Ольга Шишанова
Пьесу Иран-Гайыпа “Заклятие Коркыта” в столичном государственном академическом русском драмтеатре имени Горького планирует поставить известный литовский режиссер Йонас Вайткус. Несомненно, предстоящая работа с мастером - настоящая удача, как для казахстанских артистов, так и для зрителей

- Господин Вайткус, находясь в Астане, Вы в первую очередь захотели посмотреть на фестиваль кочевой цивилизации “Тысячелетия вокруг Астаны”. Почему?
- Я давно интересуюсь национальной драматургией, музыкой, фольклором. Еще в конце 70-х годов мы делали совместный тематический проект с композитором Бронюсом Кутавичюсом, затем я сотрудничал с другим известным композитором Литвы Феликсасом Байорасом. Меня увлекает все, что связано с национальной культурой, ее корнями, общими для разных народов темами и мотивами. Прочитав предложенный мне материал, я понял, что у балтийской и тюркской культуры есть немало созвучных вещей. Например, в отношении к природе, стихиям, к музыке и поэзии, а также это образ независимого творца из народа, создающего прекрасные произведения. Я очень надеюсь, что природа будет продолжать влиять на сущность людей, и значит, человек не потеряется. Он будет помнить, что тоже является созданием природы, и станет заботиться о гармонии мира, чтобы жить дальше.
- Каким Вы видите спектакль?
- Задача режиссера - донести до зрителей суть истории Иран-Гайыпа, форма же родится в процессе работы. В постановке будет много музыки, поэзии, вы увидите инсталляции, пластические композиции. А воплотить задуманное мне поможет кобыз, звучание которого меня сразу покорило. Этот инструмент звучит божественно - и соло, и в составе оркестра, он может рассказать обо всем. Его звуки щемящие, печальные и вместе с тем теплые, они похожи на человеческий голос. Звучание кобыза сродни нашим старым литовским песням - медитативным, с простой мелодией. Инструмент напомнил мне голос одного знакомого старого человека, народного мастера, уже ушедшего от нас. Я словно услышал его тембр, интонации. Кобыз мог бы сыграть то, что он говорил...
- А как проявлял себя Йонас Вайткус до того, как стал профессиональным режиссером? Вы как-то преобразовывали мир вокруг себя?
- Быт строился вокруг многочисленных проектов, в которых я участвовал: что-то делал в театре, организовал музыкальный ансамбль, популярный в Литве. Наконец, в маленьком городке Друскининкае поставил полнометражный спектакль с самодеятельной труппой, в которой играли местные врачи.
- Режиссерами рождаются или становятся? Как Вы пришли в режиссуру?
- Режиссерами, конечно, рождаются, но потом становятся. Если хочешь им стать, то надо очень долго учиться и работать. А в режиссуру я пришел из-за того, что еще в школе понял, что мне хочется этим заниматься. Режиссер занимается всем: музыкой, театром, игрой, декорациями и костюмами. Может творить свой мир!
- Что такое театр для Вас?
- Это способ мышления и реализация своей позиции вместе с актерами через спектакли. Я считаю, что театр должен быть активным и опасным для любого правительства.
- Вы хронический оппозиционер по отношению к любой власти?
- Так и должно быть. Театр должен быть свободен от того, что мешает ему говорить все, что он хочет. Шут при сильном короле может говорить все! Сильному королю не нужно беззубое существо. Но у нас сегодня и королей нет, и шуты вымерли.
- Что же такое театр Йонаса Вайткуса?
- Это такое место, в котором я обязан превращать. Звук должен быть видимым, а видимое должно быть слышимым. Голос должен быть таким, чтобы все видели место, а краска должна быть такой, чтобы мы чувствовали запах. В этом смысле театр тоже должен стремиться к тому, чтобы музыка звучала не просто для уха, но и для глаза, а человеческий голос передавал не просто информацию, а то, что волнует подсознательно: некую энергию, лучи, тепло.
- Вы ставили и преподавали за границей. Говорят, там актеры более тренированны?
- Да, там меньше проблем. Хотя в зависимости от материала у них возникают свои проблемы. Если материал требует владения текстом, как направленным лучом, то нужна совсем другая подготовленность актера. Все упирается в то, насколько наше тело преодолевает тяготение к земле, насколько мы можем поднять себя в такие вещи, которые создают ощущение, что ты летаешь, гипнотизируешь. Но ты сам должен в это верить на сто процентов: быть не циничным, внутренне готовым, чистым, прозрачным. Это есть, например, в Пекинской опере...
- Каковы для Вас образцы актерского мастерства?
