Мухтар Алтынбаев: О НЕБЕ И О ЗЕМЛЕ
 - С чем у вас ассоциируется понятие детства?
- Видимо, детство у каждого человека ассоциируется с родным краем, где он родился и вырос. Для меня дорог Кировский район Караганды. Здесь прошло мое детство. Коль я жил в городе, то, естественно, детство больше ассоциируется с улицей, стадионом, где мы, пацаны, летом играли в футбол, баскетбол, а зимой бегали на каток. Были, конечно же, и радости, и огорчения. В общем все, что пережил в детстве, прошло через мое сердце.
- Словом, утверждаться приходилось на улице?
- Да, на улице. Хочешь-не хочешь, а друзья были городские, шахтерские, так как район был шахтерский. Насколько помню, много было приезжих, людей разных национальностей. Они в 50-е годы приехали в наш город осваивать угольные шахты. Сегодня из друзей практически никого не осталось. Многие уехали. Как мне известно, один из друзей живет и работает в Павлодаре.
- Часто драться приходилось?
- Скажу честно, приходилось драться, и нередко. У меня был брат, а у него друзья - неплохие, вот они меня в обиду не давали. Все же, несмотря на это, один раз получил кирпичом в лицо.
- Это вы район на район бились?
- Нет, внутри района, мы за пределы района в детстве особо не выходили. Школа находилась прямо напротив дома, а рядом - стадион. Они и составляли наш круг. А когда повзрослел, уже ездил в другой район. На то были свои причины. С супругой мы учились с первого класса, с ней дружил. Когда она уехала в новый город, так назывался в то время район в Караганде, ездил к ней. Ведь наша дружба продолжалась. Сами знаете, поездки туда и назад. Они были достаточно напряженные, там же своя сфера влияния. Приходилось где-то обходить пятачки, идти пешком.
- Не было желания плюнуть на все и не ездить больше? Девушек-то вокруг немало...
- (Смеется) Я об этом не задумывался. Думаешь только о цели и только - вперед!
- Это вы, получается, такой однолюб?
- Да, с первого класса мы вместе с ней в одной школе учились, будем говорить, первая любовь, поженились в 18 лет и живем по сей день вместе.
- Получается, и секретов друг от друга практически нет?
- Нет абсолютно. Почему-то странно, что школьные друзья сейчас почти не встречаются. Хотел бы увидеть одноклассников, но не получается. Видимо, прошло много времени с тех пор как расстались, да и занимаемая должность влияет.
Лет десять назад, наверное, на улице случайно встретились с женщиной - преподавателем казахской литературы. Она так и не изменилась, осталась такой же, какая была. А хороших школьных друзей, с кем мне приходилось часто общаться, было трое. К сожалению, двое из них трагически погибли. Оба хорошие ребята, один политех закончил, лифтостроением занимался, строительством, и в Афганистане был по этой линии.
Второй - после службы в армии медицинский закончил. Достиг определенных высот в работе. Их уже нет. Грустишь, сожалеешь, но что поделаешь. У Мандельштама, кажется, есть такие строки:
... боль, когда бы ни пришла,
всегда приходит слишком
рано.
Так что супруга для меня одновременно и одноклассник, и друг.
- Кстати, что касается школы. В школе вы “подавали надежды”?
- В школе я неплохо учился. Любил математику, физику. Меньше внимания уделял литературе - это плохо, вот супруга у меня, наоборот, очень хорошо знает и казахскую, и русскую литературу. Суперотличником я не был, на общественные работы силком тащили.
В то время вовсю действовали пионерские, комсомольские организации, а я же больше времени уделял спорту. Занимался большим русским хоккеем в зимнее время, а летом - футболом, баскетболом. Что касается семьи, то она была обеспеченная. Отца, директора шахты, а на пенсии - заместителя директора, горожане знали хорошо. Брат был избалованный, он больше пользовался дома так называемыми льготами, чем я.
