Солдатами не рождаются? Нет, скорее - солдаты не вырождаются...

Не дурак ли я?
Надо было идти в армию. Нет, никто туда не “забирал”, как принято выражаться. Учился я на втором курсе университета и в перспективе вполне мог благополучно эту самую армию “обойти”. Но отец и братья сказали: “Все служили. А уж деды и прадеды твои и вовсе воевали. Тебе уже восемнадцать. Смотри сам”. И как мне было смотреть? Перевелся на заочное отделение и пошел...
Дурак, да? Вот и сверстники мои институтско-университетские, интеллигенты и снобы почти в абсолютном большинстве, так и сказали: “Дура-ак!”.
“Рота, подъем!!!” Это самые страшные для солдата слова. Шесть утра. Только-только дом приснился. Как идешь к нему по дорожке. Вот-вот войдешь, маму увидишь, сестру, отца. А тут, чтоб он сдох, этот дневальный на тумбочке, со своей луженой глоткой и этими самыми злыми железными словами, после которых нужно выскакивать на холод, три километра бежать вокруг военного городка, потом гимнастика под дождичком и строем, под “Не плачь, девчонка...”, в столовую, кашу солдатскую рубать.
В Германии, куда под город Виттенберг угораздило залететь в “образцово-показательный полк”, погодка не для нервных алматинцев. Сказать, что там часто, ну просто очень часто идет дождь, значит, сделать ему, проклятому, комплимент. Дождь солдата не просто доставал, он терроризировал и измывался. Глумился и испытывал на выживаемость. Если добавить еще ветрище и низкие, злобные, клубящиеся и вечно мятущиеся по небу тучи, не наши тучи, немецкие, то можно примерно представить себе новый армейский пейзаж.
Каждую субботу по утрам была “дорога жизни”. Это когда полная выкладка. Каска на голове, скатка шинельная, вещь-мешок с необходимым солдатским скарбом и сухим пайком на трое суток, противогаз в сумке, родной “Калашников” с двумя полными рожками. И со всем этим - бегом пять километров от гарнизона до берлинской дороги и обратно. На время. Кайф неописуемый.
На то он и образцовый полк, всегда в боевой готовности на случай “внезапного нападения вероятного противника”. А противник этот - километрах в ста, не больше.
В современных телерепортажах Германия вся прилизанная, аккуратная и какая-то почти лубочная. Если не вспоминать, как месили ее грязь на полигонах и бегали по маневрам солдатские сапоги, и казалось тогда, что берег родной Весновки всегда будет впредь земным раем, в каком бы месте на него ни прилег.
На мрачном Ютерборгском полигоне в марш-броске, где-то на исходе тридцатого километра, когда уже и материться сил не было, вспомнил солдат как-то этого “дурака” от своих, оставленных в солнечной и нежной Алма-Ате друзей-снобов. А и впрямь, не дурак ли я? Подумал солдат, окинув это чужое, жестокое поле, размеченное танками и солдатскими батальонами.
Ведь мог же, мог спокойно, как все нормальные интеллигентные городские мальчики, без всяких проблем окончить университет, потом аспирантуру, успешно, тепло, сытно, без надрыва и напряга. Слушать себе “Битлз” и “Роллинг Стоунз”, попивать “Портвейн 12” и ухлестывать за девчонками. “Нет, ты не дурак, - сказал себе грязный и мокрый, измученный солдат, - ты идиот!”.
Но и в Германии восходит солнце. И со временем светило стало высвечивать в том краю такое, что не могло не удивлять. Скажем, немецкий труд и немецкую честность. И красоту, и удивительный для чужеземцев порядок. И армия стала для солдата не такой, как в первые недели. А уж друзья армейские - это не снобы из университета, а словно братья, с которыми за два года срастаешься, как с родными.
И когда отбарабанив день-в-день сто четыре тягучих недели, семьсот тридцать космических суток, двадцать четыре нескончаемых месяца, два бесконечных года, уходил солдат из кайзеровской казармы, было даже жалко. Да и к службе привык, и лычки сержантские заслужил, и замкомвзвода стал, и “воинские тяготы и лишения” уже таковыми не были. Но срочная служба, она на то и срочная, что срок ее рано или поздно, но выходит.
И вот она, Родина. Вот и мама, и сестра, и отец, и братья. Какие-то уже не такие, каких оставил два года тому назад. И вообще, все вокруг иное. Не поймешь, как и в чем измененное. И снобы интеллигентские тоже тут, с интересом и иронией вглядывающиеся в тебя. “Ну что, умники, встречайте дурака, вернулся”.
Пожалел ли бывший солдат когда-нибудь о том, что “отдал” два своих бесценных года этой самой армии, которую вполне мог бы и избежать? Врать тут нельзя, поэтому следует говорить, как на исповеди: если бы вернуться “в тогда”, на второй курс университета и опять решать, - идти или не идти? - ни секунды бы не колебался. Даже после того, что узнал, как там, в армии. Несмотря на эти изуверские: “Рота, подъем!” Пошел бы, как и тогда. И никогда бы не простил себя, если бы не пошел.
Дурак, да?