Ольга Шишанова
Сегодня откровения прошлых столетий кажутся не столь популярными в современных театрах. Однако Академический русский театр драмы имени М. Горького решился представить зрителю свою версию Льва Толстого и его “Плодов просвещения”, определив жанр комедии как презентацию конца света в одном действии. О неординарном режиссерском решении предстоящей премьеры наш разговор с автором постановки - известным казахстанским режиссером, заслуженным деятелем искусств Казахстана, профессором Казахского национального университета искусств Юрием Ханинга-Бекназаром

- Юрий Иванович, каким образом “Плоды просвещения”, которые были актуальны 300 лет назад, оказываются актуальны и сегодня?
- Я думаю, что с тех пор ничего не изменилось, но только усугубилось, и сегодня постепенно традиционная вера вытесняется сектами. Иногда агрессивного толка, иногда такими, которые противоречат двум великим конфессиям нашей страны - суфийско-исламской и православно-христианской. Это черная магия, предсказатели, те, кто находит людей по фотографии, те, кто едва не оживляет мертвых людей. Бороться с этим очень трудно, но смеяться над этим можно и нужно. Вот я и хотел посмеяться над тем, что не надо с головой уходить в ТОТ мир, когда мы живем в ЭТОМ.
- Но ведь эти течения существовали со времен царя Гороха...
- Да, они существовали, но люди тогда свою веру не меняли, не уходили в секты. Те, кто верил в коммунизм, продолжали в него верить, те, кто верил в Иисуса, продолжали ходить в церковь. Поэтому сегодня я хочу посмеяться над чернокнижниками, теми, кто захватил умы значительной части людей. Для этого я ставлю такой спектакль, который, по возможности, попытаюсь сделать веселым, и не нагружать людей мыслями - что же делать в безвыходной ситуации, а посмеяться и, может быть, просто сходить в церковь, в мечеть. И все. Это и есть та идея, которая двигала мной при выборе пьесы.
- Вы поставили много пьес самого разного характера, толка и направления. Над какой из них вам было сложнее работать? Какая пьеса наиболее соответствует Вашему внутреннему “я”?
- Я действительно поставил немало спектаклей, но больше всего мне запомнился спектакль “Ромео и Джульетта”. Его я поставил очень давно - 27 лет назад, и именно в нем, наверное, я нашел наметки на свой почерк, который я потом, как мне кажется, выработал. Вот это тогда была для меня огромная радость, когда я вдруг понял, что я ставлю не как другие, а как я сам. То есть я стал самим собою. Эти “Ромео и Джульетта” были поставлены мною в Павлодаре, в драмтеатре имени Чехова.
- А что Вы называете своим собственным почерком?
- Трудно жизнь рассказать. Например, я знаю, что меня часто ругают за то, что я сильно вмешиваюсь в текст. Вот на сегодняшней афише будет написано - импровизация на тему... Или фантазии на тему, или по мотивам...Я так привык. Я, конечно, понимаю, что Толстой - гений, а я - нет, но мне хочется поразмышлять о моем времени в схеме, написанной тогда. И, хотя это называется “осовременивание”, я это слово не люблю. Просто я всегда актерам говорю - давайте подумаем, как это было бы сегодня. Мне почему-то так интереснее. Я не люблю павильоны, не люблю “буквальные” платья. Мне еще нужна, как я уже однажды сказал, какая-то магия, чертовщинка. Иногда это у меня получается, иногда - нет. Но я по-другому не умею.
- Вы всегда были таким?
- Да, всегда. Только раньше я этого стеснялся. А сейчас я считаю своим долгом, это мне очень помогает в профессии. А когда я не знал, что буду актером, а потом и режиссером, я очень стеснялся чего-то такого, мыслей о чем-то другом...
- Что Вы думаете о тех, кто постоянно жалуется, что сегодня театр никому не интересен и не востребован?
- Надо благодарить Бога за то, что ты артист. А если в зале мало зрителей, то надо подумать - может, спектакли надо поярче ставить? Не на все ведь зритель не ходит. И не надо тут винить ни время, ни зрителя. Конечно, у нас кризис театральный в стране. Особенно в областных театрах - там вообще четыре премьеры, и все - потом перестают ходить. Но профессия у нас какая интересная!
