Андрей Губенко
Лебяжинский район Павлодарской области свое название получил от бесчисленных когда-то стай лебедей, гнездящихся на здешних озерах. Эти аристократичные птицы и сегодня встречаются тут, в чем я убедился, преодолев 130-километровый путь из Павлодара на юго-восток. Встречаются, конечно, не в прежних количествах -браконьеры...
- И зачем их стреляют? - спрашиваю у охотоведа хозяйства “Лебяжье” Алексея Михайличенко.
- Вкусные очень. Как гуси, только мясо нежнее, и весят они до 12 килограммов, - рассказывает егерь. - Да вот вам случай. Пару дней назад слышу стрельбу, подъезжаю к нескольким группам охотников, проверяю, законно ли ведется охота. Те честно отчитываются по всем тушкам гусей и уток, но ни одна из компаний не берет на себя трех убитых лебедей, лежащих на воде. Дело в том, что лебеди по старинке значатся в Красной книге. Хотя численность их теперь приличная, и, например, в России, до границы с которой всего несколько десятков километров, охота на кликуна возобновлена, а лицензия стоит тысячу рублей (пять тысяч тенге).
Вообще-то я приехал сюда по другому поводу, но очень уж символичным мне показался случай из егерской практики. Вся казахстанская природа - это охраняемое государством народное добро - напоминает сейчас “ничей” трофей, который плохо лежит

При этом само охотхозяйство “Лебяжье” - территория отнюдь не нейтральная. С прошлого года, когда охотничьи угодья Павлодарской области были в результате тендера закреплены за физическими и юридическими победителями, это хозяйство приобрело частного - нет, не собственника, скорее, куратора. Охотпользователем, кстати, был выбран Павлодарский нефтехимический завод.
- Земли у нас много, 280 тысяч гектаров, но мы ею не владеем, - говорит директор охотхозяйства Косай Жумабайтеги. - Скажем так, наше - лишь то, что летает, плавает и бегает по этой земле. Да и то лишь в рамках установленных квот.
Однако квоты квотами, а реального, наличного зверья здесь осталось немного. Исчезли кабаны, редки косули, еще во время войны перебили всех сурков. Более-менее благополучна ситуация лишь с водоплавающей птицей.
Но директор относится к своему детищу, как к обычному бизнесу - сначала проект требует инвестиций, а затем уже можно рассчитывать на какой-то доход:
- Этим летом мы построим вольер и завезем 12 поросят дикого кабана. Привезли бы и взрослых особей, но раз попробовали, и у свиней случился инфаркт. Стресс... Приобретем также яйца глухарей и подложим их под индюшек - опробованная и вполне эффективная технология. В перспективе - маралы: телята или сеголетки. А для привлечения перелетных птиц засеем тысячу гектаров возле озер просом, ячменем, подсолнечником.
В общем, планы впечатляющие. Как я убедился, люди всерьез решили заняться новым, необычным делом. Необычным, впрочем, применительно к Казахстану. В других (и особенно традиционно “охотничьих”) странах, в той же России, бизнес этот вполне освоен. Но, возможно, эта новизна и сыграла с предпринимателями дурную шутку - к эксперименту оказались не совсем готовы... смежные государственные структуры.
Энтузиастам из “Лебяжьего” было заявлено, что они не могут интродуцировать в природу не свойственные для этих мест виды животных: марала, кабана, сурка, глухаря. Разумеется, закружилась бумажная круговерть, в ходе которой в Прииртышье и оказался ваш покорный слуга: отчаявшиеся бизнесмены обратились в газету с просьбой осветить неожиданную бюрократическую закорюку. Быть может, задаться публичными вопросами к уполномоченным органам. Вызвать общественный резонанс. В конце концов, погасить вялотекущий и, честно говоря, ничтожный конфликт.
Даже какой-то нелепый - к этому выводу я пришел, пообщавшись с его участниками и свидетелями. Но хотя собственно эта проблема и не космического масштаба, общий контекст, в котором случился инцидент, все-таки заслуживает внимания. Именно поэтому, а не из-за одних только живописных местных красот, я и приехал в Лебяжинский район.
