ТЕНИ ЗАБЫТЫХ ПРЕДКОВ

Ася Нуриева

Наше заочное знакомство с Чавдаром Георгиевым произошло интерактивным путем. Именно таким образом мы задали свои вопросы, с тем чтобы познакомить читателей “НП” с молодым, но очень интересным и перспективным кинематографистом, живущем и работающим в США, чья жизненная история с самого детского возраста имела столько переплетений и метаморфоз, проследить за которыми мы и предлагаем нашему читателю.

- Уважаемый Чавдар, расскажите о том, как складывалась ваша биография?

- Я родился в 1973 году в Одессе-маме и прожил там до семи лет, а потом переехал с родителями в Болгарию. Как говорят: “Курица - не птица, Болгария - не заграница!” Но каждое лето я возвращался в Одессу, к морю, которое так любил.

В Болгарии я учился в русской школе, что и развило во мне любовь к русской культуре.

- Как складывались ваши детские годы?

- Я никогда, честно говоря, не увлекался искусством. Мои родители, хотя и очень интеллигентные люди, были далеки от искусства. Они занимались экономикой и математикой.

Я же был очень буйным мальчиком, имевшим в голове радикальные идеи перевернуть мир. Был анархистом и не верил ни в какой строй. Ни в коммунизм, ни в капитализм. Я играл на барабанах в панк-группе “Диоксин”, одной из первых в Болгарии. Короче, мне все было по барабану. У меня были одно-единственное желание - перевернуть мир вверх ногами - и неутомимая энергия это мое желание исполнить!

- Когда и как пришло желание стать кинорежиссером?

- Кинорежиссер - это такая заманчивая профессия. Еще бы, он командует парадом.

В панк-группе я писал тексты для песен. Но в один прекрасный день это все перестало меня манить. Как будто я проснулся от какого-то дурацкого сна. Я подумал, что мои песни услышит очень маленькая группа людей, так как Болгария - маленькая страна, и, кроме того, у панк-группы узкий круг слушателей и фанов.

Потом я закончил школу и попал в болгарскую армию. А армия, как мы все знаем, меняет человека. Там человек задумывается о смысле жизни. Я же никак не мог понять в чем все-таки смысл и зачем человеку вообще надо существовать в этом мире.

В таком именно состоянии я находился долгое время, пока нам в казарму каким-то странным стечением обстоятельств не завезли фильм “Пинк Флойд - Стена”.

Этот фильм Алана Паркера произвел на меня шокирующий эффект. Я сидел в большом зале и смотрел вместе с другими бритыми головами на этот экран, где происходили самые невероятные истории. Там людей бросали в какие-то мясорубки и заставляли их учиться или воевать. И всем этим командовала какая-то высокая и непонятная сила. Я был пленен силой кино. Каким-то невероятным образом фильм проник в сердца всех сидящих в зале. Все были потрясены. Среди зрителей были очень разные ребята. И интеллигентные мальчики из столицы, и более деревенские, из очень маленьких сел. Но все, и те и другие, поняли смысл фильма. Все до одного. Вдруг меня озарило, что если я хочу повлиять на большое количество людей и поделиться с ними своими взглядами на жизнь, то я должен стать киношником. Вот так все и началось.

- Какая кинематографическая традиция оказала на вас большее влияние - французская, итальянская, русская, американская?

- У меня есть любимые режиссеры во всех видах кино, и от всех я взял что-то свое. И все они меня вдохновляют по-своему.

В русском кинематографе любимые режиссеры Андрей Тарковский и Сергей Параджанов. Оба - настоящие художники экрана. В итальянском я больше всего люблю Пазолини, во Франции - это поэт и режиссер Жан Кокто, а в Америке мой любимый режиссер - Терренс Малик.

Тарковский делил кино на два вида. Фильмы, в которых все действие ограничено рамками экрана. Все на экране ясно, понятно и разжевано для зрителей самим режиссером.

А второй вид кино - это когда рамка экрана, как окно в другой мир, который уходит далеко за пределы экрана. На экране лишь маленькая часть этого окружающего мира, и каждый зритель воспринимает увиденное по-разному.

- Что вам дала ваша школа кинематографии, в которой вы учились в Штатах, и чем она отличается от других?

- Американская школа кино очень ориентирована на публику. В нашей школе нас учили не то чтобы делать искусство, а как сделать такое кино, которое будет продаваться и будет понятным для большого количества зрителей.

Американская школа кино - это школа, в которой доллар играет очень важную роль. Причем чем больше его будет, тем меньше возможности у режиссера работать свободно, не думая о том, понравится ли его фильм огромному количеству зрителей или нет.

- А вы причисляете себя к некоммерческому кино?

- Хотя я живу в Голливуде и учился в этой школе, а это настоящая Мекка коммерческого кино, я ничего не имею общего с этим видом фильмов и не считаю себя его составной частью.

