Амина Джалилова
Несколько лет назад Немецкий театр был явлением из ряда вон выходящим. По крайней мере, для неизбалованного интересными спектаклями алматинского зрителя. Покупая билет на очередную постановку, мы и предположить не могли, что в итоге увидим. И тогда имя Виктора Немченко было для многих синонимом Немецкого театра. И мы, зрители, ходили тогда на Немченко. А потом он куда-то исчез. Затем исчез и Немецкий театр. Тот старый Немецкий театр, его труппа.
Как оказалось, режиссер, писатель, актер Виктор Немченко подался в рекламный бизнес. В интервью “НП” он рассказал о том, чем занимался последние годы и во что это в итоге вылилось, о нетеатральности своего нового проекта, о том, что жизнь интересней сцены, о своем небегбедеровском отношении к рекламе

Лет пять назад Виктор Немченко произвел на меня сильнейшее впечатление как актер. Для того чтобы сделать вывод о нем как о режиссере, я видела недостаточно его спектаклей, так что не берусь судить. А вот на сцене он действительно поражал. Глаза были такие безумные, бегающие - это больше всего запомнилось.
Потом в театральной жизни Алматы произошли, можно сказать, судьбоносные перемены.
Немченко ушел из Немецкого театра, Борис Преображенский, создавший “Новую сцену” ТЮЗа, тоже отошел от дел и в итоге уехал из страны. Два любимых театра изменились до неузнаваемости, а мы с друзьями перестали ходить на спектакли.
И вот спустя годы мы встречаемся с Виктором Немченко в одном алматинском ресторане и беседуем о его новом нетеатральном (он это подчеркивает) проекте. Правда, начинается этот проект все же со спектакля. Точнее, с рок-оперы “The Телелюди & Слепая Вера”.
- Виктор, почему Вы ушли из театра?
- Мы не могли делать то, что нам хотелось.
- Почему?
- Я пока для себя не нашел ответа на этот вопрос. Может, потому, что любой государственный театр несет на себе функции пропаганды. Я стал главным режиссером Немецкого государственного театра в 21 год. Это был нонсенс. И молодость, естественно, не приемлет формы. И государственный театр не мог себе позволить быть таким...
- Но он же был в течение нескольких лет? И у него был свой зритель.
- Театр был молодой. Да, действительно, он пять лет просуществовал, но просуществовал чудом. Ввиду того, что был потрясающий коллектив, который был способен всегда сказать: мы пойдем до конца. Когда нам запрещали очередную постановку, мы говорили: если мы не сыграем ее в театре, мы сыграем ее на площади.
- Так куда ушел режиссер Немченко? Что было после Немецкого театра?
- Мои друзья пригласили меня в рекламное агентство на должность креативного директора. На этом посту я сменил известного режиссера Амира Каракулова.
Была работа и вне агентства. Много творческих проектов, которые затем вошли в наш новый спектакль “Слепая Вера”. Мы снимали дополнительные материалы для этого перформанса в Риме год назад. Даже не дополнительные материалы, а основную канву.
- Получается, “Вера” была задумана давно?
- Пьеса задумывалась для Немецкого театра. Это был как раз тот проект, который мы начали и не смогли продолжить. Я принес ее в театр, мы с актерами ее прочитали и начали заниматься распределением ролей. Потом я ушел из Немецкого театра.
Через некоторое время из Немецкого театра ушли почти все, за исключением двух-трех человек. Некоторые из моих коллег ушли работать в театр “АРТиШОК”. Например, Паша Пермяков. И когда в “АРТиШОКе” готовили Центрально-Азиатский фестиваль современной драматургии, Паша напомнил об этой пьесе. Благодаря ему и театру “АРТиШОК” эту пьесу впервые услышали зрители. Мы ее просто почитали по ролям. Ни на что в тот момент не рассчитывая. А теперь мы готовы показать “Веру” зрителю.
- Но, я так понимаю, “Слепая Вера” - это только начало. А что представляет собой проект Art to be в целом?
- Да, поставить спектакль - это не есть основная задача. Наша цель - объединить людей вокруг интересных творческих проектов, которые мы условно называем творческие инновации. Мы пригласили, пожалуй, лучших людей, которые есть в Центральной Азии и в Казахстане. Это, к примеру, хореографы Гульмира и Гульнара Габбасовы, Артем Ким, автор музыки к 20 театральным и кинопроектам, Мухтар Мирзакеев, художник-постановщик фильмов “Ночной Дозор”, “Ирония судьбы. Продолжение”, известный актер Дмитрий Скирта и многие другие.
