Вы можете поставить свою оценку в конце страницы
Высокое напряжение Флюра Мусина Театр балета Бориса Эйфмана сегодня известен во всем мире. Быть может, на Западе, особенно в Америке, в последние годы о нем пишут и говорят даже больше, чем в России. И хотя у балетмейстера Эйфмана непростая судьба и в интервью он часто сетует на то, что путь его к признанию и успеху был долог и тернист, имя его на устах у любителей балета уже более двадцати лет.
Первая же, показанная в 1977 году программа произвела сильнейшее впечатление: обращение к музыке “Pink Floyd”, Д.Маклафлина, Р.Уэйкмана в те годы было равносильно бунту, а соединение этих композиций с ошеломляюще эмоциональной, свободной от академических клише хореографией принесло Эйфману репутацию “хореографического диссидента”.
Алматинцы, видевшие спектакль “Двуголосие” с Аллой Осипенко и Джоном Марковским на гастролях Ленинградского ансамбля балета в 1982 году, до сих пор вспоминают этот камерный балет как потрясение Поэтому вполне закономерно, что из всей обширной программы, представленной в рамках Дней культуры Санкт-Петербурга в Алматы, зрительский ажиотаж вызвали три спектакля театра балета Бориса Эйфмана: “Красная Жизель”, “Чайковский” и “Дон Жуан”.
Последний, из перечисленных, самый свежий: его премьера состоялась в 2002 году, а балетмейстер, как известно, стабильно ставит по спектаклю в год, иногда два, и потому число балетов, принадлежащих его перу, уже перевалило за сорок.
Вот и сейчас, когда труппа гастролирует в Алматы, Борис Эйфман находится в Америке, где ставит свой новый спектакль для знаменитой труппы “Нью-Йорк сити балле”. Балет посвящен основателю американской труппы, известному балетмейстеру Джорджу Баланчину и будет показан сначала в Нью-Йорке, а затем в России.
 |
Поэтому о спектаклях и о том, как работается с таким “непростым” хореографом как Эйфман, я беседовала с солистами театра: исполнительницей главной партии Балерины в “Красной Жизели” Верой Арбузовой, первым, и, по мнению критиков, самым лучшим исполнителем партии Чайковского в одноименном балете народным артистом России Альбертом Галичаниным и молодым солистом Юрием Смелковым, которого алматинцы увидели в роли Сержа Лифаря и Дон Жуана.
- Вера, партия Балерины в “Красной Жизели” ставилась на вас, и, наверное, никто лучше не расскажет, о чем этот балет, и почему Жизель “красная”?
В.А.: Этот балет о судьбе балерины Ольги Спесивцевой, балерины необыкновенной красоты и необыкновенно трагической судьбы, которая начинала танцевать в Мариинском, но после революции эмигрировала во Францию, танцевала в Гранд-Опера все классические партии, особенно великолепна была в партии Жизели, вносила в нее особое, трагическое начало, но для снобистской французской публики навсегда осталась “красной Жизелью”. Невозможность найти себя в новых условиях, а по нашей версии была еще и неразделенная любовь к Сержу Лифарю, все это подорвало ее хрупкое здоровье, и она сошла с ума, и 20 лет провела в психиатрической лечебнице. Умерла в 1991 году в возрасте 93 лет, и многие наши известные танцовщики, бывая в Париже, обязательно навещали ее в доме престарелых, где она доживала свои последние годы.
- Трудно было работать над партией? И вообще, как работается с балетмейстером Эйфманом?
В.А.: Если я скажу, что легко - это будет неправдой. Самый тяжелый период - постановочный, каждый акт у нас ставится около двух месяцев, и бывает так, что после того как все поставлено, Борис Яковлевич может все полностью поменять, включая концепцию.
Поэтому это очень тяжелый труд в физическом и эмоциональном плане, мы работаем по 8-9 часов в день, а Эйфман просто переезжает жить на это время в репетиционный зал. С Борисом Яковлевичем работать трудно, он человек непростой, очень эмоциональный и взрывной. Но когда выходишь на сцену, проживаешь эту судьбу и получаешь ответный импульс от зрителя - чувствуешь, что затраченные усилия стоили того. А судьбу Спесивцевой я танцую как свою - с каждым могло бы такое случиться.
