Вы можете поставить свою оценку в конце страницы
Приключения
капитана Степанова
(Продолжение. Начало в №№1,3,4,5) Во времена персидского похода Петра I на этом месте стояло небольшое селение горцев под названием Тарки. Отроги Кавказских гор, что нависают над городом, до сих пор называются Тарки Тау. До революции этот город назывался Петровск, а после был назван в честь народного героя, отдавшего жизнь борьбе за простых людей. Звали его Махач, а Кала - это город. Вот откуда название столицы Дагестана.
Последний раз я здесь был шесть лет назад, во время проведения нами X Каспийской регаты на Кубок Каспия “Золотой Нактоуз”. Помнится хороший, теплый прием. Интересно, как здесь сейчас? Вот уже новость - метров на сто удлинили входной волнолом - за ним сухогрузная гавань. Раньше здесь было полно рыбаков - сейчас что-то не видно. Наверное, дисциплина в порту. На рейде не было ни одного корабля, да и в порту какое-то затишье. Застывшие у причалов гигантские сухогрузы, рыбацкие ПТС и СРТМ, облепленные замысловатыми надстройками, антеннами военные крейсера шарового цвета, портовские буксиры, похожие на большие лапти, - все стояли без движения у причалов, прижавшись друг к другу, как овцы (да простят меня моряки) в загоне в преддверии непогоды. Яхт - не видать. Ни одной мачты. Дожили... Идем к центральным причалам к буксиру “Ураган”.
- Эй, на борту! Куда можно причалить?
Недоуменные взгляды, забегали. Соображаю, что “Пионер” весьма экзотичен со стороны. Десятиметровая мачта, прогнутая назад, смахивает на кривую саблю, занесенную для удара. Четырехметровые аутриггеры (“оттнырки”) - как руки, раскинутые для объятий. Трехметровый бушприт впереди, как нос Буратино, первый протыкает пространство, ярко-красные усы-брызги, нарисованные по три с каждого борта, дополняют весь этот воинственный вид.
Свидетелей нашего прибытия становится все больше. Один из первых, кто принял швартовы, - Сергей Марченко, когда-то яхтсмен, а сейчас капитан прогулочного судна - катамарана “Россия”. Дежурный капитан... Рад, весь сияет, что-то объясняет. Я тоже отвечаю, что-то говорю. На душе хорошо. И вдруг я увидел “Саида” (яхта Гвоздева). Маленький, с убранной мачтой, он болтался на портовской волне у причала почти у самого берега в уголке. Стоящий рядом шикарный заграничный катер какого-то “нового дагестанца” задавил его своим видом и блеском. “Золушка”, казалось, уже смирилась со своей участью. Участью отшумевшего бала.
- Булат, Юра. Красавцы, на правый борт! Швартуемся! Идем скорее к “Саиду” прикоснемся. Это для нас всех - святыня. Говорили, что он должен в музее стоять.
Мои спутники тоже ожили, почувствовав твердую землю под ногами, которая все же нет-нет да и начинает уплывать из-под ног. Расставлять “ноги шире плеч” - нормальная стойка моряка.
- Привет пионерам! Степанов - ты!?
Это уже подходит, блестя широкой улыбкой, крепкий, как греко-римский борец, Витя Величко - матрос “Урагана”. Обнял - задавил.
- А помнишь, как я тебя с мели тут нашей стаскивал?
- Это незабываемо! Здорово!
Звоню Гвоздеву:
- “Пионер” стоит рядом с “Саидом”.
- Володя! Все понял. Сейчас буду!
Минут через двадцать со стороны проходной появился человек, с которым меня связывает многолетняя дружба.
Ужасно горжусь, когда он говорит мне “брат мой”.
Горячие рукопожатия, возгласы, вопросы “а помнишь”, “а знаешь”, “ну ты даешь” не менее часа витали среди нашей компании. Я подарил Гвоздеву последний номер журнала “Катера и Яхты” с очень хорошей статьей о нем, о его второй кругосветке. Статью написал случайный знакомый - капитан яхты “Сугдея” Дроздов - будучи в Стамбуле в Атакей-Марине. На фото Гвоздев и Виктор Языков сидели на “Саиде”. Думаю - это надо же судьбе так свести вместе двух звезд нашего яхтинга. Дядя Женя очень обрадовался подарку: в Махачкалу таких журналов не завозят.
Появление Гвоздева оказалось весьма кстати, предстояла встреча с пограничниками и таможенниками. Комиссию нам устроили на борту “России”, и по тщательности проверки наших паспортов, судовых ролей, сопроводительных писем, а также перекрестных вопросов стало ясно, что приехали мы в зону повышенного риска.
“Пионер” заставили перегнать к причалу для иностранцев под надзор постоянного дежурного, паспорта забрали. Любая отлучка с яхты (за водой, в туалет, на другой корабль, в город) - только с разрешения пограничника. Появилось, а потом и усилилось чувство частичного ареста. Лавина новых впечатлений еще будоражила сознание, а усталость и покой, в который погружался порт, брали свое. Спали глубоко и спокойно. Качки нет. Вот она тихая гавань - лучше нет ничего на свете! И только шум железнодорожных составов, проносящихся в каких-то ста метрах от нас (линия идет прямо по кромке берега), долетал до нашего сонного подсознания, рождая не помню какие, но все же береговые ассоциации.
|
