Константин Маскаев
В колонии строгого режима в поселке Заречный под Алматы (ЛА 155/8) закрыли мечеть и разрушают православный храм. Все правильно, поясняет руководство колонии. Меры полностью соответствуют Закону “О религиозной деятельности и религиозных объединениях”. Однако, изучив ситуацию, понимаешь, что формалистский подход иногда конфликтует со здравым смыслом

Закон, по известному выражению, обязателен к исполнению даже если к нему есть претензии ментального характера: Dura lex, sed lex. Для кого-то этого достаточно, чтобы даже не сомневаться. Но любой закон создается людьми. Рождается в дискуссии. Возможно, при принятии этого закона у одной из сторон не хватило аргументации. А у другой - мудрости найти компромисс в тонкой теме. Как результат - проблема, которая на конкретном локальном участке отбрасывает нас в эпоху богоборчества.
Но вернемся к конкретной ситуации в колонии в Заречном. В здании мечети там разместили библиотеку, здание православного храма приспособили под казарму для личного состава. Закрывали же храм по знакомому из двадцатых годов прошлого века сценарию: спилили и сбросили кресты, начали разбирать купольные своды - чтобы ни в чем не угадывалось намека на бывшую церковь.
Хуже всего от наблюдения, как можно вмиг “переобуться” под сменившим направление ветром. Следует вспомнить, как все начиналось всего несколько лет назад.
Храм в честь Преображения Господня в колонии стали возводить в 2008 году. Строили на общественные деньги - пожертвования неравнодушных граждан Казахстана и России, силами самих заключенных. Почему-то в то время и для МВД, и для руководства колонии был очевиден воспитательный момент процесса и последующего духовного окормления сидельцев. Прежде пенитенциарии были согласны помочь делу духовного возрождения заключенных. Идея создания храма в колонии была согласована с Министерством юстиции РК и встретила понимание как у бывшего начальника колонии полковника Б. Жунусова, так и у сменившего его подполковника К. Байгазинова.
То, что вчера казалось очевидным, теперь противоречит закону, который запретил проведение богослужений, религиозных обрядов и церемоний, а также миссионерской деятельности на территориях госорганов, в войсках, судебных и правоохранительных органах, других служб обеспечения общественной безопасности, защиты жизни и здоровья. Туда же отнесли образовательные учреждения, за исключением собственно духовных школ, училищ и академий.
Понятно, каким стремлением руководствовалось государство, принимая такой закон. Но в данном случае обернулось все в полном соответствии с мудрым предостережением, что негоже вместе с водой выплескивать и дитя. Опасаясь деструктивных сект, государство повесило замок и на традиционные миролюбивые формы религий, причем в таких местах, где их присутствие может трансформироваться в позитивное влияние и преображение личности.
Чтобы соблюсти формальное статус-кво, в законе прописали возможность для временно изолированных лиц, заключенных, пациентов больниц, обитателей домов-интернатов для престарелых и инвалидов по их просьбе или их родственников “в случае ритуальной необходимости” пригласить священнослужителя. При этом совершение религиозного обряда или церемонии не должно препятствовать деятельности указанных организаций и нарушать права и интересы других лиц.
На практике, говорят в духовенстве, окормление больных и заключенных с принятием закона стало попросту невыполнимым. Ни один руководитель тюрьмы, колонии, больницы просто не рискнет пустить на свою территорию духовное лицо для отправления службы, ритуала или других духовных действий, какую бы официально разрешенную в Казахстане религию оно ни представляло. Разве что в качестве пациента - в прямом и переносном значении этого слова.
Но разве этот (пусть и весьма спорный) закон предписывает, что храм должен быть разрушен до состояния неузнаваемости, слияния с барачной безликостью? Разве священник, по разрешенной в 7-й статье закона просьбе заключенных, не может приходить и выполнять в этом храме не противоречащие закону обычные для духовного лица действия? Те самые, что допускаются пунктом 4 этой же статьи и названы “ритуальной необходимостью”?
Где же отправлять эту “необходимость”, дабы не препятствовать деятельности колонии и не нарушать прав и интересов других лиц?
Наконец, разве построенный на территории колонии храм является собственностью УИС - Управления исполнения наказаний? Ведь он возведен на средства жертвователей!
Исходя из изложенной ситуации, становится очевидным, что упомянутый закон оказался не до конца проработанным и нуждается, похоже, во внесении поправок, исключений и добавлении подзаконных актов, которые бы урегулировали появившиеся разногласия. “Сырой” закон - ничего невероятного в этом нет. Не следует расценивать это как упрек в адрес законодателя. На момент принятия закона была иная ситуация. Его принимали на фоне выползших откуда-то экстремистов, под впечатлением терактов. Это в какой-то степени оправдывает поспешность, с которой он прошел через парламент. Сегодня можно и нужно посмотреть на отдельные его пункты спокойнее, более взвешенно и объективно, и внести корректировки. Например, оставить храмы и мечети там, где они были созданы до принятия закона, и уделить внимание личности и характеру работы тех духовных лиц, которые “входят в зону”.
Сложно отрицать очевидные вещи: по меньшей мере, 12 заключенных, что подвизались на строительстве храма, говоря казенным языком, “встали на путь исправления”, “демонстрируют стремление вернуться на свободу с чистой совестью”. Да и ряд других заключенных, видя, как растут стены храма, заметно изменили поведение.
Протоиерей Александр Суворов так прокомментировал тогда эту воспитательную роль церкви:
- Для Церкви нет безнадежно падших, дверь спасения не закрыта ни для кого. Пока строится храм, пять строителей из двенадцати приняли Святое Крещение. Все они трудятся с поражающей ответственностью и усердием. Для осужденных храм - это пространство подлинной свободы в тюрьме. Служение Церкви в тюрьмах и лагерях есть лучшее свидетельство того, что любой наказанный обществом человек через покаяние и исправление получает прощение.
Осужденные возвратятся к нормальной жизни. И совершенно не безразлично, что принесут они семье и обществу - злобу, ненависть, агрессию или раскаяние, веру, надежду и любовь. Моральная поддержка духовенства способна удержать человека от дальнейшего падения, помогает обрести подлинные нравственные ценности.
Но помощь духовного лица нужна не только тем, кто отбывает наказание, но и тем, кто их охраняет. На сотрудниках таких учреждений лежит тяжелый груз ответственности. Не самую комфортную атмосферу утяжеляют психологические нагрузки. Этим людям также необходимо укрепляющее слово пастыря. В противном случае сердце человеческое может или окаменеть, или просто не выдержать.