- А комсомольцем быть не нравилось?
- Я как-то не осознавал этого до конца - пионер так пионер, приняли так приняли. Мне не нравилось носить галстук, каждое утро завязывать. Хотя некоторые в этих целях старались использовать скрепки, но такие попытки пресекались. Галстук надо было обязательно завязывать. А в комсомоле активным его членом в школе я не был.
Что касается периода военной службы, то я был уже активистом и в комсомоле, и в партии, так как у меня была хорошая дисциплина, я успешно усваивал программу, хорошо летал. Кого еще брать в активисты?! Меня, конечно.
- Кем вы мечтали стать в детстве, пока не познакомились со своей профессией?
- Не знаю даже, с чего началась мечта эта. С фильмов, может быть? Даже когда я первый раз признался отцу, брату, они меня не поняли. Какой с тебя летчик? А вот у меня мечта была, представляете? И я пробивался. Когда пришел в первый раз в аэроклуб, меня не приняли как несовершеннолетнего. Пришел на следующий год. Тогда уже повезло, я учился с любовью и с желанием. Все экзамены сдал на “пятерки”, вот так и начал летать.
Романтика полетов
- Когда вы впервые примерили погоны?
- В последний год учебы в школе я летал без отрыва, как бы учился в аэроклубе. В советское время эти клубы считались центрами подготовки летчиков, но они были закамуфлированы, а фактически готовили военных летчиков. Там я два года отлетал, а после окончания школы в летную работу затянуло. Я не пошел ни в какой вуз, а напротив, пошел трудиться. Года два я поработал на шахте. После этого призвали меня на сборы сержантов запаса на одиннадцать месяцев.
Стали летать на самолетах МиГ-17. Освоили определенные программы и получили офицерское звание. Став офицером запаса, я вновь вернулся на родную шахту и продолжил трудовую деятельность. Работая под землей, все же думал стать гражданским пилотом. Не зря говорят: “Человек без цели, что птица без крыльев”. Несколько лет, как говорится, бился, но все не получалось. Трехгодичное летное, можно сказать, полувоенное образование не давало хода в большую авиацию.
Я тогда был женат. В семье уже был ребенок. А меня каждые полгода пытались призвать в армию. И я перед комиссией поставил условие, чтобы летать на истребителях самостоятельно, а не в составе экипажа. Приехали “покупатели” из Уральского военного округа, с ними конкретно поговорили, и я согласился. В 1969 году призвался в армию. Затем начались мытарства, представляете, переезды из одного города в другой: из Караганды в Свердловск, из Свердловска в Пермь, из Перми в Клин, в Подмосковье. Потом Клин, Пермь, из Перми в Троицк. Вновь Пермь. Словом, целая круговерть - переброски в течение года.
- Семья не роптала?
- Нет, нормально все. Было тяжело, конечно, без квартиры. Супруга то приезжала, то уезжала. Естественно, мучались мы с ней. К тому же не хватало средств, так как мало получали. Жили в общежитии. Потом через определенное время получили квартиру в необустроенном Пермском гарнизоне. Здесь я прошел путь от младшего лейтенанта до командира полка. Все это в течение восьми лет. Вот такое становление было.
- Экстремальных ситуаций много было?
- Особо много подобных ситуаций не было. Припоминается 2-3 случая. Однажды забарахлила масленая система, двигатель отказал на МиГ-25. Пришлось посадить самолет при работе одного двигателя. Второй случай произошел на легкомоторном самолете радиационной разведки АН-14. Тогда отвалился винт полностью. Пришлось сажать авиамашину. Два таких серьезных случая было в жизни, а так Бог миловал. Короче: “Не так страшен черт, как его малюют”.
- Мысли катапультироваться ни разу не было?