Сокровища красного леса
Вообще область эта - Прииртышье - щедра к человеку. В середине апреля Иртыш разливается, а когда вода сходит, увлажненная пойма позволяет выращивать богатые урожаи, старицы и озера дают прибежище многотысячным колониям перелетных птиц. Река богата рыбой: лещ, карп, язь, щука, окунь. По-прежнему водится стерлядь, сохранился и русский осетр (и местные патриоты утверждают, что он вкуснее каспийского собрата, ссылаясь на то, что к царскому столу осетров везли именно из Иртыша).
Но, конечно, главное богатство края - знаменитые ленточные боры, узкими и длинными (в сотни километров) бороздами протянувшиеся в степном междуречье Оби и Иртыша. Всего их пять, но лишь два из них переваливают казахстанско-российскую границу и достигают Иртыша: один - возле Семипалатинска, другой - как раз здесь, в Лебяжинском районе. По одной из версий, ленточные боры выросли после того, как древний ледник, сползая с северо-востока, пропахал несколькими языками безлесную степь, принеся в себе и древесные семена, и подходящую песчаную почву.
Сосновый бор традиция называет красным лесом - не только из-за ярких стволов, но также из-за его продуктивности: обилия грибов, ягод, боровой дичи. Так, например, Иртышский бор (или как его еще величают - Чалдайский, по имени села Чалдай) славится местной популяцией белки - телеуткой. Она здесь весьма многочисленна, обладает красивой (голубоватой) шкуркой, и в советское время на нее шла даже промысловая охота, а мех отправляли в Италию, где его активно внедряли в дамские наряды знаменитые тамошние портные.
Но ценнее всех боровых сокровищ сами сосны, а точнее, их прямые и высокие стволы. Когда-то их рубили для судостроительных верфей, и с тех пор самые отборные сосновые леса носят названия корабельных, или мачтовых. Эти термины используют и сейчас, подчеркивая высочайшее качество первосортной древесины.
И вот вся эта богатейшая природная кладовая в последние годы едва не оказалась полностью разграбленной. Дичь перестреляли, рыбу вычерпали. Обмельчал и сам Иртыш, русло которого уже десятки лет не чистили. И если раньше на реке было развито судоходство, а из Павлодара в Омск бегали “ракеты”, то теперь тут ничего, кроме браконьерской лодки, не увидишь.
Стремительно редеют и ленточные боры. Удивительное дело: в советское время деревья разрешали рубить, и в то же время лес стоял. С 2003 же года на территории боров организованы государственные лесные природные резерваты “Ертис орманы” и “Семей орманы”, казалось бы, охрана стала строже, однако лес в угрожающих масштабах горит и вырубается. Впрочем, на самом деле, ничего удивительного: прежде лесное хозяйство управлялось по науке, рачительно, теперь же, при формальном запрете, бизнес весь переместился в нелегальную, криминальную сферу, в связи с чем и ведется по-пиратски бездумно.
И хотя о лесных браконьерах вижу смысл поговорить в специальной, следующей статье (это большая отдельная тема), нельзя не задаться вопросом: как вышло, что за полтора десятка лет была столь бесстыдно изнасилована наша природа, а ее богатейшие когда-то промыслы или истощены, или вовсе уничтожены?
Рискну сформулировать причину так. Государство, бывшее когда-то, в СССР, единственным хозяином “лесов, полей и рек”, по известным причинам давно утратило этот гегемонский статус. Но в отличие от других сфер народного хозяйства здесь так и не последовало масштабной приватизации. В результате эта отрасль: лесное, охотничье, рыбное хозяйство - значительно отстала от общего развития экономики. Формально оставаясь собственником разнообразных угодий, их охранником и попечителем, государство фактически отвернулось от них, в результате реальную власть на местах захватили браконьерские, откровенно мафиозные сообщества, будь то лесные воры в Северном и Восточном Казахстане, икорная мафия на Каспии и т.п. Причем, что важно, государственные структуры отнюдь не отказываются от “крышевания” этих преступных промыслов, так что госчиновники и вправду продолжают контролировать вопросы природопользования - вот только не в прежнем, социалистическом, а в самом что ни на есть современном, бандитском смысле.
