Андрей Губенко
“НП” продолжает исследовать поднятую (в статье “На сосновой игле” в №4 (554) от 30 января 2009 года) тему браконьерства в ленточных борах казахстанского Прииртышья, в результате которого здесь за последние полтора десятка лет варварски уничтожено более трети этого реликтового сибирского леса. Но речь сегодня пойдет не об экологии, не о проблемах лесного хозяйства или злоупотреблениях в правоохранительных органах, а о... истории.
Ведь помимо очевидных причин лесного браконьерства - экономических (легкая нажива) и социальных (безработица, коррупция и т. д.) - есть у этого разгула и разбоя еще один, скрытый за давностью лет, исток.
Историческая традиция.
Речь идет о скепсисе по отношению к государству - его идеологии, собственности и институтам. О пренебрежении к закону, которое уроженцами “одной шестой”, такое впечатление, впитывается даже не с молоком матери, а еще раньше - с дезоксирибонуклеиновой кислотой, с известным набором наследственной информации...
Этот традиционный, мягко говоря, пофигизм существовал и в СССР (я хорошо помню цинизм, с которым в моем советском детстве взрослые относились и к партийным вождям, и к коммунистической идеологии), и до революции (о чем речь подробно пойдет ниже), никуда он не исчез и теперь, в СНГ.
Откуда взялся в наших людях этот правовой нигилизм? Ответить на вопрос и помогает история: того, кем и как заселялась когда-то Сибирь

Казаки-разбойники
Поселения казахстанского Прииртышья основывались преимущественно в начале XVIII века и в очень компактный период времени. Делалось это по инициативе первого губернатора Сибири князя Гагарина, который задумал расширить военные рубежи России вверх по Иртышу. Для чего было решено устроить вдоль реки так называемую Иртышскую кордонную линию - цепь пограничных острогов с гарнизонами из сибирских казаков.
Идея была одобрена Петром I, издавшем соответствующий указ, и в 1716 году сооружением Омской крепости было положено начало Иртышской линии. Сразу же после этого возникли и нынешние казахстанские города в Прииртышье. В 1718 году дружиной воеводы Василия Чередова неподалеку от развалин джунгарского городка с семью полуразрушенными буддистскими храмами была заложена крепость Семипалатная (будущий город Семипалатинск, а с 2007 года - Семей). В 1720 году возведен форпост Коряковский близ одноименного озера, где велась добыча соли (с 1861 года - город Павлодар, названный так императором Александром II в ознаменование рождения сына). В том же 1720 году отрядом майора Лихарева была построена и самая дальняя защита Иртышской линии - Усть-Каменогорская.
Тогда же между крупными фортами появились во множестве и соединяющие их острожки поменьше - станции и редуты, со временем превратившиеся в деревни и села, а где и в заштатные городишки.
А уже из Прииртышья казачьи пикеты и караулы распространились и по всему обширному степному краю, составляющему нынче территорию Северного Казахстана (но тогда отвоеванного у новомонгольской империи калмыков-джунгаров). В течение XVIII века в этих пограничных землях помимо Иртышской кордонной линии были также протянуты Ишимская, Пресногорьковская, Бухтарминская, Колываново-Кузнецкая и Бийская. Они составили единую от приуральских степей до алтайских гор цепь укреплений, которая получила общее название Сибирской линии, а в 1808 году было официально образовано и Сибирское линейное казачье войско.
Так заселялся этот край - в то время беспокойный, пограничный (сначала - с Джунгарским ханством, а после того, как джунгаров вырезали китайцы, и с Цинской империей), и нет потому ничего удивительного в том, что первопоселенцами Прииртышья оказались люди служивые, военные. Это - по роду деятельности. А по существу: бедовые, свирепые, крутого нрава и некрепкой морали, невеликой законопослушности - сибирские казаки.
Да и откуда ей взяться, этой законопослушности, если еще отцы и деды их были сосланные в Сибирь уголовники, бунтари, военнопленные, пополнявшие ряды местного казачества?! Впрочем, не лучше “наследственность” была и у исторического ядра войска. Ведь кто они, участники знаменитого похода Ермака? В большинстве своем, как свидетельствует история, бежавшие от царя на Волгу удальцы, промышлявшие разбоем на караванных путях близ Ногайского брода и основавшие у Самарской луки что-то наподобие пиратской республики. (Когда же карательные правительственные отряды стали угрожать и этой Волжской вольнице, казацкие атаманы и увели свои ватаги сначала на Урал, а затем - и в Сибирь.)
Добавьте к этому человеческому фактору еще и географический - огромные расстояния до центра и отсутствие дорог, и станет очевидно, что подчинение этих ограничных территорий метрополии было весьма формальным. Фактически же сибиряки мало зависели от московских (позже - петербургских) чиновников и их законотворчества, подчиняясь не столько им, сколько атаманам на местах, то есть жили по своим собственным понятиям удалого казацкого братства (объединявшим принципы боевого товарищества с кодексом разбойничьей чести). Конечно, осваивая и защищая новые для страны территории, казаки теперь, как ни крути, служили царю, однако обида на власть, от которой они (или их предки) бежали, не позволяла казакам отождествлять себя с государством.