- Например, в Ленинграде, будучи студентом, я видел несколько спектаклей “Берлинер Ансамбля” с Шалем, известным актером. Вот этот актер показался мне близким к тому, что я хочу. Или негритянский балет Элвина Эйли. Я смотрел и думал: вот тела, для которых нет почти ничего невозможного. Или Пекинская опера - как они владеют профессией! И музыкальны, и эксцентричны, и акробаты, и голоса. Или театр Кабуки, где просто не бывает случайностей. Ведь наш актер как? Раз талант есть, вдохновение найдет, слова знаю - все будет в порядке. А там нет ни одного шага, которого бы он не знал и не видел себя со стороны.
- Есть ли актеры, с которыми Вам легко было работать, на которых Вы даже времени не тратили?
- Время тратить все равно нужно, но сколько - зависит от того, как он слышит и как он сам себя умеет привести в требуемое состояние, на нужный уровень. На самом деле немного актеров, которые способны сделать это очень легко и без всяких усилий. Ведь почему матери боятся, что их сын пойдет в актеры, а дочь - в актрисы? Потому что это очень деструктивная профессия, нечистая. И надо быть очень сильным человеком, чтобы выдержать разрушительное окружение.
- А режиссерская профессия тоже деструктивна?
- Конечно, она опасна. Но она более ответственна. И без своего какого-то мира, веры и ценностей ты не можешь быть режиссером.
- Говорят, Вас не интересует психологический театр, то есть, работая с актерами, Вы что-то имеете в виду, но они об этом не знают?
- Вовсе нет. Психология - это основа, на нее опираешься, как самые фантастические произведения опираются на реальность. Если у актера есть яркое видение, если он знает, как персонаж ходит, ест, общается, то через свою технику, через свое воображение он понимает, как его герой будет себя вести в самых неожиданных ситуациях. Но! Для того чтобы персонаж проявился в объеме, в соотношении с обществом и с окружением, надо создавать вокруг него мир, может быть, не очень реальный, может быть, несущий какие-то знаки. И тут появляется музыка, шумы, цвет. Это не картинка реальности, а организм спектакля, новое существо.
Разве психологический театр - это значит натурально, как дома? Театр по определению - игра, поэтому стремиться к правдоподобию не надо. Если я играю в футбол, я ведь не могу ударить или убить, хотя есть это желание. В театре, к сожалению, исчезает ощущение опасности, и зритель не ходит, особенно мужчины. Женский театр стал, нет чувства, что на грани. Нет жертвенности. Чтобы зрители поняли, что это и игра, и вместе с тем - жертвенность, горение, включение другого пульса, совершенно другой внутренней жизни. Должно гореть!
- Друзьям, наверное, с Вами нелегко?
- У меня нет друзей, я не знаю, что это такое - друзья. Я долго не могу общаться на бытовом уровне. Мы друзья, пока мы работаем, пока находим в работе общий язык с художником, с композитором, с актерами. Я люблю, когда совместно делается то, что соответствует твоим видениям. А так - я не знаю, что говорить, что совместно делать. Может, сесть и выпить? Людей лучше наблюдать со стороны, особенно красивых. Красота вообще для меня убийственная вещь - в романе, фильме, музыке, человеке, танце, спорте. Я вижу, какая пропасть между мной и идеальной красотой - скажем, пианистом, который играет так, что ты не понимаешь, как это возможно.
Вот идеальный коллектив актеров просто невозможен. Я подтягиваю их, стараюсь приподнять, ориентирую на того, кто уже повыше, они чувствуют, какая пропасть между ними и тем, кто впереди. Процесс живой, но болезненный, потому что, чем дальше идешь, тем больше понимаешь, что идеала ты не получишь. И тогда я начинаю понимать - красота мир не спасет...

Астана

Справка “НП”
Йонас Вайткус - литовский режиссер театра и кино. Родился 20 мая 1944 года. Высшее образование получил в Ленинградском государственном институте театра, музыки и кинематографии (Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства), позже учился на двухгодичных курсах Государственного комитета по кинематографии в Москве.
Работал главным режиссером Шауляйского драматического театра, Каунасского государственного драматического театра, режиссером на Литовской киностудии, художественным руководителем Государственного литовского драматического театра.
Преподавал актерское мастерство в Литовской академии музыки и театра, американском Эмерсон-колледже, норвежском Статен-Театре, Хельсинкской государственной высшей театральной школе, Копенгагенской национальной театральной школе, Краковской театральной академии.
Шесть лет являлся художественным руководителем Государственного литовского драматического театра.