- Как-то не приходила эта мысль. Вообще летчик должен быть готов к катапультированию, особенно на истребителях, где лимит времени на секунды. Но в полете почему-то об этом не думаешь, сливаешься с самолетом. Допустим, когда винт отвалился, там не катапультируешься, катапульты нет, парашют отсутствует, остается один вариант - сажать самолет. А когда отказывает двигатель - работы хватает, потому что давление падает, двигатель надо выключать, топливо сливать. Главное - необходимо прекращать задание, заходить на посадку на одном двигателе.
Есть и свои особенности захода на посадку. Да и состояние человека в такой ситуации не обычное. На земле мною руководят - я докладываю, что отказал двигатель и так далее. Все словами не передашь, это надо ощутить. А что касается катапультирования, то при нем все равно получаешь травму позвонка.
- А вообще в масштабах жизни не было такой мысли - не катапультироваться, а сойти с дистанции, уйти с этой карьеры?
- У настоящих летчиков в мыслях всегда полеты, полеты и полеты. Для них самое серьезное наказание - это отстранение от полета. Эти люди, даже в возрасте, имея семью, меньше всего думают о зарплате, льготах, а в мыслях у них - полеты и небо.
Вот есть же натуральные фанаты, так и они. А случайные люди отсеиваются раньше. На жизненном летном пути мне встречались ребята, которые не сумели на серьезных машинах совершить вылеты. Вроде бы пытались летать на ЯК-18, но так и не смогли. Потом признались, что боялись. Видимо, чтобы стать настоящим летчиком, на мой взгляд, надо иметь призвание, любить избранную профессию, а если этих данных у тебя нет, то в авиации делать нечего, иначе говоря, богу - богово, кесарю - кесарево.
- А с чем у летчиков ассоциируется небо?
- С полетами, небо - это же структура воздушного пространства. Мы изучаем тропосферу, стратосферу, облачные системы. Часто, когда летим на транспортном самолете, я рассказываю о том, какие эти облака, их отличие друг от друга. А ассоциации... Честно признаться, когда взлетаешь, уходишь в небо, то там отдыхаешь.
Я все время был на командирских должностях, на земле проблем куча - солдатские, хозяйственные дела, вопросы дисциплины и так далее. Пить-то летчики не пьют, потому что нельзя пить, а вот такие вещи, как расхлябанность иногда себе позволяли. Буду откровенен, строевую подготовку, надевать сапоги не любили. А вот когда поднимаешься в небо - ты чувствуешь себя хозяином машины, руководишь ею, никто не мешает. С машиной на “вы”, как с живым существом, как ты к ней, так и самолет к тебе.
Политика летчика
- Вы говорите, что были партийным активистом. А как вы пережили распад и развенчание КПСС?
- Для меня основным кредо была летная работа, освоение новой техники, а партия для нас была порой как карательный орган. Я перенес все достаточно безболезненно. Мне и раньше было неприятно участвовать в этих разборках, когда очередного коммуниста отчитывали за что-то. Казалось бы, сам ходишь на грани, неудобно еще кого-то поучать. Это меня не то что возмущало, а угнетало.
В академии со мной учились молодые ребята, очень грамотные. Я среди них считался великовозрастным. Были, скажем, такие моменты, когда выступали они не по-партийному, с тем чтобы подискутировать, потянуть время. В этих целях, особенно на четырехчасовых партийных семинарах, мы тихо выбирали кого-нибудь из активных ребят, которые могли раскрутить тему, например, взаимоотношений в условиях коммунизма.
- Кем вы себя считаете - военным или политиком?
- Я должен считать себя политиком, исходя из уровня члена правительства, но для того, чтобы стать хорошим политиком, требуется много времени и труда. И в масштабах военной дипломатии, военной политики, так как у нас не так много специалистов в этой области. Одним словом, необходимо постоянно работать над собой.
- Вот вы говорили, что хотели стать гражданским, а стали военным?
- Военным я абсолютно не хотел быть.
- Не жалеете, что сделали военную карьеру?