Это, разумеется, справедливо не только для Сибири, исторической частью которой является и Северный Казахстан. С середины II тысячелетия русские цари рьяно прибирали к своим владениям огромные просторы Евразии, за несколько веков расширив удельное Московское княжество до размеров колоссальных и создав одно из крупнейших государств в истории - Российскую империю. И в немалой степени эта экспансия осуществлялась силами именно казаков. Рассматриваемое сейчас присоединение Сибири - классический пример. Но и для защиты вновь приобретенных европейских провинций царства - черноморско-азовских и прикаспийских степей, Кубани, Северного Кавказа - использовалось соответственно донское, уральское, кубанское, терское казачество...
Однако тогда получается, что по “понятиям”, мало отвечающим официальному праву, писаным кодексам государства, жила значительнейшая часть страны, во всяком случае, все ее гигантские окраины. Закон здесь превратился в пустой звук, а то и в предмет глумления - как портрет какой-нибудь венценосной особы в школьном учебнике, которой подрисовывают рожки. Нигилизм этот, к слову, сыграл решающую роль во многих последующих социальных бедствиях (из которых браконьерство - не самое страшное) - ведь подросшие шкодники-школьники имеют затем обыкновение сжигать на площадях вымаранные портреты венценосных особ, а после пускать в расход и самих особ...
Впрочем, понятно, было бы неверным винить в этой разнузданности только казаков. Не меньшая ответственность лежит и на деспотичном, с лживыми и вороватыми вельможами, государстве, репрессивная политика которого, кстати, практически и породила казацкую вольницу.
Дело в том, что изначально казаки были крайне малочисленны. Историки полагают, что этим именем называли себя воины-рабы славянского происхождения в Золотой Орде. Русь платила монголам дань, в том числе и людьми - мальчиками, которые затем воспитывались по военному монгольскому обычаю и составляли отряды легкой кавалерии в войске ордынцев. После падения Золотой Орды они оказались предоставлены сами себе и промышляли грабежом, но благодаря сохранению православной веры не утратили совершенно связи с родиной и, в конце концов, были интегрированы в русское общество, хоть и в качестве специфического сословия.
Но этих протоказаков была горстка, и едва ли их скромных сил хватило бы на многочисленные военные кампании, о которых шла речь выше. В мощную социальную группу казачество превратилось благодаря постоянному притоку из центральной части страны беглых, отчаявшихся, пустившихся во все тяжкие людей - а вот его-то, это великое бегство, и спровоцировали власти.
Раскол
В 1565 году первый русский царь Иван Грозный объявил о внутриполитическом разделении страны на две части: опричнину и земщину. Элиту, приближенную ко двору (позже - дворянство), и всех остальных.
Здесь не место говорить о всех последствиях той гуманитарной катастрофы, во многом задавшей тон будущей истории Евразии. Главным же и имеющим прямое отношение к нашей теме ее итогом стало фактическое размежевание общества и государства. Очень многие тогда почувствовали себя чужими в своей стране: причем независимо от классовой принадлежности - от князей и бояр до ключников и псарей.
Как известно, разорению и даже геноциду тогда подвергались целые города. Земская знать опричниками вырезалась, простолюдины же бежали куда подальше, на окраины царства, как раз и пополняя казацкие корпорации. Пострадавших объединяла общая лихая судьба, но солидарными с ними были и те, кого пока не тронули. С царским двором, его стрельцами, чиновниками и челядью они - все остальные, не опричники - сосуществовали параллельно, будто каста неприкасаемых: жили на отдельных улицах (а то и в обособленных городах), их мнения не спрашивали в важных вопросах управления страной, их право не было защищено и в любой момент им грозила опала.
Неудивительно, что к идее государства вообще эти люди испытывали, в лучшем случае, прохладцу, безразличие, а к конкретному политическому режиму - и вовсе ненависть. Тем более что со временем трещина только ширилась: за опричниной XVI века последовала церковная схизма (и гонения староверов) XVII века, Петровская реформа (с бритьем боярских бород и прочей сословной резней) XVIII века, национальные бунты XIX, социальные революции XX...
Наконец наступил момент, когда с государством себя отождествляла разве что бюрократия, да, может, еще полиция. Все же остальное население составляла разного рода фронда: либерально настроенная аристократия требовала от власти европейского политического обихода; разночинская интеллигенция - доступа к “поприщам”, то есть равных с нобилитетом возможностей, карьерных перспектив; национальные элиты - суверенитета; пролетариат, как повелось с Древнего Рима, - хлеба и зрелищ, а после фронтового опыта Первой мировой - еще и спирта с опиумом и кокаином...
Нет нужды напоминать, чем это в итоге закончилось. Империя (а вслед за ней - и СССР, скабрезная на нее карикатура) пала, но, к сожалению, этим дело не ограничилось.