Мне еще жену дал театр. Я выбрал эту женщину тогда, когда увидел ее на сцене. У нее была роль второго плана в спектакле “Керк” (Месть) по пьесе Аскара Сулейменова. Я даже помню, в каком костюме она тогда играла.
Я ей потом сказал, что смотрел на нее и думал, как бы она не повернулась, как бы не встала - все правильно, она всегда была сценична.
- Как Ваша супруга тогда среагировала на то, что Вас привлекли в ней сначала ее профессиональные качества?
- А можно о любви, да? Ну... тогда она сама мне искренне сказала - если бы ты был бездарный режиссер, я ни за что бы за тебя не вышла замуж. На что я ответил, что она хорошая актриса, и, если бы она была бездарной, вообще бы я с ней не связался. И мы договорились, что прежде всего режиссер женится на актрисе. А потом уже пошли притирки, дети, внуки и т.п. То есть это был чисто театральный брак. Такие истории часты для театра.
- Насколько они хороши для творчества?
- Все от людей зависит. Но очень трудно не влюбиться в актрису. Думаю, очень часто люди одной профессии живут вместе - бухгалтеры, политики, военные. Или вот журналисты и актеры: если жена пишет о муже всю жизнь хорошо, конечно, он ее любить будет. И, знаете, что-то в этом есть.
- В чем Вы ощущаете разницу, когда первый раз выходили на сцену в качестве актера, и сейчас, когда являетесь маститым режиссером и уже сами обучаете актеров?
- Мои чувства остались теми же, они нисколько не притупились. Самое главное - и тогда, и сейчас я испытываю одни и те же ощущения. Во-первых, мне повезло, во-вторых, радость от того, что я до сих пор нахожусь на сцене. Я постоянно испытываю за все это чувство признательности к Создателю. Вот недавно меня спросили - для какого зрителя вы ставите свои спектакли? Учитывая, что я ставлю спектакли так, как я их вижу, то можно сказать, что эти постановки для меня самого и для актеров, которые задействованы в них. А вот зрителей я не знаю, поэтому просто проверяю потом - нравится им это или нет. Причем есть спектакли, которые пользуются относительным успехом, есть - абсолютным. И, когда я чувствую успех у самого себя, - я знаю, что я не схалтурил, вложил в постановку все, что знал и умел на тот момент, вот тогда я вспоминаю пьесу Григория Горина “Кинг IV”, которую я ставил про великого актера Эдмунда Кинга, который говорил, что главный зритель - Он там, вверху.
Вот и я вижу - Он наклонился из своей ложи и сверху оттуда наблюдает за мной. Для Него я буду играть и играть, пока хватит сил. Я, конечно, понимаю, что я не любимый артист Бога - нас много. Но я знаю, что надо угодить еще какой-то силе, кроме зрителя, сидящего в зале. И еще надо, чтобы в спектакле не было ненависти, надо, чтобы в нем была любовь. Даже если спектакль о смерти.
- Какое амплуа Вам ближе, как актеру?
- Как говорил известный актер Георгий Бурков, это “спившийся интеллигент”. И я не герой, я не маршал Жуков, скажем. А если серьезно, то я всегда мечтал сыграть Понтия Пилата. Вот это действительно мое. Там внутри такие у него изгибы и такие извивы, так все перепутано - функция и суть, прокуратор и человек, посылающий на смерть Христа, и две тысячи лет одиночества...
- К чему Вы тяготеете в своих постановках как режиссер?
- По большому счету, мне все равно. Я и комедию ставил, и драму. В то же время, когда я был моложе, мне казалось, что жизнь уж такая трагичная, поэтому в своих постановках я обожал убивать своих персонажей на сцене, даже тех, кто выживал ненароком. Несмотря на любовь, несмотря ни на что, ставил Эсмеральду и Квазимодо, Ромео и Джульетту, Козы и Баян...
А ведь жизнь смешная вообще. Чем больше я живу и чем меньше остается, тем все больше осознаю - жизнь веселая и смешная. И теперь у меня - где надо и не надо - все должны быть счастливы. Недавно я ставил пьесу “Женитьба”, в которой переженил всех и постарался, чтобы все были счастливы.

Астана