дочери нужно учиться петь, у нее очень хороший голос!”. На что отец отвечал: “Зачем учиться? Поет и пусть себе поет, они у меня все хорошо поют!”.
- О чем Вы мечтали в то время?
- Я ни о чем не мечтала. Только лишь о том, чтобы не быть голодной. Вот это и были наши мысли в то время.
- Что Вы любили в то время больше всего?
- Меня часто спрашивают, что я любила, кем увлекалась?.. Мне даже любить некогда было!
- Но, может, как ребенок голодного времени Вы любили леденцы?
- У нас леденцов не было. Я и к сладкому-то не была приучена... Тогда был лишь комковой сахар, мама его колола щипцами и давала нам по крохотному кусочку. От черного хлеба отрезали корки и на них заваривали чай. Вот мама заварит эти черные корки кипятком, чай настоится, и мы его пьем. Кусочек сахара облизываешь, черный хлеб жмешь, из него вода течет. Вот таким хлебом мы питались тогда. Понимаете, в то время всем было тяжело. Война ведь шла.
 - А что было до войны, Вы помните?
- До войны был 37 год, репрессии. Началась война, и про нас немного забыли. Но я все равно чувствовала, что мы из семьи врага народа. Когда зимой стояли морозы, детям выдавали валенки, какие-то ситцы, что-то из одежды. Школьникам давали тетрадки, перья, карандаши. А мы, дети репрессированного, ничего не получали. Правда, выдавали перо №86, мы найдем какой-то прутик, примотаем к нему перо ниткой, пишем, как ручкой... Но что там напишешь? Кляксы одни. Так и жили.
- Но Вы все же получили академическое образование...
- Это уже было в 1948 году, в мирное время. Я трудилась на мясокомбинате. Видимо, неплохо работала, так как моя фотография находилась на Доске почета. Потом я очень увлеклась пением - настолько, что стала пропускать брак, не замечала его... Я стояла на линии и проверяла жестяные банки на участке контроля, чтобы на них не было брака. Запускала линию, а сама танцевала, пела - благо, что меня никто не видел и не слышал... Смотрюсь в эту жесть, как в зеркало, кручусь, танцую... У нас был директор, начальник цеха, Игорь Анатольевич Лебедев, он потребовал: “Возьмите эту артистку от меня, а то я устал от этого брака, который она со своим пением пропускает!”. Таким образом я пошла учиться.
Но я не люблю вспоминать свое детство, потому что у меня его не было. Детство было настолько тяжелое, что, вспоминая его, я переживаю все заново. И мне не хочется это вспоминать, вновь попадать в эту атмосферу. Уж пусть так и остается: прошло оно, и - слава Богу! И чтобы никому этого не повторить, чтобы никто подобного не увидел в своей жизни. Чтобы все кончилось - там...
- Но все же, чтобы наше интервью не заканчивалось на печальной ноте, вспомните самый необычный Новый год, который Вам довелось встречать.
- Самый необычный Новый год я встретила в ночь с 1972 на 1973 год во Франции, где была два месяца на гастролях. Встретила там Рождество и Новый год.
Во Франции наша певица произвела настоящий фурор. И это восхищение сопровождает Бибигуль Ахметовну на протяжении жизни и сейчас. К восторгам зрителей она относится с благодарностью, но в большей степени скептически: “Иногда прихожу домой, смотрю на себя в зеркало и думаю: “Ну чем они восторгаются? Обыкновенная пожилая женщина”.
И все же в этой немолодой женщине живет ребенок, маленькая девочка, полная удивления перед жизнью. Она с некоторым опасением ожидала свой юбилей, ей опять пришлось быть в центре внимания. Но зато очень скоро наступит самый чудесный праздник - Новый год.
- В наши дни Новый год можно встречать и на улице - повсюду наряженные елки, на площадях многолюдно, люди танцуют, поют, радуются... Обычно все предпочитают быть в эту ночь дома за накрытым столом, с самыми близкими людьми. Но раньше я всегда любила оказаться в этот момент на улице, мне нравилось танцевать с людьми вокруг наряженной елки, водить хоровод, потому что это такой праздник, когда человек действительно вспоминает детство. Именно в Новый год мы вновь становимся детьми.