- Когда я начинал службу, мне надо было летать, тем более, когда начинаешь входить в какой-то этап, охота летать на более современных самолетах. А вот целенаправленно я карьеру не делал. Единственное, в период службы, была мечта получить перед пенсией майорское звание. Потому что между капитаном и майором была небольшая надбавка к пенсии. Я никогда не думал, что у меня будет такая карьера. Видимо, судьба.
Оглядываясь назад, могу сказать, что на должностях я сидел по 2-3 года. Бывали и такие времена, когда я некоторые ступени перешагивал. После должности командира звена я сразу стал командиром эскадрильи. Сказать, что меня притесняли, я не могу. Представьте себе, во всем гарнизоне я был единственный казах среди летного состава.
- Вы суеверный человек?
- Я как-то раньше не чувствовал себя суеверным. Вот уже с возрастом суеверие пришло. Да, наверное, и раньше все-таки было ощущение, что меня кто-то охраняет, что у меня есть ангел-хранитель. Что касается, например, нашей авиации, то там тринадцатого номера у самолета нет, кабинетов тринадцатых тоже нет.
- Вы счастливый человек?
- Считаю, что на судьбу жаловаться грех. То, о чем я мечтал, получил. Стал летчиком, причем все командные должности прошел.
 - Как вы понимаете счастье по большому счету?
- Счастье, на мой взгляд, это когда ты полезен, ты нужен людям. Допустим, мы летали, несли боевое дежурство. Вот мы на северных рубежах стоим - защищаем Родину, и чувство того, что ты нужен кому-то и служишь во имя чего-то окрыляет тебя. Ощущение, что у тебя есть Родина, драгоценно для человека, неизмеримо, больше того, что мы можем об этом сказать. Думаю, это и есть счастье.
Не буду лукавить, до девяносто девятого года я бы точно не ответил на данный вопрос. Теперь могу четко сказать. Помню, после того как я написал рапорт и ушел в отставку, через месяц- два, когда все улеглось, посетило чувство, будто заживо похоронен. Хотя я не остался не у дел, потому что были связи, круг друзей, но тогда я понял, что не в деньгах счастье. Все это меня абсолютно не так радовало, как присутствовавшее ранее ощущение того, что я нужен кому-то, что я делал полезное для государства, для народа дело.
- Что касается девяносто девятого года, я вообще-то не мог подойти к этой теме, но раз вы сами ее задели, то тяжело ли вам дался этот шаг?
- Нелегко. Но его надо было сделать. Я даже не осознавал до конца, насколько будет тяжело, где-то около восьми месяцев я сидел без работы. Когда вернулся командующим, на должность ниже, я все равно был счастлив. Хотя можно было заняться бизнесом и неплохо зарабатывать, наверное, раз в десять получал бы больше, но это не устраивало меня. Поэтому для меня это было нелегко.
- Вообще, когда этот скандал с МиГами вдруг возник из-за отправки, что вам пришлось пережить, как вы это восприняли?
- Первое - это то, что на престиж страны могла быть брошена тень, второе - раз военная техника оказалась причиной скандала, виноват я не виноват, имею отношение или не имею, и коль военная техника оказалась там, где не должна быть, то как министр и офицер я должен был подать в отставку.
- Наверное, в эти дни у вас было много жестких разговоров?
- Как вам сказать. У президента был жесткий разговор. С главой государства поговорили мы, ситуацию я обрисовал, сказал: виноват, что недоглядел, и раз это произошло в моем ведомстве, то я должен уйти. Он поддержал мой рапорт. А так, чтобы жесткий разговор... ну с кем может быть жесткий разговор?
- С подчиненными.
- С подчиненными нет, я этой стороны не хочу касаться, знаете, это целый пласт человеческих взаимоотношений, касается психологии людей. Глаза открылись на многие вещи в жизни. Конечно, не так просто, когда идешь по восходящей, все время все хорошо, все время ты - командир, а тут - раз и совершенно другая ситуация, влияющая на отношение к тебе.
