Каменная фата

Ольга Потехина,
Роман Потехин

Возможно, мне повезло, что сейчас, когда нет в живых главной героини моего рассказа, нет тех, кто так талантливо увековечил память о ней, я все же могу рассказать эту историю, которую услышала от отца, когда “деревья были большими”.

Эта история произошла давно, лет тридцать назад, а может, и больше. Начиналась она обычно. Двое молодых людей любили друг друга. Весна. Время свадеб. Торжество. Друзья, родные, знакомые, шикарные (по тем временам) автомобили в лентах, город в цвету. Счастливая пара, огромная площадь, музыка, море цветов! Пара входит в загс...

Муж выносит на руках ту, о которой мечтал, которую любит, она счастлива - вся сияет. Асфальт тротуара, белые розы, шампанское, друзья. Все шутят, а молодые не сводят друг с друга глаз. Сейчас вся компания поедет (как это было заведено) возлагать цветы к памятникам, с тайным желанием счастья и мира. Нарядная толпа - молодые, старые - все спешат к свадебному кортежу. Машины у самой бровки шоссе, молодые уступают старшим, все в радостном ожидании торопятся за свадебный стол, суета, смех.

Невеста отступает на шаг... Один только шаг. Белая фата успела сверкнуть весенней молнией. Скрип опоздавших тормозов, удара слышно не было. Только кровавый след на белой перчатке.

- ФедСергеич, глянь...

- Ну-ка, давай. Это что, надгробие?

- Да не важно. Как идея?

- Хм, здорово. А размер?

- Ну, метра два.

- Знаешь, Слава, я слышал эту историю, для этого надгробия надо минимум три. А кто исполнять будет?

- Я думаю сам вылепить ее портрет. Как думаешь, ФедСергеич?

-Ты - монументалист, я думаю, у тебя получится. Только исполнителем возьми Пережогина Юрку.

Два художника, учитель и ученик, говорили о предстоящей работе. А поседевший в двадцать лет муж просто стоял рядом с поблекшими от слез глазами.

Уже двадцать лет, как уехал Вячеслав Феоктистов (автор проекта), уж лет пятнадцать, как умер Юрий Пережогин (скульптор и исполнитель памятника), уже шесть лет, как умер мой отец, тот самый, которого Феоктистов звал “ФедСергеич” ...

А мы живы. И памятник невесте стоит, и не в два метра, а гораздо больше. Он похож на христианский крест с двумя перекладинами - памятник счастью, которое не сбылось. Вертикальный пилон из белого бетона с мраморной крошкой, в верхней части поперек панель, на ней одна стихотворная строка. А в нижней (тоже поперек пилона) - большая плоскость с портретом невесты, которая так и не стала женой. Милое лицо, наполовину закрытое фатой. Открытая часть лица - она смотрит на нас спокойно и серьезно, а под фатой - она просто спит. В этот памятник художник смог вложить самую главную для всех огромную истину - нельзя умереть совсем, мы умираем только телом, душа же наша остается жива, художник, как Творец, оставил нам надежду на жизнь вечную...

Прошло 30 лет. Я впервые стою у этого памятника, про который помню с детства. Он стоит на краю кладбища, которое уже наполовину срыто, и до этой могилы от ближайшего частного дома всего метров двадцать осталось, а на плите ни имени, ни фамилии той, что лежит здесь, только есенинское - “Жизнь моя, иль ты приснилась мне!”

Так и не удалось узнать, как ее звали. Но о ней помнят даже те, кто ее не знал. Эта могила находится в самом сердце Чимкента, на старом кладбище, которое сносят, и на этой земле, на костях, без всяких кавычек, без всяких там “суеверий”, строятся новые частные дома. Не стала узнавать, сколько стоят на старом кладбище участки для живых. Раз есть спрос, будет и предложение, таковы законы рынка.

Но как же так, что же мы делаем?!
В двух шагах от этого места находится центральная станция “Скорой помощи”. Какая ирония. Мертвым уже не помочь, но я не могу представить себе, что будет снесен и этот памятник. Он пока еще стоит, наверное, благодаря великому искусству, вложенному в него, у кого-то пока еще не поднялась рука, может быть, оттого, что невозможно не почувствовать трагедию, которая сделала “невесту” бессмертной. Мне очень хотелось бы так думать, а на самом деле, еще чуть-чуть и продадут не только “невесту”, но и тех, кто лежит неподалеку. Это наши земляки, погибшие во вторую мировую войну. И тогда на этом куске земли не останется ничего святого. Очень удобно, наверное, строить одной рукой мечети и церкви, а другой сносить старое кладбище только потому, что мертвые не заговорят.

Но пока жив этот памятник, я спокойна. От нее еще тридцать метров “зеленых листьев”, и юная безымянная девочка, трагически погибшая в самый счастливый для себя день, не подозревая об этом, охраняет могилы тех, кого мы все забыли, но пока еще можем прочитать имена, подумать и помолчать.

Шымкент