Айгерим Бейсенбаева
Всю историю профессионального изобразительного искусства Казахстана можно считать современной, считает известный критик Валерия Ибраева. Ему от силы 80-90 лет, и если взглянуть на эти десятилетия, то крупные взрывы в искусстве совпадают с какими-либо общественно-политическими и экономическими потрясениями.
Критик современного искусства Валерия Ибраева стала специальным гостем на недавно открывшемся арт-пространстве “И так далее”. Она рассказала слушателям о первых казахстанских и международных выставках экспериментального искусства Казахстана несколько хаотично, но, несомненно, увлекательно, обозначив его путь с начала прошлого века до наших дней

Казахстанский критик Валерия Ибраева в течение десяти лет возглавляла Центр современного искусства, поддерживавший отечественных художников-авангардистов.
Свою увлекательную лекцию в арт-кафе “И так далее” она проиллюстрировала документальным фильмом “Берлинские страсти” об одной из первых крупных выставок среднеазиатских художников No Mad’s Land, прошедшей в Берлине в 2002 году, в Доме мировых культур. Поначалу слушателей было немного, и госпожа Ибраева начала лекцию перед двумя рядами пустых желтых стульев. Зато к середине рассказа не всем желающим хватало места.
В своей едкой манере Валерия Ибраева начала повествование о современном казахском изобразительном искусстве, которое начиналось в 20-х годах прошлого века. Целое поколение художников получает образование в Москве и Ленинграде и возвращается на родину.
“Художники вернулись, чтобы создавать своеобразную иллюзорную “страну счастья”, - рассказывает Валерия Ибраева. - Советское государство обучало их, поддерживало, а здесь, в Казахстане, уже была ячейка Союза художников.
Эти художники ходили на работу, где создавали искусство, отвечающее задачам советской власти. Естественно, в тиши мастерской они тайно воплощали и свои идеи, но не столь пропагандистского характера.
Вторая большая пертурбация в казахском изобразительном искусстве случилась в 60-е годы. Она была связана с “хрущевской оттепелью” и с открытием грандиозных выставок в музеях Петербурга. Выставляли, в частности, работы художника Фернана Леже, импрессионистов. И все художники кинулись учиться на этих образцах.
Надо заметить, работы импрессионистов произвели сильное впечатление на наших художников, и новое поколение авторов уже не поехало учиться в вузы Москвы и Петербурга. Решили учиться “дома”.
В то время уже создали Алма-Атинское театрально-художественное училище имени Гоголя, которое позже стало просто художественным училищем имени Гоголя, что звучало очень странно, так как все забыли, что оно было и театральным”.
Задача у художников следующего поколения, как повествует Ибраева, была несколько иная. Авторы были обуреваемы идеей создания национального искусства. Цель создать полноценную национальную школу поставили перед собой такие художники, как Салихитдин Айтбаев, Шаймардан Сариев и другие. Их работы сейчас висят на самых почетных местах, а тогда подобных авторов по-настоящему “травили” - выгоняли из Союза художников, из коммунистов. Страсти, к примеру, разгорались вокруг Мергенова, которого из-за приверженности к национальным идеям выгоняли из Компартии три раза. А это тогда было равносильно концу карьеры.
“Хрущевская оттепель стала сильным толчком для общественного сознания.

“Дамир” (2008) Сауле Сулейменовой

Во-первых, приоткрылись границы. Во-вторых, начали возвращаться люди “оттуда”, дореволюционные иммигранты, у которых был опыт.
Кроме того, в Казахстан стала прибывать высокообразованная интеллигенция. Карагандинцам очень повезло, так как бывшие узники Карлага преподавали в местном художественном училище. И в училище Алма-Аты преподавал Абрам Маркович Черкасский, читал лекции Павел Яковлевич Зальцман, также репрессированный.
Очередной этап развития начался в 90-х. Как известно, в 91-м развалился Советский Союз, и это время для художников было поистине жутким.
Самым радостным событием того времени стал упадок Союза художников, так как к середине 80-х он абсолютно закостенел. “Шестидесятнические” идеи к этому времени стали отдавать эпигонством, и создание собственной “школы” превратилось в навязчивую идею. Самый потрясающий факт - они готовили национальную школу для того, чтобы их похвалили в Москве”!
Конец 80-х ознаменовался важной выставкой, которая называлась “Перекресток”. Она была знаковой по той причине, что впервые представляла настоящее разнообразие. Эта экспозиция показала, что художником надоело однообразие. Им надоело использовать одни и те же материалы, надоело работать в одном ключе. И, наконец, надоело выполнять указания сверху. А самое главное, что выставились не только члены Союза художников, но и авторы, неподсоюзные, которым в то время жилось очень тяжело, ведь даже красок было не достать.

