Барская охота
Андрей Губенко
Среди вечнобелых тянь-шаньских алмазов, в ясную погоду сверкающих в короне над Алматы, самый крупный - неограненный пик Талгар. В пику всем пикам он плоский как стол (таковым, конечно, кажется издалека) и установлен над городом в районе десяти часов небесного циферблата. Из-за чего, к слову, выглядит несколько провинциально, но это иллюзия: выше него (5017 метров) нет в Заилийском Алатау. И не только в нем: это самый северный пятитысячник Евразии (наряду с Эльбрусом - 43 градуса с.ш.).
Талгар любит “покурить”, даже когда над другими вершинами сияет солнце. В ущелье, собирающем воды четырех Талгаров (рек) - Левого, Среднего, Правого, а еще Юго-Восточного, - чаще, чем в иных, выпадают осадки, а из-за обилия южных экспозиций светлее и теплее. Здесь, короче, больше еды, а значит, и зверья. Боярствуют над которым 19 снежных барсов, и это в ареале всего-то 36 тысяч гектаров. Нигде плотнее на планете этот мурлыкающий барин высокогорья не живет, разве только в зоопарках. Понятно теперь, почему тут, в 25 километрах от Алматы, учредили Алматинский заповедник.

Самый северный пятитысячник Евразии - пик Талгар

Самое знаменитое его урочище, однако, не животными прославлено, а людьми. Это бывший альплагерь “Талгар” у подножия одноименного массива. Почти тридцать лет назад коттеджи накрыл сель, и этот горний мир был заброшен. В эпоху же массового советского спорта здесь перед штурмом собирались энтузиасты-горовосходители со всего СССР. Особым авторитетом среди них пользовалась альпинистская элита Союза: так называемые “Снежные барсы”. Титул присваивался покорителям высочайших точек страны; с 1989 года в заветный список включали 4 семитысячника Памира и Тянь-Шаня: пики Коммунизма, Победы, Ленина, Е.Корженевской, а также Хан-Тенгри (6995 метров).
Конечно, Талгару до них далековато, зато... близко до Алматы. И пойдите еще сыщите на земле место, где так тесно соседствовали бы громадная гора и огромный город. Не случайно на гербе южной столицы изображена панорама заснеженных вершин. Кроме того, по старинной традиции, на геральдическое поле принято “выпускать” какого-нибудь достойного представителя фауны, обыкновенно из семейства кошачьих. Что ж, символом Алматы вполне ожидаемо стал барс, он же ирбис, Uncia uncia.
Кыса мира.
Надо ли уточнять, куда на этот раз выдвигается бригада “НП”? И за кем.

Минули времена, когда человек шел в лес (скакал в степь, отчаливал в море), помышляя лишь о промысле. В век нынешний самая популярная “добыча” - эмоции. Именно в погоне за ними турфирмы организуют в дикие края разнообразные экскурсии: орнитологические, энтомологические (за бабочками)... даже минералогические. Одни ныряют с аквалангом под воду, толерантно разглядывая коралловых обитателей, другие, поймав на удочку рыбешку, политкорректно отпускают ее обратно. А вместо зычных ружейных выстрелов на опушках приглушенно жужжат фотокамеры.

Дикий марал

Экологично, экономно... Помимо всего прочего - гуманно. И хотя я сторонник более физиологичной любви к природе (убежден, что остаточную первобытную агрессию надо расходовать не на ближних и подчиненных, а добывая трофей), сегодня наша компания отправляется как раз на такую бескровную охоту. Тому есть, правда, весьма уважительная причина. Снежный барс - цель экспедиции - редкий и даже исчезающий вид, занесенный в Красные книги всех редакций. Стрелять его - преступление, безнравственное тем больше, что лишь голод может как-то оправдать браконьера, но мясо барса (как и кошек вообще) неудобоваримо, да и мы перед выездом позавтракали и сыты...
Но вот и шлагбаум - достигнув городка Талгар, я и фотограф Талгат свернули в горы, одолели селезащитную плотину и через четверть часа въехали на территорию Алматинского государственного заповедника. Знакомим его директора Жумахана Енкебаева с нашей задачей - сфотографировать снежного барса; времени имеем на это - два дня и ночь.
Директор дипломатично улыбается:
- До обеда погуляете, а потом прошу к столу.
- Как к столу? - удивляемся. - Уж не хотите ли сказать, что за два дня можем и не успеть? Тогда не будем обедать - тотчас в поход!
Директор великодушен - не лишает нас надежды:
- И правда, вдруг повезет... Тимофей!

