Айгерим Бейсенбаева
Сложное сооружение внутри выставочного пространства называется “Вавилонская башня”. Построена как символ стремления человека покорить небеса, а в итоге все заканчивается разрушением.
На вершине башни установлены телевизионные мониторы, по которым транслировалось изображение небес. А в фундамент башен были заложены гипсовые лица богов и крылья ангелов - символ их свержения непокорным человеком.
Еще одним важным элементом были подвешенные повсюду красные молотки - как символ созидания и разрушения. Поодаль установлены мониторы, показывающие изображения богов и стихий, удел которых - повиноваться теперь человеку. А на полу распластались плоские фигуры людей - своеобразный гумус, слой почвы.
Это тотальное искусство, инсталляция, созданная больше десяти лет назад казахстанским художником Галимом Мадановым, своеобразный ответ на вопросы, постоянно задаваемые человечеством

Вот еще одна важная тема творчества художника, и касается она обратной стороны жизни человека, то есть сновидений.
- Сны очаровывали человеческий разум во все времена. Мы проводим треть нашей жизни во сне, и в большинстве случаев наши ночи наполнены сновидениями. Возможно, это другая реальность, рожденная впечатлениями от событий вчерашнего дня, другая сторона нашей человеческой (“людской”) действительности. Обработав на компьютере фотографию окна одной секции нашего дома, мы размножили ее на ксероксе. В поисках материала мы не стали расползаться по “белу свету”, а ограничились одним районом, где живем и работаем, собирая сны наших соседей и тех, кто захотел принять участие. Мы не собирались анализировать сны, мы просто их собирали - как маленькие истории, которые обычно люди носят с собой.
Это произведение под названием “Мамырские сны” рассказывает о своеобразных плодах разума, снах простых жителей одного из районов Алматы, и работа эта произвела сильное впечатление на зрителей берлинской выставки.
Галим Маданов - живописец, художник кино, автор художественных проектов и инсталляций рассказывает о современном положении казахстанского искусства и о творческом эксперименте как необходимой составляющей развития искусства.
- Расскажите, пожалуйста, о своем творческом пути.
- Образование я получил на художественном факультете во ВГИКе, а после долгое время работал на киностудии “Казахфильм”, но всегда стремился заниматься собственным искусством. Работа на киностудии все-таки предполагает коллективное искусство, и работа эта, безусловно, интересная, но меня всегда привлекала живопись. Возможно, то, что я работал в кино, наложило отпечаток на все мое творчество. Я часто пишу картины сериями, делаю инсталляции, то есть большое внимание уделяю работе именно с пространством. Наверное, иногда это похоже на декорации.
- Вы от живописи пришли к инсталляции, а сейчас снова вернулись к живописи...
- Да, я снова вернулся к этому виду творчества, но это опять же экспериментальная живопись. В живописи меня интересует заполнение пространства. Это предполагает и саму живопись, и инсталляцию, и видео. Преобразование пространства в некую особую среду.
Творчество - это всегда эксперимент, некий поиск. Без этого искусство существовать и развиваться не может. Предсказать ничего нельзя, можно только найти что-либо путем творческого поиска.
Главные темы моих произведений - это контекст времени. Мне всегда было интересно обращаться к метафизическим проблемам, духовности, природе человека. Мне эти вопросы кажутся актуальными.
Если в России в начале 90-х все бросились к низвержению какой-то идеологии, то наши пути развития искусства были правильнее - мы начали открывать себя заново, искать себе точки опоры. Обращение к корням, национальности. Но искусство не было узконациональным. Это было не освоение орнамента или других национальных элементов, а обращение к более глубоким вещам - к духу, космосу, мифам, символам. Это очень характерно для казахов: рассматривать вещи не в конкретике, а более абстрактно. Возможно, это и не совсем рационально.
Мои работы того времени тоже несли в какой-то мере экспериментальное начало, и не только с точки зрения техники написания - я тогда использовал разные приемы и материалы, например, песок и металлическую стружку.
- Влияет ли на Ваше творчество смелое современное западное искусство?
- Я бы не сказал, что перенимается что-либо, но мы живем в информационное время. Естественно, обращаешь внимание на творчество авторов, которые близки тебе по духу и кругу интересов. Мне кажется, художник сам по себе, в одиночку ничего создать не может. Должна быть некая духовная сцепка.
- Вы национальный художник? Или считаете, что искусство не имеет национальности?
- Свое искусство я считаю глубоко национальным. Но бывает явный подтекст, а есть глубинные моменты смысла и идеи, которые, возможно, свойственны не одним казахам. Вот взять, к примеру, дерево с завязанными на нем белыми кусочками ткани - это образ глубоко казахский, степной. Тема этой белой картины глубоко национальна, но сверху полотно покрыто целлофаном, то есть основная идея все-таки в захвате цивилизацией наших традиций. Целлофановая пленка - это уже современный материал. Эти работы были написаны в начале 90-х годов - своеобразный ответ на те вопросы, что я решаю для себя.
- Экспериментальное искусство не всегда ведь правильно воспринимается зрителем.
- Это явление мало зависит от художника. Мне кажется, в первую очередь, необходима зрелость общества. Некий интеллектуальный и духовный уровень, необходимый для правильного, адекватного восприятия. Все мы разные, и получали разное образование. Есть у нас художники, которые ориентированы в основном на национальные моменты. Им это кажется сейчас наиболее актуальным. И есть авторы, которым более интересна западная система образования, естественно, они и ориентированы по-другому. Искусство сейчас ведь настолько многослойно и синтезировано. Моя дочь занимается компьютерным творчеством. У нового молодого поколения совсем другие представления. И отношение тоже.
- Каким Вы видите будущее нашего казахстанского искусства?
- Я думаю, сейчас наступил момент глобализации. Происходит резкая смена поколений. Я сам, конечно, не отношусь к старшему, скорее, к среднему. А новое поколение, скорее, будет заинтересовано медиа-культурой, компьютерным искусством и другими современными видами. Я не думаю, что живопись, этот традиционный вид, исчезнет, она ведь предтеча медиа. Живопись - тоже переносчик идей, но сейчас вся информация роится в медиа-пространстве.
- Многие искусствоведы опасаются того, что актуальное казахстанское искусство скоро можно будет увидеть только в зарубежных музеях. Что Вы думаете об этом?
- На самом деле это беда. Я думаю, лучшие работы 90-х годов в силу того, что они не были оценены и восприняты у нас, ушли на Запад. Все они разошлись по частным коллекциям, и собирать их обратно никто не будет. Наш, так сказать, потребитель искусства воспитан традиционно, ему сложно понять некоторые прогрессивный вещи. И сами художники не всегда понимают, да и не всегда заинтересованы в том, чтобы сохранились в стране образцы искусства нашего времени. Это проблема на самом деле.
Искусством сейчас не хотят заниматься, так как оно не приносит прибыли. А прибыль оно приносит единицам, в основном тем, кто связан с официальными какими-то моментами. Я вообще-то не пессимист, но художников всегда было немного. Гораздо больше ремесленников.
Понятие “художник” все-таки имеет статус, не каждому это дано.
Художник - это тот, кто схватывает идеи своего времени и преобразовывает информацию, создавая искусство.
А искусство в какой-то мере всегда востребовано. И зрителями, и государством. Но что именно хотят видеть люди? Многие воспитаны на архаичности в искусстве. И потом, многое ведь в востребованности определяется уровнем культуры людей.