Оптимистическая трагедия

Мира Мустафина

Владимиру Алексеевичу Толоконникову, заслуженному артисту республики, лауреату Государственной премии России, исполнилось 59 лет.

Отмечал свой день рождения Владимир Алексеевич в семейном кругу. Хотя мог бы закатить роскошный банкет. Но в свой день ангела он даже хотел удрать от поздравлений. Не удалось

Он человек долга. В театре в день его рождения не было выходного, а идти к художественному руководителю Рубену Андриасяну он не захотел. Владимир Алексеевич решил, что себя он не отпускает с работы.

На день рождения собираются его друзья и соседи. Гулять так гулять: и шашлык на всех соседей, и дорогое французское вино, и русской окрошки наготовит ведрами. И кто бы ни зашел к нему в гости, он всех угостит и напоит. Я нисколечко не преувеличиваю, - Владимир Алексеевич пользуется народной любовью.

Когда я пришла к нему на интервью, мне тоже хотелось наговорить Толоконникову кучу комплиментов - актерам всегда, не только в дни рождения, нужны слова признания. Но лишь я начала поздравлять, он меня прервал и сказал: “Ради бога, не напоминай, что мне в следующем году 60. А то в театре поздравляли, как будто намекали, что пора на пенсию”.

- Владимир Алексеевич, а вы что - такой сентиментальный?
- Сентиментальность - все-таки из дурновкусных вещей, на мой взгляд. С ней надо быть осторожней. Слезливости точно не люблю. Еще Мейерхольд сказал, что у трагической актрисы должен быть сухой голос. Замечательно! Существует ведь масса состояний, которые выше слез. Но это с возрастом только начинаешь ценить.
- Возраст ощущаете?
- Опыт ощущаю. Экономнее отношусь к своим силам. Раньше мог сорваться и на дискотеку пойти, а сейчас, после того как сердце прихватило, стал экономить силы.
- А что сейчас, неудобно на дискотеки ходить?
- В житейском смысле - конечно, а в театре - нет.
- Вы хорошо выглядите. А не боитесь быть моложавым?
- Что имела в виду - несолидность? Я как-то доверяю своим ощущениям, хотя пытаюсь со стороны на себя поглядывать. Я, чтобы вы знали, очень трезво к себе отношусь. И я знаю, что в этом возрасте мне не сыграть Ромео или Тиля, но Мольера я еще могу.
- Ваша самооценка высока?
- У меня сложно с этим делом, она многозначна. Я, как все люди, бываю временами неуверенным в себе, а порой непоколебимым. У многих сложилось мнение, что я, кроме роли Шарикова в “Собачьем сердце”, ничего не умею делать, что я - никудышний актер, лицо у меня не интеллектуальное. Помню, был прогон “Кабалы святош”, я долго репетировал, долго примерялся к роли, гримировался под Мольера... В нынешнем театре ведь надо делать все быстро, а я так не умею. Мне надо вынашивать роль в душе, болеть ею. И вот один из членов худсовета сказал, что “Толоконников с собачьим лицом - и вдруг играет Мольера... Да это же ошибка режиссера!” Мне было очень больно. Конечно, мне эти слова никто не передавал, я услышал случайно. Почему мы всегда живем, думаем стереотипами? Мольер на тот момент меня спасал от внутреннего разрушения. Я был в поиске. До слез жалко, что сняли этот спектакль.
- Владимир Алексеевич, на следующий год 60-летия, наверное, будет бенефис.
- Время покажет. Боюсь сказать, вернее, сглазить. Есть тут одна идея... Знаю одно, что “озвучивать” ее будет режиссер-постановщик Сергей Попов.
- Все ли роли для вас одинаковы?