Ландшафты Заилийского Алатау

Так мы познакомились с нашим проводником. Несмотря на фотогеничную лейтенантскую молодцеватость, Тимофей оказался, как мы после убедились, опытным следопытом. Просто выглядел моложе своих настоящих лет, хоть и курил беспощадно. Уже позже, когда мы, оставив лишнее на егерском кордоне, переодевшись и переобувшись, двинулись в поход, инспектор осторожно предупредил:
- Не совсем подходящее время: ранняя осень, высокая трава - увидеть зверя нелегко. Другое дело, когда выпадет снег: на белом фоне животные как на ладони. Да и пары дней на барса маловато - нужна неделя... Но попробуем.
Свое восхождение мы начинаем от Золотова ключа, там, где он впадает в Левый Талгар. Опускаем в поток фляжки: здешняя вода особенно вкусна, она не талая, а родниковая, и с высоченного гребня, куда Тимофей обещает нас доставить, в бинокль будет виден сам источник - фонтанирующая из вертикальной скалы могучая струя.
Корявые корни елей-скалолазов над головами. Ущелье, по которому бежит Золотов ключ - с отвесными стенами, тесное. Места на его дне едва хватает для речного ложа, и гостям вроде нас приходится то и дело переправляться с одного берега на другой. Скорость движения, то есть - мизерная: за час, такое чувство, мы не преодолели и сотой части пути. И предстоящий маршрут обретает оттенок чего-то титанического, эпического, обрастает характеристиками почти подвига.

Горностай

На привале я напрасно (захочется пить) ем с кустов спелую малину. Стоит межсезонье лета и осени, конец августа - в горах Заилийского Алатау пора стабильной отличной погоды, мягкого света, теплых красок и страды неподсчитанных лесных плодов.
- О, - без выражения произносит Тимофей. - Сегодняшний медвежий помет.
Я медвежий помет вижу впервые в жизни и мне, в общем, интересно. Ничего, впрочем, особенного: лаконичные эллипсы, почти целиком состоящие из мельчайших ягодных косточек.
- Малиновое, - подтверждает наш проводник и, поднимаясь, поправляет видавшую виды горизонтальную двустволку за плечом. - Пошли?

