Ольга Шишанова
В столичной галерее “Хас Санат” проходит персональный вернисаж “Диалектика древних” известного казахстанского художника, заслуженного деятеля РК, лауреата премии “Ильхам” Ахмета Ахата.
На его выставке, подобно драгоценным камням, по картинам рассыпаны знаки и символы - философско-духовный кодекс знаний древних народов, которые Ахмет считает необходимым не только прочесть, но и донести до своих современников. Это, по его словам, в общем-то, и является задачей “художника-странника”, каковым он себя и считает

- Ахмет, когда Вы создавали произведения для нынешней выставки, что для Вас было главным ориентиром?
- Все очень просто. Основой и главным ориентиром для меня послужили петроглифы Тамгалы. Мне очень нравятся эти символы-образы, которые оставили нам древние художники. Эти “отпечатки” я еще долго буду воссоздавать и в живописи, и в графике, и в керамике. К ним у меня особая любовь, я хотел подчеркнуть бесценность этого древнего достояния, наряду с обычными красками применяя серебро и сусальное золото, будто “облачая” картины в дорогие, роскошные рамы, как поступали некогда иконописцы.
- Во многих Ваших работах главные герои - города и деревни, монастыри и мечети Кашгарии. Почему?
- Я старался именно в картинах о Кашгарии преподнести общий образ старинных восточных городов от Синьцзяня до Памира. А еще в моих произведениях - улочки Турпана, Яргола, Туюка... По-другому представил я города Узбекистана и Казахстана. В них архитектурные строения показаны мною как грандиозные творения рук человеческих, памятники самого времени: дворцово-храмовый комплекс Шахи-Зинда, мавзолей Ходжи Ахмета Яссауи.
- Получается, по Вашим картинам можно проследить маршрут Великого шелкового пути...
- Великий шелковый путь - для меня также источник вдохновения. Я знаю города, которые изображаю на своих картинах, потому что во многих из них я пожил, другие неоднократно посещал, всегда безошибочно определяя в их урбанизированном пространстве “самый корень” - исторические знаки, сакральные объекты и восточную сущность. Как говорят искусствоведы, мои городские ландшафты написаны с натуры, “пережиты” мною в наблюдениях, во внутренних беседах-диалогах с каждым объектом-предметом, воспринимаемым мною как одухотворенное существо - свидетеля минувших эпох. Думаю, что так оно и есть.
- Ваша графика раскрывает Вашу лирическую натуру, а в рисунках преобладает восточный мотив, их рассматриваешь, словно сказочные иллюстрации “Тысячи и одной ночи”...
- Дело в том, что какое-то время я пробовал себя в Рижской экспериментальной мастерской, где создал серию офортов “Восточные мотивы”. Именно с тех самых пор я всерьез и надолго увлекся историей и культурой народов Центральной Азии, стал изучать художественные приемы, стилистику и образный строй искусства Востока.
Восточные мотивы стали для меня раздольем - я заинтересовался этнической темой. Ну и попал под влияние книжной миниатюры с ее восточной плоскостностью, утонченностью рисунка и образов. А сама графика требует от художника овладения различными техниками, учит вниманию к фактурности, к использованию новых эстетических приемов.
Постепенно я перешел от геометризированных силуэтов к более живописным и светлым полутонам. Мне понравилось экспериментировать и играть со светом, цветом, фактурностью бумаги и рисунком, достигая колорита путем введения золотой фольги. Эти работы нельзя тиражировать, что-то в них подправить или повторить. Они уникальны, эксклюзивны и уже в момент создания становятся высокохудожественной ценностью.
- А как же Ваши работы, которые Вы повторяете и копируете?
- Мне приходится не только повторять, но и варьировать. Причем наиболее часто я проделываю это с такими сюжетами, как “Стрелец”, “Квадрига”, “Солярное божество”, “Верблюд” и “Знаменосец”. Скажу сразу, что такое упорное повторение тем - не от недостатка у меня фантазии, а от традиций древних авторов петроглифов, которые в одной и той же пещере помещали рядом несколько изображений божества, сцен охоты или сражений, и которых я считаю своими учителями. Кроме того, эта традиция существовала и у европейских художников - тот же Поль Сезанн написал множество натюрмортов с яблоками, которые создали ему бессмертное имя.
- Ахмет, было время, когда Вы в основном отдавали предпочтение керамике...
- Да, чтобы преуспеть в этом искусстве, я специально ездил в Узбекистан, в маленький городок Гиждуван. Это очень старое поселение с древними традициями, в котором живут сразу несколько поколений керамистов. Мастер, у которого жил я, каждый год ездит в Японию, в которой очень сильны традиции изготовления фарфора и керамики. А какие у него потрясающие мастерские, какие сочные красители! Я был просто поражен. Кстати, я был не единственным иностранцем, который стремился попасть к нему на обучение. Конечно, мне не все сразу удавалось, но постепенно я освоил и эту науку. А сколько кашпо и кувшинов я там создал - не счесть, причем я умудрился свой живописный стиль перенести и на керамические изделия. Для меня в тот момент плоский кусок глины заменял холст, а керамические краски - гуашь. В итоге через десять дней я уехал оттуда с несколькими ящиками работ. Две я оставил себе на память, а остальные продал.
- Расскажите, пожалуйста, о Вашем увлечении Сontemporary art...
- Я увлекся им, принимая участие в проекте галереи “Мын уй”, а также в Международной арт-биеннале, которая проходила в Узбекистане. Свой первый перфоманс - четырехгранник высотой в 2,5 метра с ячейками, закрытыми небольшими гобеленами, образцами рунической письменности - я назвал “Тотемный столб”. Я создавал его в жанре фотоарта, вкрапляя изображения городского ландшафта, улиц, лики людей - жителей древнего Турфана. Мне довелось даже лично поучаствовать в презентации, надев костюм дервиша, - мистического образа суфия, странника, несущего знаки древней культуры. При работе с этим перфомансом у меня появилась возможность вернуться к излюбленным мною наскальным рисункам и другим тайным знакам Востока, тема которых красной нитью проходит через многие мои работы и проекты. Для меня она поистине неисчерпаема.
- Как много картин Вами создано?
- Я начал вести подсчет созданных мною произведений с 2007 года. С того времени на каждой картине я ставлю номер. И, как оказалось, я создаю примерно по полторы сотни холстов в год, из которых почти половину мне удается продать.

Астана