|
Пикассо, принц
и строгий Лютер
(короткие записки впечатлительного журналиста)
Ирина Гайкалова
На первый взгляд Германия была неприветлива
в этот раз. Она насупилась серым небом, и ганноверские ветры
пронизывали наши бренные тела резко и даже негостеприимно.
Однако через пару дней мы пообвыклись, и наше настроение изменилось.
Вдруг все показалось необычайно приветливым - и люди, и дома,
и тяжелое небо, и высокие шпили старых кирхе, и даже каменный
неприступный Шиллер, стоящий задумчиво в самом центре Ганновера
на пересечении торговых улиц - кричащих, ярких, западных,
раскрепощенных, - и даже сирые наркоманы с большими собаками,
тихо побирающиеся на этих улицах, и старые добропорядочные
протестанты и строгий Лютер, возвышающийся и возвышенный...
Надо было только открыть глаза и сердца, чтобы город медленно
и верно вошел в них и стал немедленно очаровательным, как
старый и добрый знакомый после долгой разлуки. Так случилась
встреча, и уже не оставалось сомнений в необычайности каждого
мига, проведенного там.
Сначала люди. О, конечно, люди. Наши люди - аусзидлеры. Переселенцы,
почти такие же, как были, только немного изменившиеся, только
ставшие чуть более западными, только говорящие на странном
аусзидлерском языке - нежной помеси немецкого и русского,
чудном варианте нового эсперанто, понятного каждому русскому
немцу.
 |
Они рады нам, как рады всем, приехавшим с
их родины, той, что неисторическая, но такая понятная и простая,
оставшаяся в воспоминаниях и душах светлым и ярким пятном,
той, что снится по ночам и манит к себе и не оставляет в покое.
Они рады, а оттого в каждом доме накрываются большие столы
в самых больших комнатах и готовится “наша” еда и льется вино
в бокалы и “доппелькорн” по вкусу и говорятся бесконечные
тосты. По традиции, по памяти, от радости.
Они не жалуются, им в общем-то нормально, они устраиваются
и уже не вернутся назад. Но они оставили здесь могилы, соседей,
детство и юность, жизнь и поэтому просят передавать большие
приветы, плачут при расставании и просят их не забывать...
Теперь - искусство. Оно везде, а потому его уже не замечаешь,
им начинаешь жить. Заходишь в церковь 12-го века, а там фрески
и солнце, застрявшее в них, - момент истины, свет искусства,
сама история. Старому музыканту, что играет на скрипке у дверей,
обязательно скромные несколько центов - искусство.
Там у огромной старинной ратуши - просто постоять и потрогать
многовековые стены, пережившие время, людей, самих себя, когда-то
отстроенных раз и навсегда, у витиеватой “Апотеке” нечаянно
застрять, глядя на роспись и тяжелые двери - все искусство.
Никогда не знаешь, где оно начинается, где заканчивается.
Во всяком случае, оно всегда очень зримо продолжается. Идем
скорее в музей Шпренгеля (Sprengel Museum). Идем сами без
провожатых, слегка плутаем, путаем улицы, выспрашиваем прохожих
- это очень забавное занятие, туристическая прерогатива, мы
ею радостно пользуемся и, прошагав, быть может, лишние пару
километров, все же самостоятельно (Selbst!) находим Шпренгель-музеум
- музей современного искусства.
Нас пытался слегка разочаровать кассир: никаких особенных
выставок сейчас не проводится. Однако есть искусство пациентов
психиатрической клиники и, конечно, сам музей. Но - не удалось.
Музей и без специальных выставок прекрасен, особенно для нас,
уже поверивших в необычность и особенность своего пребывания
здесь.
Что может быть прекрасней живого Шагала с его насыщенным синим
цветом, мучительно-откровенной любовью и нежностью!? Шагала,
правда, было немного, совсем чуть-чуть, скажем честно, одна
картина. Остальное, говорят, в хранилище - музей не всегда
выставляет напоказ все свои богатства. Но и то - какая радость!
Потом - Макс Ернст! Вот его - много! Боже, гениальное безумие,
наизнанку вывернутая душа, страшные переживания: темный Лес
из рыболовных сетей, переписанная Вселенная (“Незаконные занятия
астрономией”), настоящая дверь Поля Элюара, разрисованная
Эрнстом, ведущая в Куда-то. Эрнст - наш Калмыков. Или Калмыков
- Эрнст. Они удивительно похожи в своих незаконных занятиях
астрономией и переиначивании мира.
Потом - Пабло. Великий Пабло Пикассо. Бездушный, как сказал
один из нас, Пикассо. Он здесь расположился вальяжно, заняв
несколько залов - он одна из самых больших ценностей музея,
им гордятся, его лелеют. А он? Издевается над нами, конечно.
Что еще может делать гениальный Пикассо, расчленивший людей
на множество частей, разделав нас по своему образу и подобию,
выставив напоказ совершенное несовершенство человеческого
“я”. Его, конечно, трудно любить. Но можно. Бывает же такая
на свете трудная любовь. К Пикассо, например. Он тоже так
любил нас, по-своему, по-пикассовски.
Что еще? Кто еще? Ах да, после музея едем в местечко недалеко
от Ганновера, где стоит величественный средневековый замок
ганноверского принца. Принц - потомок и владелец наследства
проживает также в этом замке, полном рыцарского обмундирования,
опаленных в боях флагов противников, захваченных его воинственными
предками на память о своих победах, китайского фарфора, мебели
ручной работы и многих фамильных портретов.
Чем занимается уже немолодой потомок? О, он может позволить
себе многое: пускать туристов в свой замок, быть светским
львом, раздавать автографы и справлять малую нужду посреди
многолюдной международной выставки в Ганновере - “Экспо-2000”.
Положение, как говорится, обязывает.
Наконец, пережив моменты сопереживаний высокому искусству,
оказываемся в самом сердце современности - газете “Ганноверше
Альгемайне Цайтунг”, где свершается новостная жизнь, где каждое
вчера вершит сегодня. Встреча с “ГАЦ” благодаря Штефану Коху
- редактору внешнеполитического отдела, человеку, влюбленному
в Казахстан, единственному и непререкаемому авторитету-специалисту
по нашей стране в Германии.
Громадная редакция со своим музеем (опять искусство), где
хранятся старые типографские машины, картины сотрудников,
образцы газеты прошлого века. Работники цехов приветливы и
отзывчивы - нам показывают весь процесс от начала (верстки)
до печати. Штефан без устали водит нас по залам и закоулкам,
говорит, говорит...
На следующий день везет нас в Берлин. Два с половиной часа
на машине и снова Штефан - экскурсовод. Его знанию истории
Германии, ее городов можно только завидовать... Прощаясь,
мы зовем его в Алматы (где он был уже не раз), летом мы обещаем
ему незабываемые впечатления, и... мы обязательно успеем изучить
ее историю.
Десять дней в Германии - много или мало? Десять дней для двух
городов - Ганновера и Берлина - все-таки мало. Мы поднимаемся
по трапу, с каждым шагом превращаясь из бесшабашных туристов
в озабоченных делами насущными людей - завтра, завтра на работу.
Германия прощается с нами: она, как всегда, скрыта в низких
облаках, немногословна, задумчива, она уже живет своей жизнью,
забывая о нас, не помня о нас. Но мы на нее не в обиде, мы
полны очарования и завтра же примемся писать ей письма, писать
о ней эссе, вспоминать ее запахи, звуки, рассуждать о ней,
думать. Жизнь, как и роман, продолжается...
Ганновер-Берлин-Алматы
|