В семействе кошачьих снежный барс выделяется тремя уникальными свойствами. Он, во-первых, горец: обитает у границ ледников и альпийских лугов (летом в Гималаях поднимается до 6 тысяч метров). Во-вторых, хвостат как мало кто: почти в длину тела. В-третьих, убивает быка, а мурлычет... В общем, редок, изящен, благороден. В прямом смысле - на вершине планетарной пищевой пирамиды. Неудивительно, что именно им, являющимся главной гордостью окрестных гор, решили украсить герб Алматы. Но изобразили при этом... леопарда. Дело в том, что такого зверя, как барс (ирбис), в классической геральдике не существует. Есть лев, леопард, тигр, пантера. Весьма распространены и те представители средневековых бестиариев, которых и в природе-то нет: разные драконы, единороги, кентавры, фениксы, василиски и даже восточный богатырь Полкан с песьей головой. А барса нет. Это странно (даже обидно немного), но, наверное, как-то объяснимо. Может, тем, что наш герой чересчур игрив, к тому же, повторимся, мурлычет... Не боярин-барон, а рок-звезда какая-то. Как бы там ни было, в алматинском барсе угадывается фигура, которая в геральдике классифицируется как “обернувшийся леопард”, только в отличие от прототипа наш приподнял не только переднюю, но еще и заднюю лапу. Также он и неожиданно миролюбив: держит в зубах цветочки; тогда как традиционные хищники все больше изрыгали пламя. Ну и, наконец, анатомически художник попытался быть более натуралистичным, хоть в геральдике это и не приветствуется. (Тем не менее, ирбис с герба сходен, скорее, с гепардом.) Не все просто и с силуэтом пиков на заднем плане. Может, конечно, это и абстракция. Символ, обозначающий расположение мегаполиса у самых гор. Ведь если выводить пропорцию из чистых чисел - высоты, населения, расстояния, - то по этому “подгорному” коэффициенту мы заткнем за пояс самих неаполитанских королей с их Везувием, а уступаем, быть может, только увековеченной в хокку Фудзи. Но, заметьте, хотя композиция вполне схематична, центральный ее трезубец все же схож очертаниями с настоящим, реальным (на самом деле, также трехглавым) Талгаром - если, правда, смотреть на него не из города, а с какой-нибудь популярной туристической каланчи, например, с Кумбеля. Впрочем, все горы напоминают друг друга.

“Наевшиеся” ноги работают уже машинально, самостоятельно выбирая некачающиеся камни, непрогнившие ветви, нетопкие участки. По своему графику крутится и голова: то Тимофей покажет в скальной нише заброшенное гнездо орлана-белохвоста, где, похоже, поместится и корова, то акцентирует наше внимание на каком-нибудь горностае, греющемся на валунах вверх по течению - прежде, чем егерский ягдтерьер успеет того спугнуть.
- А что, - спрашиваю, возвращаясь к плодово-ягодной теме, - зверь какой-то бесстрашный пошел? Прямо на аллеях гадит.
- Так тропа-то не человеческая - самим босоногим и натоптана.
- Почему босоногим?
Тимофей присаживается на крошечном песчаном пляже у ручья:
- Видите, след какой? - и показывает на оттиск будто детской ступни, только широковатой и с нестрижеными “ногтями”. - А вмятина рядом - копытце косули.
Так-так, думаю. От орла гнездо. Да и горностая путем не разглядел.
- А где звери-то? - спрашиваю. - Фекалии на фото будут смотреться несколько натюрмортно.
Но Тимофей, безостановочно покуривающий табак, невозмутим, как индейский вождь.
- Сейчас вверх пойдем, - останавливается он у подножия горы с углом подъема, не соврать, градусов в 50. - Часа через два будем на месте, - приободряет. - Барса не барса, но маралов увидим обязательно. Это, кстати, их тропа.
Высоту мы штурмовали пять часов. Тимофей слегка переоценил наши легкие.

Инспектор Тимофей показывает след босоногого

... И вода кончается. Отстучав сердцем, сколько положено, над еще одной покоренной кочкой, предпринимаю очередной, почти пластунский спурт вверх. Шагов пятнадцать-двадцать, не больше - и ноги опять деревенеют, грудь ходит ходуном, глаза заливает теплый пот. Валюсь под колючий (наплевать, но нечем) куст - с места не двинусь, пока не утихнет галопирующая пульсация, эта хулиганская репетиция оркестра внутри меня.
Притом я - единственный источник звука в окружающем альпийском мире. Вокруг ни птицы - солнце в зените. И ни ветерка. Только яркий, жаркий свет и запахи - подвяленной зелени, кипящих цветочных нектаров, печеных ягод барбариса. Переведя чуть дух, обреченно раскусываю последние и заливаю жажду горячими чернилами - кислятина бодрит.

Он и она

Так и поднимаемся: минуту идем, пять отдыхаем. Растянулись редкой цепью (даже не видим друг друга - только перекрикиваемся), а в авангарде, ведя оленьей тропой, - Тимофей.

Фото Талгата Галимова и Тимофея Панина

(Окончание - в следующем номере)