Есть люди негодяи, а есть люди, которые просто пытаются выжить. Поэтому этой стороны не хотелось бы особо касаться. Не знаю, обратили вы внимание или нет, я никогда не сетую, не оглядываюсь назад, не пытаюсь недостатки сегодняшние сваливать на прошлое. Если есть недостатки или недоделанная вещь, то надо браться и делать. И когда этот скандал разразился, то я просто ушел, не комментировал, не выступал в прессе и ждал, когда закончится расследование.
- А вообще вам этот период помог в чем-то, переоценить мир, что ли?
- Безусловно помог, я обогатился знаниями. На многое взглянул другими глазами. Может быть, и нужно было это все, если подойти с той точки зрения, как говорят, если глубоко верить в Бога, Аллаха. Он взял и встряхнул, чтобы не забывал. Спасибо президенту, что он еще раз поверил в меня, назначив командующим. Потом вновь же его доверие, то есть второй приход на свое прежнее место. Наверное, многие и не верили, что такое возможно.
- Дважды в реку входить не принято, вы сразу приняли предложение или же все-таки колебались?
- Скажу честно, когда первое предложение последовало, то было какое-то колебание, но небольшое. Коль глава государства говорит, то, естественно, ему виднее ситуация. Раз он сказал - значит, доверяет, надо идти туда. Не знаю, кто как думает, но для меня доверие много значит. Не зря в нашем народе говорят: “Человек безгранично предан, когда он счастлив, а счастлив он лишь там, где ему доверяют”.
Семейное положение
- Можно подробнее о вашей семье?
- Я благодарен моим родителям, несмотря на тяжелые военные годы, разруху, которые выпали на их долю, они, сохранив согласие и понимание, мудрость и уважение друг к другу, дали нам, детям, хорошее воспитание. Отец у меня родом из Улытау. В тридцатых годах, когда в Казахстане был переломный момент, связанный с голодом, он переселился через Акмолу в Караганду. В период становления Карагандинского угольного бассейна он попал в число людей, которых отправили учиться в Сталинск, так в то время называли Донецк.
Отец рассказывал, что они тогда были безграмотные. Это сказывалось в жизни. Так, некоторые их товарищи доехали до границы Казахстана, а затем разбежались. Только семь человек остались и, заблудившись, попали в Сталинград, потом в Сталинск, там они два или три года учились, стажировались. Отец окончил университет, после чего уже квалифицированным шахтером вернулся в Карагандинский угольный бассейн. И вырос от лампаносца, саночника до начальника участка, а затем до директора шахты.
Мать родом из Астраханского района. В Алматы живет сестренка. Старший брат сейчас на пенсии, а младший в Караганде, занимается бизнесом. Что касается непосредственно моей семьи, то с супругой, как я сказал ранее, мы знакомы с первого класса. У нас в семье единственный сын. Он решил стать военным, хотя мы были против этого, уговаривали, но он настоял на своем.
- Где он сейчас?
- Он закончил Ставропольское училище, стал офицером боевого управления, штурманом. После окончания его, неожиданно для меня, принял решение уехать в Заполярье, то есть в город Амдерма - это под Новой Землей. Для нас это было вообще непонятно. Я в то время учился в академии. До этого занимал должность командира полка, меня хорошо знали, как говорится, в верхах, и я мог его устроить в теплое местечко, но он не согласился. Я ему сказал тогда: “Езжай, это твой выбор”.
Правда, супруга переживала, беспокоилась. Ничего, он там отслужил три с половиной года, хотя и холостяковал. Вообще прошел серьезное испытание, были дежурства и все остальное. После службы в Заполярье, по замене, сын вернулся в Алматы, проходил службу в системе противовоздушной обороны. А я в то время служил в Туркмении. С отличием окончив академию в Москве, он продолжает службу.