- Театр - не столь демократическая организация. Дали роль - нравится не нравится, но ты ее должен сыграть. На первом спектакле, как правило, отличного результата быть не может. По-настоящему роль может получиться в процессе нескольких прожитых на сцене спектаклей. Каждая постановка неповторима, и работа над ролью идет постоянно: первый ли это спектакль, сотый... Часто жизнь сама ведет к роли. Если честно, как театральный актер я не слишком избалован ролями. По большому счету, я не умею пробивать себе роли, я не умею дружить с начальством, с режиссерами. Мне, конечно, стыдно жаловаться на судьбу, но на сегодняшний день в театре я играю очень мало. Подсчитал - всего четыре спектакля. Я еще не до конца реализован, есть роли, о которых я мечтаю. Так что моя театральная жизнь похожа на оптимистическую трагедию.
- Но в одном, наверное, вы счастливы: у вас крепкая семья.
- Да, на семью грех жаловаться. Живется мне с ней хорошо. А почему вы спрашиваете?
- Да тут разные слухи... Скажите, а вы бы могли представить другую женщину на месте вашей жены?
- Мог бы. Мог бы нафантазировать, напридумывать... При одном условии: черты лица и многое другое у этой женщины должны быть как у моей Нади. У меня несносный характер. Я всегда удивляюсь ее терпению.
- Сколько денег вам нужно для счастья?
- Не знаю, не считал. Но их почему-то мне всегда не хватает. Дом двухэтажный построил, осталось только переехать. Вот бы сыновьям еще дать хорошее образование.
- Какой из человеческих пороков самый худший, на ваш взгляд?
- Зависть. Там, где зависть, там и предательство - это я из своего жизненного опыта говорю. А вообще у меня самого недостатков много. В последнее время я пытаюсь никого не обижать, не делать специально никому зла. Вот сердце прихватило, отлежал в больнице и подумал: “Это тебе за твои плохие поступки, Вовка!” А вообще, я бываю очень жестоким со своими друзьями и с близкими: вспылю и хорошим русским нецензурным языком так с ними поговорю, что потом страдаю. У меня всего два закадычных друга: Сергей Попов и Владимир Бобов. Вот я его и взял в свои продюсеры.
- Говорят, вы дружите с мафиози...
- Бог ты мой, откуда взяла ты про эту дружбу? У меня в знакомых-то одни учителя, артисты, врачи, журналисты, есть и водитель троллейбуса. Если был бы знаком, наверное, не жил бы в районе плодоконсервного завода, не строил бы дом целую пятилетку, переехал бы в Америку. Я стараюсь быть открытым, как на ладони, скрывать мне нечего. Все мои ценности - в голове.
- Вы не хотите уехать из страны?
- Перестань фальсифицировать факты. Никуда я не собираюсь: ни в Америку, ни в Россию. А знаешь, мне недавно Калягин позвонил из России и спрашивает: “Вовка, ты жив?” И рассказал, что в Москве меня уже похоронили: давно у них не мелькал, исчез из виду на некоторое время, и они, меня потеряв, пустили слух, что Толоконников умер. Значит, долго буду жить.
- Вы нищим в переходе подаете?
- Скажи, почему ты в этом интервью задаешь такие вопросы? Не буду рисоваться: подаю я очень редко. Во-первых, по улицам хожу мало, на базары и оптовки не езжу, а потом вижу насквозь, кто в действительности нуждается, кто попрошайка. Когда вижу: стоит старушка, которой жить не на что, если есть деньги - поделюсь. Мне жалко стариков, маму свою вспоминаю. По большому счету, надо заставить платить старикам тех, кто обязан это делать.
- Хорошо говорите, политикой не пробовали заниматься?
- Я что, сумасшедший? Я в ней ничего не смыслю. И потом, я твердо убежден, что каждый должен заниматься своим делом. Вы знаете, отчего мы больше всего страдаем? От того, что вокруг много дилетантов развелось. Представьте меня депутатом, с моим, как говорят, “неинтеллектуальным лицом” - страну перепугаю. Вот театр и кино - мое дело. Когда снимался в “Собачьем сердце”, думал только об одном: как бы не подвести казахстанскую театральную школу. Ничего ведь - получилось, не подвел.