Не удивительно, что при таком положении вещей природа не успевает восстанавливаться, деградирует. Ведь хозяина-то настоящего, окучивающего, нет. Им - таким новым заботливым хозяином - мог бы стать частник. И его предпринимательский инстинкт быстро бы вернул все на круги своя. Чтобы не сомневаться в этом, достаточно ознакомиться с международной практикой (когда благодаря частным охотничьим хозяйствам плотность зверей в американских и европейских лесах немногим уступает плотности их расселения в вольготных цивилизованных зоопарках). Правда, появление частных владельцев, которым нет никакого резона объединяться в шайки с коррумпированными силовиками и чиновниками, идет вразрез с интересами этих последних. Не потому ли... Впрочем, повторюсь, конфликтная ситуация в Лебяжьем районе, похоже, не настолько запущенная. Перефразируя: мы дуем на воду, чтоб не обжечься на молоке. Коррупция в сфере природопользования, тотальное браконьерство населения - все это, конечно, имеет место, но не в нашем районе... А в данном случае, будем надеяться, речь идет лишь о досадном недопонимании между соседями.
Оплошность жены кондуктора
Справедливости ради скажем, что предприниматели из охотхозяйства “Лебяжье” договорились почти со всеми государственными структурами: и с областным управлением Комитета лесного и охотничьего хозяйства Минсельхоза, и с северным филиалом “Охотзоопрома”, и с акиматом Лебяжинского района.
Не видит препон и областное управление охраны окружающей среды.
Проблема возникла там, откуда не ждали. Дело в том, что соседом охотхозяйства является Государственный лесной природный резерват “Ертис орманы”. Вот он-то и запротестовал против интродукции “чужаков”: марала, кабана, глухаря, сурка.
Какое ГЛПР, казалось бы, дело? Ведь охотхозяйство к нему не относится. Но не все так просто. Дело запутано историей и бюрократическими небрежностями, и формальный повод возражать у резервата имеется.
Территория охотхозяйства “Лебяжье” представляет собой степь с березовыми колками и камышовыми зарослями вокруг озер: боровой массив она, понятное дело, не захватывает. Но три участка соснового леса посреди степи все же зеленеют.
Сохранились они чудом. Когда-то от нынешних границ Чалдайского бора и до самой поймы Иртыша шумел сплошной лес. Но еще в позапрошлом веке он полностью сгорел (говорят, виновата была жена лесничего, по-тогдашнему кондуктора, затеявшая большую стирку: огонь из-под чанов и перекинулся на деревья). Остались лишь нынешние островки.
При образовании в 2003 году ГЛПР “Ертис орманы” они не были в него включены. Спустя какое-то время их все же передали резервату, но к тому моменту уже были определены и границы охотничьего хозяйства. Понятно, что лес принадлежит ГЛПР. Но расположен он внутри охотхозяйства “Лебяжьего”, за десятки километров от основного массива. Анклав получается - похлеще бывшего Западного Берлина.
Но и это еще не все. По большому счету, пограничные вопросы на этих участках не возникали: степь - вотчина охотхозяйства, а где начинаются сосны, там уже командует резерват. И лишь в одном урочище рубежи не столь очевидны - вокруг озера Туз. Близ него растет и камыш, и березовые колки, и бор, и смешанный лес. Где чье?! Учитывая к тому же, что растет все это вперемешку.
В принципе, и здесь не должно быть проблемы. Ведь задачи у соседей не пересекающиеся: одни заботятся о деревьях, другие - о животных. Наоборот даже, налицо некая взаимная заинтересованность. Но проблема все же нарисовалась.
Предприниматели задумали именно в этом лесу построить вольер для разведения животных, а потом именно здесь сделать своего рода запретную зону: охоту разрешить в других местах, а тут у зверей пусть будет последнее прибежище, где они всегда смогут спастись от пули. Гуманно. Да и вообще, обычная практика.
Это и не понравилось ГЛПР. Дескать, не свойственные этой местности звери, разумеется, не будут соблюдать прихотливых границ и зайдут на территорию резервата, а интродуцирование чуждых видов законом об особо охраняемых природных территориях запрещено.
