Слуги народа.
американского Гульнара Нугман,
специально для “НП” Готовя статью, я позвонила в приемную мажилиса и, представившись, спросила: “Могу ли я узнать зарплату наших мажилисменов?” Грубый, недовольный мужской голос: “А вы кто такая?” - “Я гражданка Казахстана, избирательница и, наконец, просто налогоплательщица”. Вместо ответа - брошенная трубка Dалее
Притяжение Каабы Кайрбек Нагуманов Духовное поле ислама пять раз в сутки поворачивает лица наших правоверных на юг, в другую точку планеты. Даже в конечном пункте его земного пути - могиле - лик мусульманина обращен туда же. Точка эта, точнее куб, называется Кааба Dалее Пушкин на
казахской земле Великий поэт “прибыл нежданный и нечаянный” (выражение В.Даля) в Оренбург 18 сентября 1833 года. Переночевав в доме губернатора Василия Алексеевича Перовского (старого приятеля по петербургскому высшему свету), наутро в сопровождении Владимира Даля (в то время чиновника по особым поручениям при губернаторе) отправился в Бердскую слободу, где когда-то находился штаб Пугачева. Это и была основная цель приезда - собрать материал по истории бунта. Поговорить с еще живыми очевидцами “пугачевщины”.
Поэт, проделавший путь в тысячу верст, очень спешил. Проехав по казачьим форпостам, уже 23 сентября достиг Уральска - того самого знаменитого Яицкого городка, где и обрел грозную военную мощь Пугачев. Здесь они расстались. Даль вернулся в Оренбург, а Пушкин - по правобережью на север, затем к Волге и достиг своего родового имения Болдино (где спустя полтора месяца и явилась на свет “История Пугачева”).
При всей поспешности путешествия цепкий глаз поэта успел увидеть многое. “Слева от Урала простираются печальные пустыни, где кочуют орды диких племен, известных под именем киргиз-кайсаков” (из “Истории Пугачева”). Степь бескрайняя и безжалостная поразила воображение поэта. Со свойственным ему острым юмором он, по свидетельству очевидца (Д.Артюхова, директора военного училища), посоветовал “обязать киргизов, чтобы каждый, женившись, садил в степи по дереву; многоженство они любят, и через это степи бы обросли лесом”.
В дороге Пушкин записывает местный фольклор. Странная фраза в блокноте на одном из тюркских наречий не дает покоя многим поколениям пушкинистов, ибо смысл ее неведом. По его же просьбе полиглот В.Даль (успевший освоить и казахский!) наскоро переложил знаменитую поэму о степных Ромео и Джульетте (“Козы-Корпеш и Баян-Сулу”). В черновиках знаменитого “Памятника” сохранилось:
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Киргизец, и друг степей калмык.
Мы не знаем, почему капризная муза поэта предпочла никому не известного “тунгуса” (так в окончательной редакции) “киргизцу”. Возможно, потому, что последнего трудно было назвать “диким”. Великолепная поэзия, инструментальная (!) богатейшая музыка, достоинство и честь степных рыцарей - все это требовало другого слова и другого осмысления. Поэт сердцем чувствовал это. P.S. Махамбет, знаток русской культуры, безусловно, читал творения Пушкина. Но Пушкин, питавший исключительный интерес ко всему свободолюбивому и бунтарскому (декабризм, пугачевщина!), - знал ли он о казахском поэте? Ответ на этот вопрос сгорел вместе с архивом В.Даля, близко знавшего обоих.
Арон Атабек
|
