Ольга Шишанова
Хеннинг Брокхаус привез в Астану необычную постановку оперы “Травиата”. Зеркала, погружающие зрителей в воспоминания, и современный подход к прочтению спектакля - об этом итальянский мэтр немецкого происхождения рассказал в эксклюзивном интервью корреспонденту “НП”

- Господин Брокхаус, в чем изюминка и необычность Вашей постановки “Травиаты” на сцене “Астана Опера”? Чем она отличается от Ваших предыдущих спектаклей?
- Эта постановка нова, потому что я ее рассказываю символичным языком. Кроме того, она достаточно современна, потому что я очистил “Травиату” от тех клише, которые всегда у нее были, хотя я основывался как на партитуре композитора Верди, так и на романе самого Александра Дюма. Еще в спектакле я применяю своеобразное зеркало из стеклопластика, очень легкого и безопасного, не бьющегося, его изобрел чешский художник по декорациям Йозеф Слобода.
- В чем художественная задумка его применения?
- Идея зеркала в том, чтобы показать двойственность, то есть, с одной стороны, реальность, а в зеркале - отражающийся сон, это как две стороны одной монеты. И когда зритель смотрит, он постепенно привыкает к видению того же героя в двойном ракурсе. В самом конце оперы это зеркало постепенно разворачивается под особым углом, вовлекая зрителя в постановку. Таким образом подчеркнута тема снов, воспоминаний самого автора - Александра Дюма, поскольку я не только серьезно изучал партитуру, но и увидел очень тесную связь с романом “Дама с камелиями”. Это можно увидеть в самой постановке с самого начала - артисты двигаются, словно во сне, передавая атмосферу нереальности, вымысла, фантазий, миражей. А в реальность зритель возвращается в третьем действии, когда в последнем акте сцена становится почти пустой, все минималистично и нет никаких декораций. Постановка весьма реалистична, и основной акцент делается на социально-нравственной драме девушки из эскорта, которая существовала во все времена - как в эпоху Дюма, так и сегодня. Все это прослеживается в костюмах, которые отражают не XVIII-XIX века, как это происходит во многих классических постановках “Травиаты”, а начало прошлого века, практически нашу современность.
- Ваше современное видение - это влияние времени, ведь и в драматических театрах сегодня идет осовременивание постановок? Или это внутренняя потребность?
- Мы, режиссеры, живем сейчас и делаем то, что хочет публика сегодня. И я исхожу из того, что сделал бы композитор Верди, если бы он жил в наше время, как бы он создал свою оперу, но уже для современной публики. Оперное искусство - это не музей. Также мы используем язык, который пережил много веков, меняем средства, как это происходило в сюрреализме. Например, во втором действии, когда Альфред лежит на полу, он отражается в зеркале в подвешенном состоянии, и такое же действо можно встретить в картинах Шагала, например. Сегодня этот процесс происходит и в кинематографе - скажем, очень символичны фильмы Годара, да и в фильмах Феллини можно наблюдать подобное. Вот и я позволяю себе подпадать под влияние этого нового языка. И - да, хоть я современный режиссер, но при этом я не понимаю и не принимаю некоторых излишеств. Например, то, что сегодня делают с оперой Моцарта - у одного режиссера действие происходит почему-то в берлинском борделе, а это чересчур, и я не понимаю, когда позволяют себе выйти за такую грань. Если режиссер сделал местом действия бордель, то, значит, он ничего не понял. Ведь есть разница между модерном и модерном в кавычках. Будучи музыкантом, сам я всегда отправной точкой ставлю музыку. И все, что я нахожу, все мои идеи я оправдываю тем, что это есть в музыке. Но это не значит, что я сверху что-то свое добавляю или притягиваю за уши.
- Вы вынашиваете идею произведения, основываясь на фильмах Феллини, берете отправной точкой музыку... А что еще?
- Это долгая история, как я работаю, откуда черпаю идеи. Для начала могу сказать, что музыка всегда отражает наш внутренний мир. Она сублимирует нашу внутреннюю жизнь. Все краски и эмоции, и радость, и горе, и все эти чувства выходят из сердца, а не из головы. Таким образом, музыка уже представляет собой символизм. Я обнаружил, что реализм и натурализм - они не состыковываются с музыкой, так же, как архитектура и реализм. Если мы видим по ТВ постановку оперы, где тенор поет посреди пшеничного поля, например, для меня это значит абсолютную ненормальность. Но есть другой язык, который мы практически не используем и забываем внутри нас - это язык снов. И вот эти наши мечты, чувства, сны проявляются в символичном видении. В них нет никакой логики, ты можешь мечтать во всех трех измерениях - настоящем, будущем и прошлом. Именно этот язык подходит музыке, потому что он - язык наших чувств. Например, как мы видим в самом начале, когда Альфред выходит, читает письма, это тоже его сон из прошлого. И мне может присниться такой сон, что я гуляю по занавесу, читаю письма из прошлого моей бывшей женщины, и это будет существенно для меня в плане эмоций.
- Мы с Вами говорим о символах, а что Вы думаете об эпохе символизма в начале XX века, когда был самый расцвет этого течения? Повлиял ли он на Ваше творчество?
- Это был золотой век русского искусства. В то время появилось очень много талантливых и гениальных артистов, которые были, можно сказать, “задушены” временем - их творчество остановили, не дали им, к сожалению, расцвести в полной мере. Конечно, не напрямую, но все эти стили как бы подтверждают тот путь, по которому я иду. Я никого не копирую, но на меня сильно повлиял Эпический театр Брехта и немецкий драматург Хайнер Мюллер из восточного Берлина.
- Какова будет Ваша следующая постановка? Обратитесь ли Вы снова к символизму или вернетесь к классике?
- Одно из моих творений - это опера Перголези эпохи барокко, в которой, если рассматривать нюансы стиля этого композитора, используются очень длинные арии, которые идут с репризным повторением, что было бы очень сложно представить современному зрителю, чтобы при этом не показаться скучным. Там есть также и речитативы, при воспроизводстве которых я использовал приемы японского театра Кабуки, в то время как сами арии исполняют непосредственно современные артисты. В будущих планах у меня “Лоэнгрин” Вагнера в Сан-Пауло, который я задумал поставить вместе с одним из знаменитейших греческих скульпторов Кунелисом в очень современном стиле. Я хочу рассказать на сцене театра об истинной реальности проблем и потребностей человеческих чувств. И донести до зрителя эту реальность.

Справка “НП”
Режиссер и художник по свету Хеннинг Брокхаус родился в Германии.
Осуществил крупнейшие мировые постановки в театрах “Одеон” - в Париже, “Пикколо” - в Милане, а также в Токио, Гамбурге, Амстердаме, Мадриде и Мельбурне.
Основные работы: “Аттила”, “Отелло”, “Электра”, “Травиата”, “Макбет” и “Риголетто”.
Признанный мастер, Хеннинг также преподавал театральную и оперную режиссуру в Университете Венеции, затем в Академии изящных искусств в Мачерате.
В 2004 году основал Академию для молодых режиссеров и сценографов в Мачерате.

Астана