Пианино в траве

Мира Мустафина

Мне советовали не писать гневных критических заметок. Но я не могу этого сделать, потому что спектакль “Пианино в траве” слишком эффектный в творчестве Владимира Молчанова, режиссера-постановщика, но “погоды не делает” в художественном облике театра. Слишком чуждый визуально и эмоционально, что усложняет восприятие. Испытываешь перед спектаклем некую растерянность. Конечно, легче всего эту растерянность забыть, хваля режиссера или крутясь вокруг да около его спектакля, что, собственно, и сделали мои коллеги из СМИ.
Дежурно одинаковой в рецензиях, промелькнувших во многих печатных изданиях, выглядит информация, где “режиссер думал об этой постановке достаточно давно” и что она (то есть постановка) “созвучна нам, настроению актеров, зрителей, ситуациям, происходящим в нашей жизни”. И потому спектакль состоялся. Очень хотелось бы ответить на эту “детскую болезнь левизны” страстью категоричных сравнений.

Сравнивать “Пианино в траве” В.Молчанова с другими режиссерскими работами этого сезона глупо. На мой взгляд, все равно, что сравнивать кофе с молоком. Это разные режиссерские решения, разные миры. А использовать “Пианино в траве”, чтобы еще раз высказать свои претензии по поводу репертуара художественному руководителю театра Рубену Андриасяну, как-то малопривлекательно. Без сомнения, Рубен Суренович совершил смелый и мудрый поступок, дав возможность молодым режиссерам высказать свое “я”. Но вопрос в другом: как им удается реализовать свое видение на сцене академического театра.

Пьеса Франсуазы Саган не устарела. Она достаточно злободневна. Но, к сожалению, режиссер был заинтересован прежде всего созданием пышного театрального зрелища.

Когда-то великий Товстоногов точно выразился по поводу последнего выпущенного при нем спектакля, который назывался “Гарнир больше зайца”: “Спору нет - без зрелищности театр пресен. Однако не стоит забывать, что интеллектуальная и философская сторона спектакля интересны вдвойне”. Великий театральный классик был прав. Мизансцены с велосипедным грохотом, шумом на лужайке и эротическими фантазиями не заменят интеллектуального подтекста Саган. Стремление Молчанова к экзотической режиссерской манере не сравнится с психологическим направлением, к которому и относится изначально сама пьеса.

Допустим, лермонтовцы забыли саму идею драматурга, но возможно же обогатить холодный западный рационализм горячим русским душевным реализмом. Господин Молчанов, на мой взгляд, с избыточной щедростью нафантазировавший решение второстепенных мизансцен, проявил предельную скромность в последней, кульминационной. Вот в сцене “отъезда и расставания” необходимо было найти неожиданный режиссерский ход. Но, увы.

“Пианино в траве” в первом действии утомляет своей обстоятельностью. Режиссер, конечно, пытается ее разнообразить комическими приемами, но ощущение монотонности все равно не покидает. Буду откровенной до конца: когда в первом действии тонна претенциозного “непереваренного” текста обрушилась в зрительный зал, мной овладела сонливость.

Так, на уровне постановочных приемов условностей хоть отбавляй. Не хватает легкой отстраненности, придающей пьесе Саган изящество и глубокий психологизм.

Актеры нарочито смеются, выкрикивают слова или тщательно выговаривают, раскрашивают каждую реплику, усугубляя обилие текста, его внесюжетный характер. Подобное искусство психологичным я бы не рискнула назвать. Давайте вспомним спектакли Питера Брука - вот где истинный психологизм. А у нас просто наблюдается выразительная декламация, которую выдают за душевную глубину.

С удовлетворением зритель следит за натуральными эмоциями Луи (актер Сергей Попов). И тем не менее в голове возникает фраза, которой хочу поделиться с режиссером Молчановым: интеллектуальная пьеса предполагает умение думать на площадке. Хорошо, конечно, уйти в глубину подсознания, овладеть экзистенциальной философией, но все же для начала нужно овладеть сознанием. Я бы назвала жанр спектакля “Пианино в траве” интеллектуальными посиделками по причине того, что зрелище имеет механический оттенок и характерно старательными исполнителями-роботами.

Безусловно, до сущности психологии театрального искусства далеко. Для театра всегда неизменным остается закон единого общего переживания, который и разрушен в этой постановке. Осознание своего существования на сцене или в жизни - дело сугубо сокровенное. Стоит ли выносить его на общее обозрение? А уж если вынесли, то “подай нам драматургию, режиссера, актера”, - бесконечно шептала моя приятельница во время просмотра постановки. А ведь она права. Все это, конечно, присутствует. Есть драматург, режиссеры, актеры, художник-сценограф, композитор, но все рассчитано на уровень наивного зрителя-дилетанта.

Простите, а что делать тому зрителю, который не хочет попасть под общую гребенку, тому, который хочет быть “белой вороной”? И если театр сейчас жалуется на зрителя: мол, не тот, не те ценители искусства пошли, на мой взгляд, он глубоко ошибается. В том, что сегодня в основном на постановки театра Лермонтова приходит зритель-дилетант, виноват в первую очередь сам театр.