- Внуки есть!?
- Две внучки.
- Это ответственно, когда сын служит в вашем ведомстве.
- Прямого подчинения нет, тем более что здесь он раньше меня начинал служить. Никакого протеже я ему не устраивал абсолютно, наоборот, мы в семье воспитывали его очень жестко, требовательно, но в то же время заботливо. Зато сегодня за него мы не краснеем, он ни разу не подводил меня. Правильно заметил один из мудрецов, сказав, что самая большая радость отцу, когда сына хвалят.
- Слухов, кривотолков не было?
- Нет, ведь даже будучи министром я не могу заставить сына отказаться служить Родине.
Взгляды на жизнь
- У вас много врагов?
- По моим понятиям, их не должно быть. У меня нет привычки, скажем, устраивать какие-то гонения, допустим, если даже кого-то поругал, на кого-то пошумел, то тут же отхожу. Все же, коль занимаю такую должность, наверное, есть не враги, а просто люди, не согласные с моей линией.
- Вы сами тоже никого таким не считаете?
- Нет, я не считаю. Есть с людьми какие-то разногласия, а так, чтобы были, как вы называете, враги, то такого нет, и дай Бог, чтобы не было.
- Что должен сделать человек, чтобы вы в нем разочаровались и порвали отношения?
- Такие случаи есть, но они единичны. Скажем, когда человек идет на подлость, предает, допустим, ту идею, которую мы вынесли вместе. Есть и такие люди, которые ради карьеры, ради продвижения по служебной лестнице не брезгуют ничем, занимаются популизмом, лишь бы попасть на глаза главе государства, тому или иному вышестоящему чиновнику. Им наплевать на высокие идеи. Таких людей я не люблю. С ними рву отношения, не задумываясь.
- Ну а кого вы считаете другом?
- Трудно сказать. Я уже об этом говорил. Друзья есть хорошие и здесь, и по всему бывшему Союзу: в Воронеже, в Самаре, Москве. Мы всех их приглашаем в гости, даже предлагаем оплатить обратную дорогу. Понимаем, что финансовые возможности не позволяют приехать. Все же думаем осуществить свои планы. Есть друзья в Казахстане, с которыми мы общаемся. Но чтобы в них, как говорится, души не чаял, не разлей вода, нет таких.
Помнится, когда мы оказались за пределами Казахстана, приходилось в какой-то мере испытывать определенные трудности в жизни, тогда о нас никто не вспоминал. Стали говорить о нас тогда, когда уже стал командиром полка. Даже родственники заговорили, мол, есть такой-то. Пусть не обижаются те, кого знаем, прочитав на страницах газеты мои размышления. Хотя столько лет прошло, обиды ни на кого не держу. Но к дружбе я отношусь очень серьезно.
- Каков ваш идеал детства, взрослой жизни, и кто идеал женщины?
- С детства у меня всегда были кумирами летчики. Я действительно болел небом. В тот период я восхищался Талгатом Бигельдиновым, Александром Покрышкиным, Иваном Кожедубом.
Я благодарен судьбе, что она дала возможность работать под началом Н.А.Назарбаева. Знаете, в истории каждого государства есть имена, люди, с которыми связано воплощение воли и вековых чаяний народа. Так вот с именем нашего президента связано создание государства, его институтов, в том числе и Вооруженных Сил, обретение истинного достоинства и свободы нашим народом.
Меня как военного да и моих зарубежных коллег более всего восхищает его точное понимание сугубо военных вопросов - от стратегического до тактического уровня. То, что армия Казахстана состоялась и имеет серьезный международный авторитет, безусловно, - заслуга нашего Верховного главнокомандующего.
Для меня он всегда идеал государственного деятеля и человека, что называется от Бога.
Ну а идеалом женщины я не могу не считать свою супругу, которая со мной рядом всю мою сознательную жизнь.
Талгат Калиев,
Астана
|
|
|
|