Фотоинсталляция “Ничего не...” (2003) Улана Джапарова

“Уже в 90-е годы по углам начали собираться разные креативные товарищи, и на повестке встречи стоял один вопрос: “Что бы такое придумать?” - продолжает рассказчик. - Они придумывали совершенно дикие вещи, и, возможно, “под большими парами.
Казахстан в то время обрел независимость и остро встал вопрос “кто мы?”. Поэтому на протяжении десятилетия основной темой в искусстве, идеей, впрочем, плохо осознаваемой, стал именно этот вопрос. Идея самоидентификации.
Поэтому первая выставка, которую мы сделали в 1998 году, называлась сложно: “Самоидентификация: футурологические прогнозы”. Прогнозы мы не потянули. Единственным же, кто четко обозначил тему самоидентификации, был художник Рустам Хальфин. Может быть, он был первым из нас, кто начал искать не чем мы похожи, а то, чем мы отличаемся.
Ведь искусству всегда учились, глядя на образцы, по старинному методу. Хальфин работал в другом ключе, Маслов, не говоря уже о группе “Кызыл трактор”, которая всегда была “солью земли”, для них это было естественно.
Хальфин представил инсталляцию “Летающий белый” в музее Караганды. Это была разобранная юрта, разрушенный шанырак, и над всем этим летел встревоженный белый гусь. Мне тогда очень понравилась реакция начальника облуправления культуры. Она, девушка коммунистической закалки, пришла и долго смотрела на работу большими глазами. Наконец произнесла: “Неужели у нас так все плохо?”. Ей сказали: “Как есть. Художник так почувствовал ситуацию 98 года”. Вдоволь налюбовавшись работой, едва ли не прослезившись, она ушла, напоследок бросив: “Убрать”.
Наша задача в те времена была не просто делать выставки, а выращивать художников. Помимо выставок мы проводили огромное количество семинаров. Чтобы художник родился, должна быть богатая выставочная деятельность.

Невеста Алмагуль Менлибаевой

Помнится, меня совершенно поразил один молодой человек в Астане. Он подошел и спросил: “Я по образованию художник, как мне вообще быть художником?”. Тут я глубоко задумалась, как ему в Астане быть художником, ведь это тогда было абсолютно беспросветное существование, потому что никакой выставочной деятельности не было. А красить в стол - это ужасная глупость.
Как вырастить современного художника, если он никогда такого искусства не видел? Ведь тогда было не то, что сейчас, компьютер был один на всех”.
В 2000 году Центр современного искусства Сороса провел первую крупную международную выставку. Она проходила на “Атакенте”, в большом выставочном пространстве, и у каждого художника был свой отдел. Там выставились Маслов, Воробьевы, Мельдибеков, авторы из арт-группы “Кызыл трактор”, был также небольшой раздел искусства группы “Кинотеатр Новосибирск”, которые сейчас известны на весь мир, как “Синие носы”.
А через некоторое время центр приступил к подготовке первой масштабной выставки в Берлине. В те времена наблюдались лишь единичные случаи участия казахстанских авторов в европейских выставках.
“Мы очень сильно сомневались в том, правильной ли дорогой идем, товарищи, - не без иронии вспоминает Ибраева. - Насколько мы выработали собственный язык. Идея идентичности к тому времени еще не сформировалась, скорее мы искали ее бессознательно. В силу исторических причин мы не верили в то, что наши отличия достойны созерцания. Потому название выставки в Берлине было довольно вызывающим - No Mad’s Land.
Название имело целых три значения, оно было созвучно с выражением No Man’s Land, что означает “Ничья земля”. Ведь мы стали ничьей землей, отрезанным куском пирога. Второе значение вырисовывается, если прочитать слитно - “Земля номадов”, и, наконец, то, что это слово написано раздельно, означает, что у нас земля все-таки нормальных людей. Мы заявляли о себе. Наше искусство существует.
Вообще, стихи написанные пером и на компьютере, - они разные. Материалы, техника, способ - все это влияет на мозги. Именно поэтому мы подталкивали художников использовать новые технологии. К тому же это было легче возить”.
Крупным событием в то время стал двухгодичный проект “Пункт назначения - Азия” в 2008 году. Казахстанский зритель открыл для себя восточное искусство. Ведь мы всегда ориентировались на Европу и думали, что настоящее искусство только там.
Первым этапом стала выставка индийских и пакистанских художников в Алматы, а затем наши авторы выставились уже в Бомбее.
“В выставочном пространстве Бомбея помимо прочих выставлялись работы художницы Алмагуль Менлибаевой. Тайно, за белыми стенками, так как Индия, как выяснилось, очень целомудренная страна.

Фотоинсталляция “Карта Чингиcхана, или Шкура красного коня” (2007) Ербосына Мельдибекова

В окончании проекта прошла конференция под названием “Восточный ориентализм”. Ориентализм - это взгляд европейцев на Восток. И конференция посвящалась теме отношений - “Восток - Запад” и была вдохновлена трудом американского культуролога Эдварда Саида “Ориентализм” 1978 года. Эпиграфом к книге стала фраза “Они не могут сами говорить о себе”.
Мы до сих пор читаем о нашей же истории в исследованиях российских ориенталистов. Мы сами своими глазами на себя смотреть не можем. Мы все, включая индийцев, тайцев и прочих, смотрим на себя глазами Европы”.
На этом Валерия Ибраева завершила свой обзор 80-летней истории профессионального изобразительного искусства Казахстана и первых крупных выставок авангардистов, однако у слушающих возник закономерный вопрос: “А что сейчас?”.
“Идея самоидентичности переросла в осознание себя между Европой и Азией. Мы прошли сложный путь и поняли, что мы страна, которая совмещает в себе черты и европейские, и сугубо азиатские. Но мы не являемся ни тем, ни другим.
Главное, нам удалось создать свое культурное пространство. После осознания того, кто мы есть, мы уже можем себе позволить какие-то более тонкие специфические вещи, до которых за суетой у нас не доходили руки.
Этот опыт был просто необходим для дальнейшего поиска”.