- Спектакль “Чайковский” вызвал своей премьерой очень бурную реакцию в России, известно, что один депутат Госдумы даже устроил митинг по этому поводу, требуя не трогать национальную гордость - великого композитора. С чем это связано?
А.Г.: Премьера “Чайковского” состоялась в 1992 году, это один из старых спектаклей, идущих в репертуаре. И время тогда еще было смутное, недавно отмененная цензура, на многие темы еще было наложено табу, а в нашем балете затрагивается тема нетрадиционной ориентации композитора, которую балетмейстер решил очень деликатно. В спектакле присутствует двойник Чайковского, его alter ego, его подсознательное “я”, которое, с одной стороны, тянет его к написанию гениальных произведений, а с другой - разрывает внутренней страстью.
Чайковский тяжело переживал свой грех, он был глубоко набожный человек, и в нем как бы два человека сосуществовало: один - сдержанно-светский, а другой - необузданно-страстный, и эта двойственность разрывала его изнутри. Когда я прочитал его дневники, я дважды отказывался от роли, мне казалось, что невозможно передать все это в спектакле, через пластику. Эту внутреннюю борьбу, эту тонкую грань, отделяющую гениальное творчество от психического слома. Но все, о чем этот спектакль, есть в музыке, наш спектакль это не биография композитора, а материализация его музыки, симфония его страстей, воплощенных в пластике.
- Юра, вы один из молодых солистов, в труппе только шесть лет, но танцуете уже практически все ведущие партии, в том числе и партию Дон Жуана. Имеет ли она в своей основе литературный прототип, как это часто бывает в балетах Бориса Эйфмана?
Ю.С.: Партия эта неоднозначна и довольно витиевато выстроена, знаете, нет такой концептуальной линии героя. И говорить, что за основу взят герой Мольера или герой Пушкина, тоже нельзя, потому что даже по фабуле у нас все не так: Донна Анна не соблазнена Дон Жуаном, а, сопротивляясь, закалывает себя кинжалом. И в преисподнюю героя уносит не статуя Командора, а дух Анны, и это потрясающая по постановочным эффектам сцена. Хотя я, когда готовил эту партию, прочитал оба произведения и еще много об эпохе. Мне кажется, в балете важен именно этот дух времени - бурлеск и неуемная жажда жизни.
- Интересно, я беседую уже с третьим танцовщиком труппы, и все вы говорите о том, как серьезно готовитесь к роли - читаете книги, дневники, изучаете эпоху. У вас все так работают?
Ю.С.: Конечно, Борис Яковлевич много говорит с нами о роли, о ее внутренней логике, но и мы сами много работаем, читаем, смотрим. Мне не интересна просто голая физика движений, что бывает очень часто в академических партиях, интересно, когда есть над чем поразмыслить. И потом, Борис Яковлевич отбирает танцовщиков в труппу очень придирчиво, во-первых, по физическим данным артист должен подходить под его пластику, а во-вторых, ему надо увидеть изюминку в человеке, наши балеты ставятся на яркие индивидуальности, для того чтобы станцевать их, нужно иметь что-то в душе.
Не имея возможности говорить в рамках газетной статьи об особенностях хореографического стиля балетмейстера, замечу только, что Эйфман, помимо яркого пластического языка, и педагогического таланта, обладает еще и незаурядным режиссерским мастерством.Так организовать пространство, когда декорация и кордебалет составляют единую, изумительную по красоте композицию в “Дон Жуане”, или гениально решенная финальная сцена с зеркалами в балете “Красная Жизель”, когда Балерина растворяется в зеркалах, как бы уходит в Зазеркалье, или зеленый игорный стол в “Чайковском”, который становится и сценой его жизни, и овеществленной метафорой судьбы, и, наконец, гробом композитора - эти и еще множество других решений делают его балеты незабываемыми, врезаясь в память яркими пластическими образами.
А балетмейстер, который завершает в Америке работу над очередным балетом “Баланчин”, уже продумывает коллизии следующего спектакля: это будет балет “Анна Каренина”, и наверняка версия классического сюжета будет проникнута собственным, неожиданным видением хореографа.
|