Они могут работать где угодно: в Ташкенте, в Москве, в Германии, Италии. Но познакомились мы с этими людьми здесь, в Казахстане. Поэтому материал и сам проект можно назвать казахстанскими.
Art to be - это площадка, на которой мы планируем в дальнейшем, как и в этом проекте, ставить творческие эксперименты. Если он удаст-ся, то это придаст нам сил и веры в то, что мы сможем в дальнейшем на этой площадке объединять ярких людей. Проект, который не возможен ни в одном театре, нигде. Он может жить только вот так. Может быть только в свободном полете.
Если к нам придет фотограф и скажет, что у него безбашенная идея фотовыставки, которую можно сделать на Новой площади, мы попытаемся применить маркетинговые ходы, чтобы выяснить, какая могла бы быть целевая аудитория и кому было бы интересно инвестировать в этот проект. Таким образом мы попробуем - в качестве эксперимента - продвигать современное искусство.
Первый проект связан с театром, потому что театр - это синтетическое искусство. Он объединяет художников, поэтов, писателей-драматургов, актеров, музыкантов. И поэтому очень легко прощупать почву, чтобы понять, есть ли у нас ресурсы, которые способны обеспечить постоянную жизнь проекту Art to be.
Хочу подчеркнуть, что это не театральный проект. Это проект, который нацелен на консолидацию творческих ресурсов людей. В дальнейшем это будет все что угодно. Фотовыставки, концерты, перфомансы.
- Получается, вы создаете театр новой формации, новую театральную культуру?
- Мы не формируем театральную культуру. Нам вообще нет дела до театральной культуры. Потому что я всех тех, кто ходит в театр, знаю в лицо. За те годы, что я проработал в театре, я понял, что они не меняются. Они только стареют. Мы пытаемся применять инновации, чтобы говорить с молодыми. С теми, кто не пойдет в театр априори, потому что это устаревшее медиа.
- Вы действительно считаете, что театр устарел?
- Если рассматривать его как медиа, то да, театр устарел. С другой стороны, театр дает уникальную возможность диалога, общения. Этого у него никто не отнимет: ни кино, ни Интернет, ни телевидение.
- Несколько лет назад Вы неожиданно покинули театр и занялись рекламой. Возможен ли снова такой неожиданный поворот? Нечто совсем новое в Вашей жизни?
- Абсолютно. Когда я пришел в театр, я был мальчиком маленьким. Потому что меня в школу с пяти лет отдали, и в институт пошел рано, везде был самый маленький. Мне казалось, что в театре так классно. Потому что можно делать, видеть все гораздо интересней, чем в жизни. Витиеватей, более фантасмагорично.
Сегодня я думаю, что ни в одном театре или кино нет и толики того, что может произойти на самом деле. Театр, творчество - это продукт жизни, которая невероятно разнообразна, необычна, уникальна. Мы написали этот материал, “The Телелюди & Слепая Вера”, из реальных историй, которые мне рассказывали люди, которых я знал. Люди, которые будут смотреть это, будут смеяться и плакать и думать, что это абсурд. Но знаете, в чем фишка? Это наша жизнь. Мы просто собрали архитипы. И наверняка люди будут думать, как смешно это придумано. Ничего не придумано! Все украдено.
Так что возможно все. Я не знаю, что завтра будет. А если не возможно, то зачем жить дальше?

Виктора Немченко его же коллеги называют самым скандальным режиссером Казахстана. Он скромно от этого звания отказывается. Тем не менее его шоу “The Телелюди & Слепая Вера” анонсируется как скандал. Московский театральный критик Павел Руднев назвал пьесу “Слепая Вера” одной из 9 лучших пьес постсоветских драматургов.
Постановка ориентирована на новую, иную, нетеатральную публику. В немалой степени на молодежь, живущую в Сети. Как сказал Немченко, это “шоу, в котором актерская игра сочетается с живым рок-концертом, а также с эффектами мультимедиатехнологии, 3D-графики и прочими вещами”.
По сюжету, слепой девушке Вере отец дарит в качестве собаки-поводыря телевизор. Да и в целом герои постановки живут в вымышленном мире, где небо похоже на таблицу настройки телевизора...
Спектакль будут играть на русском языке, но есть в нем вставки и на казахском. Кроме того, “Слепую Веру” сейчас переводят на английский язык - для международных фестивалей. Предполагается и создание немецкой версии, если понадобится.