Дворянство, по существу и представлявшее собой государство, заплатило за многовековой раскол страшную цену, будучи уничтоженным как класс. Но оставило в наследство нынешним чиновникам и бюрократам (на всем постсоветском пространстве) столь свойственное прежним царедворцам византийство - придворную демагогию, когда пафосная риторика “государственников” и “патриотов” лишь маскирует их личную или групповую корысть.
Изведено было и казачество. Практически. Но и оно - не бесследно: именно от казацкой вольницы общество унаследовало скепсис по отношению к правительству, пренебрежение к законам. Этот, как нам кажется, умный, зрелый цинизм - выше “чьих-то” правил ставить свою правду, выше авторитета власти - свою волю. У каждой из сторон свои аргументы: у государства - что иначе нельзя с таким народом, ибо народ воровской; у граждан - что иначе нельзя с таким государством, ибо чиновники - воры...
Раскол то есть между государством и обществом так до сих пор и не изжит.

Барымта
Впрочем, сегодня здесь, в Прииртышье, другая страна - Казахстан. Иные политические координаты. И хотя многие из социальных болячек нашего государства родом оттуда, из северных лесов, из раскольничьей и революционной Руси, диагноз этим не ограничивается.
Скажем так: кроме русской идеи есть еще и казахская.
Не зря ведь слово “казахи” столь созвучно слову “казаки”. И никакое это не совпадение, а, по мнению лингвистов, оба этнонима восходят к древнетюркскому истоку, обозначавшему что-то вроде “свободных, отделившихся людей” и даже “храбрых, удалых воинов”. Теория выглядит убедительной, если принять изложенную выше версию возникновения казацких ватаг, да и хрестоматийный уход из-под эгиды Узбекского ханства султанов Жанибека и Керея также с ней вполне согласуется.
Но соль, конечно, не в этимологии. Логично предположить, что образ жизни первых казахских общин не очень отличался от промыслов казацкой вольницы, тем более что перекочевали они на территорию разбойничьего государства Могулистан (западнее Согдианского оазиса, в долине реки Чу), через которую проходили древние караванные трафики, и “крышевание” купцов было традиционным занятием местных авторитетов...
Не находите в этом занятного исторического фокуса? Казацкая вольница вступила в термоядерную реакцию с казахской джигитовкой, и в итоге получилось нечто совершенное в своем роде - современное казахстанское лихоимство.
Коррупция.
Хотел было сопроводить это слово какими-нибудь экспрессивными эпитетами, да остановился: не нуждается оно в них.
Общая захолустность нашей жизни, колониальность экономики, косность населения, нищета села и экологические кошмары городов... Все это на самом деле имеет одну первопричину, и причина эта - несусветная, тотальная, метафизическая даже коррупция. Взяточничество, кумовство, плутовство, жульничество, недоосвоение бюджета, рейдерство, девальвация, надувательство и объегоривание (обгригоривание).
Арапство. Татьба. Гос-гоп-стоп.
Что на этом фоне какое-то буколическое браконьерство?! Хотя, конечно, тоже воровство.
Но бороться с ним (как, впрочем, и с другими разновидностями барымты в государственных масштабах, как, например, с мздунами на дорогах), пока не вырезана во всех нас эта железа, вырабатывающая своеволие и пофигизм, - все равно, что оперировать пациента зараженным скальпелем.
И думается порой: а преодолима ли вообще эта пропасть - космические парсеки между крутящимся на своей орбите гражданином и живущим на какой-то другой планете правительством? Ответ, скажем так, не слышится звонко утвердительным...
P.S. В заключение можно еще задаться вопросом чисто теоретическим, практического значения не имеющим: а был ли у наших ожесточенных предков иной путь, могли ли они оставить потомкам другую страну?
Ведь другой стороной раскольничества, вольнодумства и своенравия, каковыми, как выяснилось, издавна и в избытке обладали казахстанские пионеры, являются отвага, познание, творчество. Те же общины сибирских казаков на протяжении веков пополняли натуры пусть и мятежные, но и недюжинные. И многие из них - грамотные. Не случайно ведь сибирские университеты славятся и по сию пору: фундамент крепкого, сильного образования был заложен здесь ссыльными умниками еще в позапрошлом веке.
А сколько великих путешественников дало сибирское казачество?! Дежнев, Хабаров, Потанин, Челюскин, Атласов...
Почему же Бог, одарив казаков исследовательским гением, обделил этих незаурядных людей талантом политическим - государственного созидания и управления? Ведь массовый исход из обжитых мест в дальние края вследствие разного рода междоусобиц - явление хоть и незаурядное, но и не исключительное. Аналогичная страница была, например, и в истории западноевропейских народов, когда они целыми общинами эмигрировали в Новый Свет. Однако та колонизация закончилась войнами за независимость и провозглашением самостоятельных государств. Казаки же суверенитета не добились, да - в полном соответствии со своей партизанской натурой - всерьез его и не искали.
Вольному - воля, но приходит срок и предел, когда дальше бежать становится просто некуда. Лес кончается.