Честно говоря, мне эта аргументация показалась надуманной. Не согласны с ней и ученые. В частности, Нурлан Ержанов, академик Академии естественных наук РК, доктор биологических наук и профессор Павлодарского госуниверситета сказал мне, что ни кабанов, ни маралов, ни сурков нельзя считать интродуцированными видами:
- Все эти животные водились в наших краях и исчезли в результате деятельности человека. Наоборот, прекрасно, что теперь находятся люди, готовые исправить ошибки прошлого.
А еще я подумал, что, возможно, руководству ООПТ следует больше внимания уделять борьбе с лесными пожарами и воровством леса (каковыми фактами пестрят криминальные хроники), а не борьбе с частниками, которые восстанавливают первоначальный облик этой земли. Были у меня и другие мысли.
Например, не исключено, какие-то силы крайне не заинтересованы в том, что их будущие соседи увидят ту лесную вакханалию, которая происходит в Лебяжьем районе. И эти силы нашли способ как-то повлиять на руководство ГЛПР. Или как вам еще одна схема. На нее меня надоумил директор “Лебяжьего” Косай Жумабайтеги:
- На территории охотхозяйства есть множество озер, которые, однако, не в нашем ведении. Они закреплены за Павлодарским обществом охотников и рыболовов. Так вот, мы предложили ему дать нам несколько водоемов в аренду: чтоб заселить их мальками ценных пород, скажем, сазана, а затем организовать здесь классную рыбалку. Сошлись вроде бы на цене сто тысяч в год. Но чуть позже их главный рыбак передумал (наверное, посчитал несолидной сумму - ПНХЗ все-таки!) и потребовал столько же... в месяц. И при этом, как мне удалось узнать, само общество платит в казну по 4 тысячи тенге в год в среднем за озеро!
В общем, перед поездкой в резерват эту ситуацию я готов был экстраполировать и на взаимоотношения хозяйства с ООПТ, полагая, что сомнительные силлогизмы о недопустимой интродукции - вся эта, простите за каламбур, боровая дичь - не более чем речевая разминка перед разговором о главном...
К счастью, все эти мои гипотезы не подтвердились. Директор ГЛПР “Ертис орманы” Амангельды Сыздыков оказался вполне конструктивным собеседником и неравнодушным руководителем.
- Да, лес воруют. Такая проблема есть. Но мы стараемся противостоять браконьерам, несмотря даже на маленькие зарплаты инспекторов. Боремся и с пожарами: если в 2006 году в огне погибли 23 тысячи гектаров леса, то в прошлом - лишь 500 гектаров.
Известно, что пожары и воровство - вещи взаимосвязанные. Местные жители специально поджигают лес, сгорает лишь хвоя, но деревья погибают и затем идут на продажу. И все вроде бы законно.
Справиться с этой бедой, на мой взгляд, можно лишь частичной легализацией лесозаготовок, для чего часть бора из резервата следует передать частным структурам, которые, организовав нормальное плановое хозяйство с восстановительными мероприятиями и глубокой переработкой древесины, со временем просто бы “съели” нынешние браконьерские артели.
Кстати, именно подобная схема существует с той стороны границы, в России, где отдельные участки ленточных боров передаются частным арендаторам на определенных - и строгих - условиях. Амангельды Сыздыков как раз собирался в командировку для ознакомления с российским опытом, и мы договорились на будущее об отдельной статье о Иртышском боре и его проблемах.
Что же касается пограничной ситуации с охотхозяйством “Лебяжье”, то здесь, как выяснилось, казус случился лишь из-за некоторых аспектов договора. Который охотхозяйство должно заключить с ГЛПР “Ертис орманы” с обязательным условием согласия на то Комитета лесного и охотничьего хозяйства в Астане. Что ж, учитывая значение государственно-частного партнерства в непростом деле охраны природы, а также тяжелую экологическую обстановку в ленточных борах Прииртышья, комитет, наверное, имеет право на неформальный арбитраж спора...
Ничего экстраординарного, впрочем, мы не имеем в виду. Главное, чтоб чиновники в своем решении обошлись без свойственной им иногда бюрократической казуистики, без дичи.

Лебяжье - Павлодар - Алматы