В Америке существует много киношников, которые пытаются делать свои собственные фильмы. Тут в Голливуде полно оборудования и талантливых людей. Можно всегда собрать группу на несколько недель и бесплатно, на чистом энтузиазме сделать что-то очень интересное. Проблема заключается в том, что некоммерческое кино очень трудно в Америке показать на большом экране или по телевидению, так как все базируется на том, как много денег можно сделать с какого-то фильма. Но, с другой стороны, по всей Америке есть альтернативные кинофестивали. Даже в маленьких городах. И людям хочется увидеть что-то такое новое и интересное. Именно они являются местом, где такие некоммерческие режиссеры, как я, показывают свои работы.

Мой новый фильм “Аральское море: жизнь после смерти” будет первым коммерческим проектом. Так как вопросы окружающей среды очень важны и интересны зрителям всего мира. Ведь мы все живем на одной планете, и то, что происходит на Аральском море, имеет влияние на всех нас. Независимо, где мы находимся - в Голливуде или в Алма-Ате. Но Аральское море - это история всего человечества. Процветающий некогда край превратился руками человека в пустыню.

- Чавдар, в вашем фильме “Каширский мессия” вы исследуете вопрос собственной идентичности, ведя своеобразный разговор-исследование со своими родными и близкими, выясняя свое происхождение и принадлежность к одной из древнейших национальностей на земле. Почему вам так вдруг стал интересен вопрос собственной идентичности? И сильно ли вас изменило знание того, кто вы по национальности?

- У каждого дерева есть корни. Без них дерево не может вырасти из земли. Когда-то один греческий философ, кажется Аристотель, говорил: “Дайте мне точку опоры, и я переверну мир!”

Так вот, мне очень было важно почувствовать себя частью чего-то большего, чем я сам. Мне хотелось найти ту утраченную связь с людьми и поколениями, которые были до меня.

Именно этим и является мое “еврейство”, а ведь евреи существуют как нация уже более чем 3500 лет. Они дали миру очень многое, включая и Библию, и концепцию веры в одного Бога.

Теперь я уже еврей не только по крови, но и по религии. И мне очень многое дает иудаизм как религия и философия жизни.

- Чавдар, что побудило автора такой эстетской работы, как “Значимый другой”, снятой по библейским мотивам на современном материале, проявить свой интерес к более социальной проблеме Арала?

- Как я уже говорил, для меня проблема Аральского моря - это история нашей планеты, но на конкретном трагическом примере. Она не столько для меня социальная, сколько историческая и пророческая.

Еще Аральское море - это загадочный центр и место встречи цивилизаций. Это не только Шелковый путь, Древний Хорезм и жемчужина Востока, но это также бывшая Российская империя и история большевиков.

Чем стало Аральское море теперь? Резервуаром токсических пестицидов, стекающих с хлопковых полей.

Жизнь и смерть красивейшего моря являются метафорой самой по себе. Поэтому мой фильм будет наполнен символизмом и фольклором всех цивилизаций и культур, которые были составной частью и этого региона.

Это будут не только каракалпаки и казахи, не только узбеки и корейцы, не только русские, но и также еврейские и арабские культуры и фольклор.

Так же, как и режиссер Михаил Калатозов (автор фильма “Летят журавли”) в своем фильме “Я, Куба” рассматривал историю Кубы, включая революцию и Фиделя Кастро, с точки зрения самого острова. Таким же способом я хочу рассказать историю Арала.

- Что в историческом аспекте привлекло вас в истории Арала?

- Здесь, в самом сердце Азии, стояло всемогущественное королевство, известное своими потрясающими садами. Несколько сотен лет назад, в период Шелкового пути, караваны распространяли дыни, запакованные в ледяных коробках, которые путешествовали через оазис Аральского моря, через пустыню в Багдад, где стоимость одного деликатеса достигала стоимости прекрасной наложницы.

Когда Европа вступила в Ренессанс, Васко да Гама обозначил морской путь в 1498 году в Азию и Китай вокруг побережья Западной Африки. Таким образом, Шелковой путь быстро потерял значимость и харизму с его потрясающими мавзолеями, неумолимо утонувшими под песками.

Это происходило до русской революции 1917 года, когда удаленные земли стали центром вокруг нового оживления. Окруженные врагами большевики пришли к выводу, что они не могут рисковать своей зависимостью от внешних источников поставки хлопка, и решили превратить древнюю пустыню в советскую хлопковую чашу.

В 50-е они повернули могущественные реки Амударья и Сырдарья - единственные источники воды, которые бежали через пустыню в Аральское море, - с тем чтобы оросить поля хлопка в сухом засушливом районе Узбекистана. И уже через несколько лет веками процветающее промыслами на охоте и рыболовстве древнее кочевое общество было трансформировано в общество, тотально зависимое от монокультуры - хлопка.

Первые годы у этого проекта был потрясающий успех. Узбекистан возник как четвертая наикрупнейшая хлопковая нация в мире. Но орошение и ирригация превратили в пустыню цветущую местность, что привело за собой катастрофическую цепь событий. Сегодня 90% этой воды повернуто в Арал и только половина ее осталась в состоянии высокой засоленности и практически умирает.